Зажечь звезду - Ролдугина Софья Валерьевна - Страница 19

– Что-то не верится, – насупилась Этна. – Инквизиция не будет ставить опыты на людях. Для них человеческая жизнь, ну, чистокровных людей, а не магов, это главная ценность.

Князь посмотрел на неё с искренним любопытством. Потом очень вежливо спросил:

– А вы уверены?

И тут впервые на моём веку Этна – Этна! – смутилась и покраснела.

Некоторое время мы все просто сидели и молчали, обдумывая сказанное. Потом Этне это надоело, и она попросту сбежала, утянув и меня за собою. Я кивком попрощалась с князем. Но когда уже готова была закрыть за собой дверь бунгало, услышала задумчивое:

– И есть ещё одно предположение… ещё одна возможная причина, наименее приятная из всех.

Я проглотила высказывание в духе «а что может быть неприятнее охоты на нас лично и уж тем более разработки нового оружия для войны?» и оглянулась. Князь всё так же смотрел в сторону, и выражение его лица мне не нравилось.

Точнее, мне не нравилось отсутствие на его лице вообще всякого выражения.

– Анализ модели, которую создали сёстры Иллюзиона, показал, что у Ордена обязательно должен быть союзник. Третья сила, опасная, неконтролируемая… могущественная. Так почему бы этой силой не быть Древним?

Поперёк горла словно ком встал. Я одной волей заставила себя снова вдохнуть и медленно прикрыть дверь.

Демоны и Орден? Нереально. Невозможно. Немыслимо, но…

…но почему же тогда желудок скручивает от дурного предчувствия?

– И что ты думаешь об этом… разговоре? – Этна явно хотела сказать другое слово, но в последний момент заменила на более приличный синоним.

Я тоскливо вздохнула:

– Думаю, что Тай не сказал ничего такого, о чём мы не могли бы догадаться сами. Другое дело, как он это преподнёс.

– А что ты имеешь в виду?

– То, что после его предположений я уже не горю желанием расследовать это самостоятельно и с гордым видом пытаться ухватить Орден за хвост. Потому что на другом конце хвоста может оказаться кто-нибудь Древний.

– Что за упаднические настроения?! – Этна возмущённо треснула мне по затылку. Я ойкнула и обиженно потёрла место удара. – Какая разница, демоны или эти, в балахонах? Ты что, просто оставишь всё как есть? И пусть люди помирают?

Я отвернулась, стараясь даже случайно не встретиться с ней взглядом.

На душе было препогано.

– Зачем же так сразу… оставить. Но не обязательно же расследовать самим. Можно поручить это дело заботам эстаминиэль.

В зелёных, как мох, глазах полыхнули алые искры.

«Торфяные пожары на болотах – самые опасные, так говорят?»

– Мы и есть эстаминиэль, дура!

Хлопнула дверь. Я некоторое время сидела, прислушиваясь к стремительно удаляющимся шагам. Похоже, она действительно разозлилась. На что? На мою осторожность? Рассудительность?

Или… трусость?

Я ведь чувствую, что не зря приехала именно сюда. Природа Дэй-а-Натье такова, что мы всегда оказываемся на острие атаки. И неважно, насколько велик риск. Война уже скоро, и я не смогу пересидеть её в безопасности Замка-на-Холмах. Надо с чего-то начинать, учиться, пока есть возможность, пока рядом – подруга, могущественная эстаминиэль, пока приглядывает за мною сам Пепельный князь.

Если б только не было так страшно. Если б только горло не пережимало невидимой рукой при одной мысли о том, что придётся лицом к лицу столкнуться с тем жутким, невыносимо неправильным… с тем, чьи следы – всего лишь следы! – заставляют меня терять голову от едва осознаваемого ужаса.

Говорят, что сила Древних диаметрально противоположна силе Изначального. Поэтому у шакаи-ар, потомков демонов, и у равейн почти никогда не бывает детей; поэтому «солнечный яд», кровь равейны света, остаётся самым страшным оружием против шакаи-ар…

И если падаю в обморок, едва почуяв силу Древних… значит, я настолько слаба?

И… не могу исполнять свой долг Дэй-а-Натье, своё предназначение?

