Слушайте звезды! (сборник) - Шитик Владимир - Страница 2

Когда через несколько часов он возвратился в парк, заступала уже дневная смена. Толик в своем далеко не новом «Москвиче», нервничая, поджидал его у каменной ограды.

— Ты что, сдурел? — выскочив из машины, набросился он на Куликова. — Уже начало девятого. Мне же еще до дома доехать, а потом сюда назад. Я же опоздаю.

— Ну прости, — устало сказал Куликов, — я не виноват: вызов.

«Отличный парень Толик! — думал он. — И видео дал, и на машине сам за ним приезжает. Другой бы ни за что на такое не согласился. А этот просто так, из дружбы только».

Они снесли в «Москвич» видео и телевизор. Но Толик не уезжал.

— Ты знаешь, — возбужденно тараторил он, облокотясь на распахнутую дверцу, — вчера «Интер» так «Баварию» отделал, что только писк стоял. Три гола, три гола на чужом поле!

Куликов равнодушно слушал. Сейчас он пойдет домой и выспится хоть, а завтра опять на работу, в этот проклятый парк, и дежурство ночное опять через неделю.

— Ну, пока! — сказал он Толику, дождавшись конца тирады. И пошлепал к дому по мокрому тротуару.

Про фильм в хлопотах он забыл совершенно.

II

Ровно неделю спустя, в четверг вечером, они с Толиком опять подкатили к желтой каменной ограде. Шел обычный для осени мелкий дождь, и едва освещенное здание трамвайного парка с пятью массивными воротами походило в темноте на необъятный сарай. Поверх ограды свешивал ветви мокрый тополь с редкими серыми скрученными в трубочку листьями.

Внутри здания постоянно гуляли сквозняки. Непрестанно открывались и закрывались ворота. Суетились рабочие, не снимавшие ватники даже в летнюю пору. Вечерняя смена уже подходила к концу, верхние лампы еще продолжали гореть, но свет их был мутным, и в здании, как всегда, царил полумрак.

Вдвоем с Толиком они отнесли и установили на столе видеомагнитофон и телевизор. Знакомый пятачок с облупившимся креслом вдруг напомнил Куликову прошлое дежурство, фильм и неожиданную его концовку. Куликов работал в административном корпусе, сюда в течение недели не заглядывал и о ненавистных дежурствах старался не вспоминать. А придя домой, он вообще ни о чем не думал, кроме того, что завтра опять на работу. Вечерами он валялся на диване и смотрел телевизор. Ушли в прошлое те счастливые институтские годы, когда он был полон энергии, бегал по лекториям, библиотекам, выставкам и мог простоять ночь за билетами в кинематограф.

«Деградировал я совсем, — эта мысль все чаще в последнее время приходила ему в голову. — Ничего, — успокаивал он себя, — вот соберу на видеомагнитофон и начну новую жизнь».

— Послушай-ка, — осторожно спросил он Толика, — ты, случаем, эту развлекуху с Бельмондо на днях не проглядывал?

— Да ну ее! — ответил Толик и вдруг добавил неуверенно: — Погоди! Нинка что-то болтала про конец. Что-то про труп. Погоди, погоди… Да нет, не помню. Вечно она что-нибудь придумает! — Он раздраженно махнул рукой.

«Вот номер!» — с удивлением подумал Куликов.

— Конечно, — ехидно сказал он. — Вот когда будет чемпионат мира! Ты как, все матчи записывать собираешься?

— Эх, два года еще почти, — вздохнул Толик. — Ну, я пошел? Утром заеду.

Когда в парке все стихло и Петренко, силясь ступать твердо, отправился под трамвай, Куликов подсел к видеомагнитофону. «Посмотрю сразу финал», — подумал он.

Лысый шел на Бельмондо, размахивая ломиком. Бельмондо увернулся, схватил на лету ломик и прижал лысого к перилам. Но сзади приближался еще один, похожий на мясника, с огромным ножом в руках. В невероятном прыжке, не отпуская лысого, Бельмондо отбросил его к противоположному краю балкона. Мясник оттолкнулся от перил и с рычанием двинулся назад, выставив лезвие. Бельмондо присел внезапно и, перекинув лысого через себя, прикрылся его телом. Лысый поник с ножом в животе и перестал сопротивляться. Подхватив ломик, Бельмондо обрушил его на голову растерявшегося мясника. Но тела лысого он не выпустил. «Что-то не так», — тревожно промелькнуло в голове у Куликова. Он не успел сообразить, что именно, как зазвенело стекло, и в окно просунулся ствол. Бельмондо в два прыжка, прикрываясь трупом, как щитом, оказался рядом. Не успел прогреметь выстрел, как в окно полетел труп лысого. За ним прыгнул в комнату и Бельмондо. С минуту оттуда раздавался грохот. Потом все стихло. Пошли титры. С подоконника соскочил живой и невредимый Бельмондо. Двумя пальцами он держал пару смятых белых перчаток. У края балкона он брезгливо поднял перчатки, оглядел их и скинул вниз. Потом встал на перила и ласточкой ринулся в голубой бассейн.

