Че Гевара. Книга 2. Невесты Чиморте - Шаинян Карина Сергеевна - Страница 4

Дальше Юлька думать не стала. Шорты сменить на штаны с кучей карманов, сандалии — на удобные старые кроссовки. Рассовать по карманам нож, компас, зажигалку, деньги и паспорт. Туда же — несколько кусков лейкопластыря и пачку анальгина. В рюкзак — легкий спальник, две большие бутылки воды, пакетик орехов и шоколадку. Подумав, она бросила туда же пару носков и тонкий дождевик. Вот и все.

Юлька вышла на веранду и огляделась. Дождь кончился, оставив в неподвижном воздухе легкую дымку, сквозь которую едва виднелись смазанные контуры шлагбаума на въезде. Охраны рядом с ним почему-то не было. Лагерь казался нежилым. Даже индеец, вечно подметающий дорожки между хижинами, куда-то исчез. «Совещаются, сволочи», — пробормотала Юлька под нос. Стараясь не скрипеть ступенями, она спустилась с веранды, закинула рюкзак на спину и, пригибаясь, побежала к ограде.

Как ни соблазнительно было выйти из лагеря через ворота, Юлька не стала к ним соваться — а вдруг охранников просто не видно? Протиснуться сквозь живую изгородь оказалось на удивление легко. Холодные, чуть липкие капли посыпались с веток, заставив Юльку вздрогнуть и поежиться.

Перед ней стояли джунгли — бесконечный ряд древесных колонн сливался впереди в зыбкую, коричнево-зеленую массу. Кроны терялись в сером туманном небе. Ноги тонули в палой листве, мягкой и пахучей, как свежий кекс. Юлька сделала шаг, ожидая в глубине души окрика, собачьего лая, может быть, даже выстрела. Но сельва молчала, и лишь удары капель нарушали ватную тишину.

Юлька растерянно хмыкнула, поправила лямку рюкзака и бодро зашагала на юго-запад.

Орнитолог опустил бинокль и криво ухмыльнулся.

— Прекрасно, — пробормотал он.

Беседку, построенную на вершине небольшого холма, было трудно заметить со стороны, зато из нее отлично просматривался весь периметр лагеря. Даже без бинокля можно было увидеть мелькающее среди деревьев светлое пятно Юлькиной футболки. Алекс следил за ним взглядом, пока не заслезились от напряжения глаза, — и только после этого повернулся к коллегам. Он выглядел спокойным и сосредоточенным, и лишь очень внимательный наблюдатель мог бы заметить следы нехорошего возбуждения, охватившего Орнитолога.

— Именно на это я и рассчитывал, — сказал он.

— И что теперь? — мрачно спросил один из «американских туристов». — Девчонка ушла, и предмет вместе с ней.

— А ты подумай — далеко она уйдет? До Ятаки — десять километров по джунглям. Но она туда не пошла, она ломанулась напрямик в Камири. Сто пятьдесят километров сквозь сельву. Как ты думаешь, дойдет?

«Турист», помолчав пару секунд, кивнул.

— Это может сработать, — сказал он. — Однако по плану…

— План развалился.

— Наверняка идет сейчас по компасу и считает себя гением, а нас — идиотами, — вмешался второй «турист» и сухо хохотнул. — А что, мне нравится…

— А если дойдет?

— Если увидим, что у девчонки появились шансы, — успеем перехватить.

— Собирайтесь, — сказал Алекс. — Завтра, в худшем случае — послезавтра мы ну совершенно случайно снимем предмет с ее симпатичного, но слегка попорченного насекомыми трупа.

— Ну, через пару дней — это ты погорячился. Думаю, неделю продержится.

— Пара дней, неделя — не важно. Подождем. Помните, что говорил Родригес? Добровольный дар или находка. С даром ничего не вышло. А вот найти предмет нам ничего не помешает. Не должно помешать.

— Мутишь ты что-то, Орнитолог, — проговорил первый «турист». Алекс покачал головой и широко усмехнулся в ответ, но его улыбка походила на оскал.

ГЛАВА 2

ЧЕРНЫЙ ПЕТУХ

Гавана, Куба, март 1965 года

Конь был тощий и невероятно старый. Костлявый круп, глубокие провалы над глазами, белая клочковатая шерсть — изломанные, хаотичные линии, будто этот Росинант только что сошел с картины Дали. Конь едва тащил тяжело груженную тростником повозку. Такой же старый, как конь, возница покачивался, когда колеса подпрыгивали на выбоинах мостовой. Душераздирающий скрип разносился по улице. Стебли тростника походили на бледно-зеленые копья, не пригодные ни для чего, кроме войны с ветряными мельницами.

