Че Гевара. Книга 2. Невесты Чиморте - Шаинян Карина Сергеевна - Страница 17

— Куда вы в такую рань, святой отец? — окликнул его Макс, выбираясь из-под пончо. — Вы даже не позавтракали.

— Я должен спешить, — ответил тот. Его глаза по-прежнему нездорово блестели, веки покраснели — похоже, священник не спал всю ночь. Макс пожал плечами.

— Чашка кофе и кусок хлеба не задержат вас слишком сильно, — ответил он. — И, если вы позволите… — Макс замялся, не зная, как отреагируют на его предложение. — Я хотел бы сопровождать вас, святой отец.

Дель Карпио окинул его неожиданно цепким взглядом.

— Почему? — спросил он. — Вы не похожи на человека, который готов преодолевать опасности во имя Господа.

— Зато я готов на многое во имя науки, — ответил Макс, — хотя, понимаю, меня трудно принять за образованного человека. Я ищу знаний. А вам нужна помощь, святой отец. Вы явно не годитесь для того, чтобы в одиночку путешествовать через сельву.

Священник гордо вскинул подбородок. Его глаза вспыхнули гневом — и тут же погасли.

— Вы правы, — сказал он, поникнув. — Гордыня заставила меня отказаться от попутчиков. Возможно, сам дьявол завлек меня сюда одного, чтобы уловить в свои сети…

Макс шумно вздохнул, но дель Карпио, к счастью, не услышал его.

— К тому же мне нечем было заплатить проводнику, — добавил он, пожав плечами. — Меня ограбили в предместье Санта-Круса, но я не мог позволить себе вернуться. Если вы согласны на отсрочку…

— Бросьте, святой отец, — весело ответил Макс. — Я не ради денег с вами еду. Говорю же — мне интересно.

— Благослови тебя Господь, сын мой, — чопорно ответил отец Хайме. Подумав пару секунд, он спросил: — Вы зверолов по профессии, не так ли?

Макс кивнул.

— Возможно, я все-таки смогу отблагодарить вас, — сказал дель Карпио. — Мой несчастный старший брат страстно увлекается животными и щедро платит за новые экспонаты. Я постараюсь познакомить вас.

— Это было бы прекрасно, — весело откликнулся Макс. — Бросьте вьюки, святой отец, давайте сначала выпьем кофе.

Вышли к монастырю только через неделю изнурительного и запутанного пути. По прикидкам Макса, они со священником сделали изрядный крюк — указания в записях, найденных в соборе, были слишком туманны. Последние несколько километров пути пришлось пробираться через болото. К счастью, Макс нашел намек на тропу по вешкам, оставленным, видимо, индейцами. Они с трудом перебирались с кочки на кочку, таща за собой то и дело проваливающихся в жидкую грязь мулов, задыхаясь от горячих зловонных испарений, — а вокруг бубнила, шептала, ворчала трясина. Самое подходящее место для дьявола, думал Макс, проваливаясь по колено и остервенело выдергивая ногу. Вот Бог наверняка в эти гнилые места не заглядывает. По крайней мере Бог отца Хайме, чистый и строгий. Здесь вообще не может быть ничего чистого…

Монастырь был виден издалека. Его возвели на скалистом холме с плоской вершиной, вздымавшемся из трясины. Казалось, стены здания продолжают крутые склоны. Узкие щели окон смотрели недобро, будто щурились в ожидании неведомой угрозы с болот. Максу и отцу Хайме пришлось довольно долго пробираться вдоль подножия плато, пока они наконец не зашли со стороны фасада. Здесь вдоль склона была зигзагом проложена тропа, ведущая к тяжелым воротам.

Макс покосился на священника. По мере приближения к монастырю Хайме дель Карпио становился все бледнее. В какой-то момент он достал распятие — да так и не убирал его, держа перед собой, словно фонарь. Сейчас его лицо и вовсе стало зеленоватым, но горело решимостью. Отстранив охотника, святой отец покрепче сжал распятие и, поджав губы, загрохотал кулаком по воротам.

У юной послушницы, что открыла им ворота, были чистые, широко распахнутые голубые глаза и чистая нежная кожа, не тронутая солнцем, полупрозрачная, словно тончайший фарфор. Будто не существовало кругом трясины, не было изматывающего пути, влажной жары, привкуса крови на искусанных, воспаленных губах, туч москитов и отдающего тухлятиной тумана. Девушка бесстрашно смотрела на грязных, оборванных пришельцев, и на ее губах играла слабая улыбка.