Куликов, обалдело уставясь в экран, словно окаменел в своем кресле. Нет, невероятно! С минуту он никак не мог опомниться. Наконец совладав с собой, с опаской потянулся к столу и нажал на клавишу. Экран потух. Стало слышно, как за стеной шелестит дождь.

— Петренко! — крикнул он. Вышло хрипло и негромко. «Нинка, ну конечно же, Нинка! — соображал он. — Подменила пленку, стерва! Попугать меня решила!»

— Петренко!

Темные внутренности депо, темные трамвай, телефон на столе — все молчало как-то выжидающе и тревожно.

— Да, этого пушками не разбудишь! — громко и как можно бодрее проговорил Куликов. — Пойду-ка я его поищу. Вот Нинка! — попробовал он рассмеяться, вылезая с осторожностью из кресла.

Он отошел всего на десять метров от своей конторки и уже с трудом видел пол под ногами. Его тянуло вернуться в кресло, к свету, но он заставил себя обогнуть ближайший трамвай. Лампочка над столом отсюда не была видна, только сверху, сквозь стекла салона, пробивался рассеянный свет.

— Петренко, ты где? — крикнул он, слегка приободряясь от звука собственного голоса.

Ответа не последовало. Тишина, и тот же шелест дождя за стеной.

Куликов сделал еще шаг. Неожиданно нога в чем-то застряла, он рванулся, едва не упал, но, удержав равновесие, выдернул ногу, кинулся опрометью назад, к столу, и упал в кресло.

«Обычная скоба, — уговаривал он себя, — что ж тут страшного?» Однако все-таки встал и передвинул кресло спинкой к стене, так, чтобы темная глубина парка была перед глазами. «Теперь с тыла не зайдут, — непроизвольно подумал он. — Кто не зайдет? Вот слабак! Все Нинка! И эти проклятые капиталисты, сволочи, авторское право нарушают. Посмотреть, что ли, наше, советское? Успокоиться?»

Он вставил кассету, краем глаза поглядывая на ближайший трамвай, который заслонял от него другие, дальние. На экране появилась пустыня, знакомые кадры и вправду действовали успокаивающе. Телефон молчал, и Куликов, взяв себя в руки, уже посмеивался над собственными страхами.

«Все нервы виноваты, — думал он. — И эта тупая работа, никому не нужная, и эти глупые фильмы: драки, погони, убийства. Опустился, факт. Надо доставать кассеты с настоящими фильмами. И еще надо начать подыскивать место, которое было бы по душе, — не век же сидеть в этом болоте».

За этими размышлениями о будущем он успокоился совершенно. Даже представилось ему, что он видный кинокритик — было это его тайной мечтой — и выступает со статьей о пагубности лжеискусства.

Вывел его из задумчивости голос: «Аристарх, договорись с таможней!»

«И обязательно этот фильм упомянуть надо», — думал Куликов. И мысленно процитировал свою статью: — «Авторы фильма поставили перед собой серьезную и благородную цель: вдохнуть жизнь в окостенелый и ставший развлекательным жанр боевика».

Он взглянул на экран. Баркас качало, враги лезли со всех сторон, но Верещагин был великолепен. «Как ловко он с ними разделывается! Да, здорово сделано: сколько ни смотри, все кажется, будто в первый раз. А сколько новых деталей, что раньше не замечались! Здорово! Словно впервые! «Подлинный талант и неистощимая фантазия, — начал он снова подыскивать слова для статьи, — помогли авторам создать ленту, непреходящая ценность которой…»

— Верещагин, уходи с баркаса!

Он вспомнил, как в детстве плакал над этой сценой. И не он один: сколько мальчишек мечтали, глядя в телевизор, изменить ее. Даже фильм какой-то на эту тему сняли, где вмешиваются дети и спасают Верещагина.