Империум. Антология к 400-летию Дома Романовых - Марченко Андрей Михайлович "Lawrence" - Страница 78

– Достаточно для взаимного уважения, – подвел черту Корнилов. – У каждого своя роль в истории. Вы свою отыграли блестяще, но занавес еще не опущен. Чует мое сердце, что за вами еще один выход.

– Не понял насчет выхода? – удивился Николай Константинович, давно уже не помышлявший об исторической сцене.

– Всё в руках Бога, – без улыбки ответил Корнилов.

– За встречу! – предложил великий князь.

– За встречу! – поднял бокал генерал. – Не чаял, честно признаюсь. Каким ветром вас сюда принесло?

– Историческим, – улыбнулся Николай Константинович. – Впервые за сорок три года получил возможность… Могилу родителей посетить захотелось…

– Зная вас, уверен, что вы задумали вернуться в Санкт-Петербург, – разгадал замысел собеседника опытный контрразведчик.

– Мы давно не виделись, – покачал головой великий князь. – Уже слишком много жизни вложено в Туркестан, чтобы бежать сюда, где меня не ждут. Скорее, захотелось увидеть, всколыхнуть в душе, да и проверить – имею ли право.

– Боюсь, что очень вас здесь ждут, – без улыбки, но с мрачным намеком прокомментировал генерал. – И совсем не те, от кого бы вам хотелось почувствовать ожидание. Обезумевший народ не ждет, и родственникам сейчас не до вас, как, впрочем, и всегда.

– Кто же меня ждет?

– Да будет вам известно, что 3 марта Петросоветом принято решение об аресте всех членов династии Романовых. Решение приведено в исполнение. Я лично как главнокомандующий войсками Петроградского военного округа объявил 5 марта императрице Александре Федоровне об аресте ее семьи и лично ее. В настоящее время все Романовы, пребывающие в России, арестованы. Я участвовал в сем неприятном мероприятии с тем прицелом, что сейчас это может обеспечить безопасность императорской семьи. Во всяком случае, я могу ее обеспечить. Все революции в первую очередь проливали кровь монархов. Народы испытывают от этого особое удовольствие, ибо в остальное время монархи распоряжаются их жизнями.

– Экие дела творятся, пока я путешествую, – вздохнул великий князь. – Мои сыновья еще свободны? Они в действующей армии.

– Они Искандеры, – исчерпывающе ответил Корнилов.

– Я тоже Искандер, – усмехнулся Николай Константинович.

– Не обманывайтесь, – отверг посыл скромности генерал. – Вы до мозга костей Романов. Возможно, даже более чем все прочие ныне здравствующие. Даю свою дурную голову на отсечение, что вы не отказались бы от исторической ноши, как ваши родственники, несмотря на ваши прогрессивные взгляды и негативное отношение к монархии.

– Почему вы так считаете? – удивился князь.

– Потому что любящий отец никогда не допустит, чтобы одурманенный сын кончил жизнь самоубийством. А русский народ сейчас именно этим самозабвенно и занят. Если не будет царя, то появится диктатор, несколько диктаторов, которые в междоусобной войне за власть погубят народ. Лучшую его часть, способную на подвиг и благородство.

– Так вы меня арестуете? – улыбнулся беззаботно Николай Константинович. – Во исполнение решения вашего правительства.

– О, нет! – серьезно ответил Корнилов. – Я очень надеюсь на ваш выход в заключительном акте этой пьесы под названием человеческая комедия. А потому лично препровожу вас на поезд и прослежу, чтобы вы благополучно добрались до дома. Кстати, как там мой братец поживает?

– Петр Георгиевич-то? Да пока отлично! Мы с ним дружны. Кстати, совсем я обеспамятел – он же вам самые горячие приветы передавал, сказывал, что скучает, свидеться мечтает. Если бы случай сегодня нас не свел, искал бы вас.

– Всё в руках божьих. И случаи в том числе…

– Планировал с Керенским свидеться, – признался князь. – В Ташкенте мы дружны были.

– Не советую, – нахмурился Корнилов. – Он сильно изменился. Не всякий власть выдерживает, большинство себя теряют. Адвокат, – брезгливо поморщился генерал, – к тому же член Петросовета. Он и принимал решение о Романовых.

Из ресторана они на экипаже Корнилова – авто генерал не уважал – отправились в Великокняжескую усыпальницу в Петропавловской крепости. Несмотря на поздний час, все ворота и двери мгновенно распахивались перед Верховным главнокомандующим.