Было видно, что повозку так просто не повернуть, и водитель прижал открытую машину к обочине. Разглядев пассажира, старик медленно поднял руку в приветствии — вива, команданте! — и тут же астматически раскашлялся. Че Гевара кивнул в ответ и сочувственно вздохнул.

Иногда он жалел, что не остался врачом. Когда-то казалось, что стоит революции победить — и счастье наступит само собой. Однако власть каким-то образом уплыла в руки бюрократов — оттого, что все они были марксистами, суть не менялась. Революционный дух угас, оставшись только в многочасовых речах Фиделя. Шесть лет государственной деятельности полностью разочаровали Эрнесто. Он почти радовался диверсиям против Кубы — они позволяли ему ненадолго вернуться к единственной роли, в которой он чувствовал себя естественно: роли солдата, защищающего свободу с оружием в руках.

В последнее время Че Гевара смотрел на мир с обострившимся, почти болезненным вниманием. С министерскими постами покончено. Че собирался снова заняться тем, что умел и любил: делать революцию. Наверное, даже возвращаться в Гавану после дипломатической поездки по Африке было не обязательно. Но он хотел попрощаться с мирной жизнью, к которой почти привык за несколько лет, попрощаться с островом, ставшим ему родным. Вряд ли ему суждено будет вернуться.

Че Гевара медленно пересек двор. Над каменными плитами поднимался дрожащий от зноя воздух, розовый, какой бывает только на Кубе. На бетонной стене, окружавшей резиденцию, сидели две ящерицы-сцинка, неподвижные, как крошечные бронзовые статуэтки. Поджарая оса зависла над бледным бурым пятном, оставшимся на месте упавшего с апельсинового дерева плода.

Старуха, вышедшая из дома, походила на мумию, на хрупкую куклу, скроенную из высохших до черноты, обугленных солнцем листьев. Пергаментная кожа свисала с тонких рук, будто крылья летучей мыши. Белоснежное платье выглядело на ней как саван. Старуха прижимала к отвислому животу полотняный мешок, на котором проступали пятна крови. К рукам прилипли мелкие черные перья. Присмотревшись, Че Гевара различил под тканью мешка контуры петуха. Старуха сердито зыркнула на команданте и прошмыгнула в сторону кухни.

— Ритуалы сантерии в доме первого секретаря компартии? — ехидно спросил Че, входя в прохладный кабинет.

После раскаленного двора здесь казалось темно, и привыкшие к яркому свету глаза едва различали фигуру человека, сидящего за большим столом. Че Гевара пожал протянутую руку и сел напротив.

— Только что встретил твою духовницу, — иронично проговорил он. — Я думал, ты уже прекратил эти глупости.

Фидель Кастро раздраженно дернул плечом и молча пододвинул открытую коробку с сигарами. Он казался спокойным, и только хорошо знающий его человек мог заметить нервозность, сквозящую в движениях. Кубинский лидер открыл ящик стола, небрежно смахнул в него что-то серебристое — Че Гевара краем глаза заметил, что это фигурка паука. Фидель тщательно запер ящик и снял темные очки. Поморгал, привыкая к свету.

— Новое покушение, — усмехнулся он в бороду. — Неудачное, как видишь.

— И вместо того чтобы усилить охрану и наладить наконец разведку, ты распоряжаешься зарезать черного петуха? Вместо того чтобы просто отправить очередного потеющего от ужаса мафиози на дно залива Свиней, где ему самое место? Так нельзя, Фидель.

— Потеющий мафиози уже на дне, — махнул рукой Фидель. — Кстати, на этот раз это был профессиональный диверсант…

— Да хоть бы и лично Кеннеди! Ты же марксист! Ты не можешь при любых сложностях обращаться к суевериям! Неужели ты думаешь, что твое фантастическое везение — оттого, что безграмотные старухи устраивают пляски вокруг костра?

— Не думаю, — резко ответил Фидель. — Ты пришел прочитать мне мораль? Или все-таки поговорить о своих планах? Континентальная герилья… — он демонстративно заглянул в лежащую на столе записку — Че, ты становишься авантюристом.