Этна позлится и вернётся. Она вспыльчивая, конечно, но отходчивая. Если бы так же просто можно было бы успокоить свою совесть…

Мне страшно.

Музыка бьётся и наполняет пространство. Она расплёскивается солнечным золотом, осыпается песком, ударяет в грудь со всем неистовством волн морских. Музыка везде. Она не просто подчиняет своей воле – ломает. Кажется, что, кроме музыки, здесь нет ничего. Но я знаю, что это не так. Не может быть так!

Я заставляю себя распахнуть глаза и смотреть, смотреть, пока не вскипают слёзы.

И понимаю, что не всё потеряно.

Кроме музыки есть ещё и нити. Тонкие, непрочные, они пронизывают пространство, сплетаются в прочную сеть… и держат. Не позволяют пасть во власть музыки; непрочность обманчива, и они становятся сильнее, когда я касаюсь их. Нити можно свить в тугой канат, а можно соткать из них покрывало и укутаться в него, так, что музыка перестанет меня достигать.

И тогда можно уже прислушаться к ней не со страхом, а с интересом.

Что она представляет собой? Где её источник?

Одна из нитей, серебристо-серая, устремляется вглубь золотых волн. Тянусь за ней и начинаю чувствовать.

Осознавать.

Эту мелодию создают двое. То страшное, отвратительно неправильное – музыкант. А его инструмент, опутанный липкими ало-золотыми нитями…

…человек?

Я медленно открыла глаза и тут же зажмурилась от яркого света, ничего не понимая. Кажется, сон сморил меня до того, как вернулась Этна. Правая щека горела так, как от хорошей оплеухи.

Впрочем, почему «как»?

– Ну? Проснулась? – почти прошипела Ксения. Она нависала надо мною, потирая ладонь. От кислого, болезненного запаха к горлу подкатывала тошнота.

– Что-то случилось? – робко спросила я и заспанно протёрла глаза, другой рукой боязливо натягивая одеяло до подбородка. Ощущение было – как стоять напротив взбесившегося ротвейлера.

– Она ещё спрашивает, дрянь такая! – возмутилась из-за плеча сестры обычно спокойная Виктория. – Подсунула свою отраву в холодильник и теперь радуется, что человека над унитазом скрутило!

До меня стало медленно доходить. Слабительное. То, которое я подлила в томатный сок Сианны и поставила на полку. Они его все-таки выпили, вернее, выпила Ксения. То-то от неё запашок идет… характерный такой.

– А в чём моя вина? – как можно спокойнее попыталась возразить я. – Даже если в бутылке с томатным соком что-то и было, то виноваты только вы. Не надо брать без спросу чужие вещи. Или чужую еду.

– Глянь-ка, она и не отпирается, что какую-то заразу подсыпала!

Ксения коротко размахнулась и влепила мне вторую пощёчину.

Я оторопела.

В последний раз с физическим насилием я встречалась в школе – если, конечно, не считать срыв Ксиля после моего побега, но тогда из-за стресса я ни одного удара не помнила, а регены полностью устранили материальные последствия. Так что не считается. А вот в школе… Тогда наш математик заметил, что я списываю с учебника, и врезал мне по пальцам указкой.

И я ощутила то же самое, что и сейчас: глухую боль, стыд и обиду.

На глаза невольно навернулись слёзы. А таким людям, как Блиц, нельзя показывать слабость. Виктория оттеснила бледную в прозелень сестру и подалась вперёд, сгребая меня за шкирку.

– Слушай внимательно, маленькая тварь, и запоминай. Сейчас ты пойдёшь в ванную и будешь руками оттирать всю… грязь. Тебе ясно? Или…

– …или завтра мы идём в администрацию и пишем жалобу. Справку у врача я уже получила, так что доказательств хватит. И тогда тебя с подружкой просто выкинут за ворота к чёртовой матери!

Виктория встряхнула меня так, что перед глазами звёздочки замелькали. Я почувствовала, что ещё немного – и разрыдаюсь в голос самым позорным образом.

Нет, только не здесь!

Я вырвала воротник футболки из потных пальцев и опрометью кинулась на балкон, захлопывая за собой стеклянную дверцу. От шока и незаслуженной обиды слёзы бежали ручьём.