Постояли, помолчали. Да и что тут скажешь? Слова бессильны перед вечностью. Только опять заледенело внутри, и дышать трудно стало.

Корнилов почувствовал его состояние и шепнул:

– Пошли, великий князь, пора.

И под руку взял, потянув настойчиво. Николай Константинович подчинился, ощутив слабость и растерянность, для него обычно нехарактерную.

Они не спеша проехали по ночному Петербургу. Почти не разговаривали. Всё было сказано, оба прекрасно умели читать молчание. Лавр Георгиевич довел великого князя до номера, на минуту вошел, крепко обнял и сказал тихо:

– Берегите себя, я в вас верю. Держите со мной связь через брата Петра. Прощайте, даст бог, свидимся. Утром вас проводят на поезд.

И ушел.

Утром действительно его проводили до поезда и занесли вещи в купе. Быстротечным оказалось свидание с Петербургом.

Дальнейшее мутное брожение власти, которое он наблюдал уже в Ташкенте, исторического восторга великого князя, и так почти иссякнувшего после свидания с Петербургом, изрядно поубавило, хотя он и старался держать дистанцию – привычка быть в стороне от политики стала даже не второй, а основной его натурой. Великий князь давно понял, что конкретные дела по преобразованию мира и жизни к лучшему достойней политических потуг. Конкретными делами и занимался, перемещаясь между Искандером и «Золотой Ордой» в Голодной степи, где проложил на свои деньги канал от Джизака до Бекабада. В Ташкенте предпочитал не задерживаться. Понимал, что идет грызня за власть, которую он презирал.

Однако уши не заткнешь и глаза не закроешь, да и пытаться отучить себя думать – пустое занятие. Впрочем, его мрачно позабавили июльские события в Санкт-Петербурге, закончившиеся отставкой 7 июля главы Временного правительства князя Львова и назначением на пост министра-председателя Александра Федоровича Керенского – Ташкент во главе России! Некая провинциальная гордость слегка трепыхнулась в груди – мол, знай наших! Однако диагноз Корнилова быстро это глупое чувство пригасил. Впрочем, и Лавр Георгиевич Ташкенту не чужд. А он уже Верховный главнокомандующий.

К сожалению, в Петербурге булькало, а вонь доносилась и до Ташкента: пришла радиограмма Керенского, в которой он называл Корнилова «мятежником и изменником». Похоже, происходило именно то, что прогнозировал умнейший Лавр Георгиевич.

В сентябре начались открытые стычки и провокации с целью восстановить туземное население против власти Временного правительства. Краевой Совет, представлявший оную власть, вместе с гражданским управлением Туркестана посильно оборонялись от Революционного комитета, состоявшего из большевиков и левых эсеров. Двенадцатого сентября власть захватил Революционный комитет. Пятнадцатого она перешла обратно. Гарнизон, верный Временному правительству, базировался на казарменном положении в крепости, хотя и там артиллерийская рота была настроена неоднозначно и, пустив в ход пушки и пулеметы, могла в короткий срок изменить обстановку.

Николай Константинович несколько лет назад говорил сыну Александру, что не дело держать крепость в центре города – слишком она опасна и роль ее непредсказуема: кто владеет крепостью, тот владеет городом. Нынешние события подтверждали его мнение.

В последних числах сентября в Ташкент стала прибывать военная экспедиция Временного правительства под командой генерала Коровиченко Павла Александровича.

Все стороны противостояния полагали, что генерал немедленно прикажет мятежным войскам сдать оружие и в случае неповиновения принудит их. Отряду из Оренбургского казачьего полка, четырех маршевых эскадронов драгун и гусар, пулеметной роты из Ораниенбаума и двух бронированных автомобилей это было вполне по силам. Однако генерал Коровиченко повел себя странно: он считал возможным, не имея к тому ни малейших оснований, уговорить мятежников даже без разоружения их. Началась череда стратегических и тактических глупостей, как квалифицировал действия генерала великий князь позже, когда уже стала очевидной причина «странностей». Оная состояла в том, что, будучи близким другом Керенского, Павел Александрович, скоропалительно став генерал-майором, оставался до мозга костей адвокатом, каковым и был всю свою жизнь. Единственное его боевое задание состояло в охране арестованного семейства бывшего императора Николая II в Царском Селе. И в Ташкенте он, вместо того, чтобы решительно арестовать верхушку, а массы мятежников разоружить, начал привычный «судебный процесс», надеясь уговорить их, как присяжных в зале суда. Не понял юрист, что революции и мятежи законов не признают.