«Откуда здесь взялась белая женщина? — поразился Макс Морено. — И ведь ей не больше шестнадцати. Как, какими путями занесло ее сюда, — будто вышедшую из рассказов отца о далекой России? Ей бы сарафан и венок из ромашек…» Волос девушки не было видно под монашеским убором, но Макс был уверен, что под ним прячется толстая коса, светло-русая, почти медовая… Они со священником удивленно переглянулись, и видение русской красной девицы вдруг погасло: дель Карпио смотрел на девушку с тем же изумлением, восторгом, скрытой тоской… Кого он видел сейчас? Бледную черноволосую испанку голубых кровей? Макс почему-то был уверен, что угадал.

За спиной девушки появилась женщина намного старше, и наваждение прошло. Эта монашка ничем не удивляла: Макс видел множество таких лиц и в Камири, и в Санта-Крусе — смесь индейских и испанских кровей, жесткое усталое лицо, привыкшие к работе руки… Но в глазах ее светилось нечто странное — будто связь монахини с реальностью очень слаба и видения совсем иных дорог одолевают ее. Впрочем, оборвал себя Макс, что он знает о монашках? Им положено быть не от мира сего.

Зверолов снова покосился на своего спутника. Отец Хайме маялся. Отец Хайме морщился, поджимал губы и неловко ворочал головой, будто страдал зубной болью, да из гордости не мог это показать. Что-то очень не нравилось здесь священнику, и выглядел он так, будто вот-вот сбежит.

Толстые каменные стены украшали ряды и ряды благодарственных табличек-ретаблос — в начале галереи совсем новых, сверкающих яркими красками, но чем дальше, тем более старых, старинных, потускневших под потрескавшимся лаком, так что за патиной уже не разглядеть было рисунков… И на каждой — одно и то же изображение стоящего на задних ногах животного с золотистым нимбом над маленькой головой, со злыми красными глазами. Зверолова и священника повели к настоятельнице — монахиня, появившаяся вслед за голубоглазой девочкой, долго колебалась, но в конце концов решила, что путников все-таки можно впустить в святую обитель.

— Что за святой Чиморте? — проскрипел отец Хайме. Священник задыхался. Его длинные бледные пальцы впились в воротник сутаны; глаза блестели, как у пьяного. — Что за святой Чиморте? — повторил он звенящим шепотом. — Кому молятся эти распутницы?

Монахиня не оглянулась, лишь слегка качнула головой — будто услышала голос, да, на счастье, не разобрала слов. Макс предостерегающе прикоснулся к плечу священника, но тот уже и сам взял себя в руки. Он проделал долгий путь, чтобы узнать, что происходит в основанном его предком монастыре, и ссориться с его обитателями пока не собирался. «Интересно, — подумал Макс, — что будет делать падре, если обнаружит признаки одержимости? Попытается провести обряд экзорцизма? В одиночку, преодолевая сопротивление нескольких десятков крепких и здоровых женщин? Или просто даст волю гневу и обрушит на головы монахинь яростную проповедь об адском огне?» Макс надеялся, что отец Хайме все-таки справится со своим возмущением. Ссориться с обитательницами монастыря совсем не хотелось — инстинкт подсказывал, что смирные монашки могут оказаться опасными.

Перед священником стояла остывшая чашка кофе, поданная той самой девушкой, что отворила им ворота. Теперь юная монашка скромно сидела в углу, во все глаза глядя на незнакомцев, тихая, как мышка: видно, боялась, что настоятельница спохватится и прогонит, не даст узнать новости и насмотреться на пришельцев. Падре так и не притронулся к питью. Впившись пальцами в край стола и подавшись вперед, он слушал настоятельницу. Лицо священника покрывали безобразные красные пятна, губы тряслись от гнева. Казалось, это не только не смущает, но и забавляет мать Эсмеральду.

— …ибо учит нас Иисус — возлюби врага своего, — проговорила она, и отец Хайме с шипением втянул в себя воздух. — А кто наш главный враг, как не сам дьявол? Кротостью своей и нежностью мы держим в узде Зверя…