Секрет рисовальщика - Майзингер Рольф - Страница 41

Сообщив нам это, майор Галкин призадумался. Синицын тут же и воспользовался возникшей паузой.

— Товарищ майор, здесь для меня все ясно, — выпалил он. — Нам даже не стоит время на Алтай терять.

Галкин с нескрываемым удивлением посмотрел на говорящего.

— Слушаю.

— Я так думаю! Этот самый заезжий партийный работник наверняка приставал к дамочке… гм, простите, к секретарше. А она ему отказала. Он, видимо, человек к такого рода отказам не привыкший, тут же и срывается, значит… так сказать, нервно. А она…

— А она? — еле сдерживал улыбку Галкин.

— А она, товарищ майор, только на следующий день сообразила, что не тому отказала.

— Ну?!

— Отсюда и шок!

Мы покатились со смеху.

— Вижу, лейтенант, что не хотите вы туда ехать. Вижу. Однако не все там так просто! Тонкостей этого дела мы пока не знаем. Впрочем, как и в случае с Астраханью. Но вот уже одно то, что во всей этой катавасии не самую последнюю роль играет Ленин, лично для меня является очень странным.

— Ленин!? — сразу произнесло несколько голосов.

— Да! Владимир Ильич. А точнее, его, якобы, говорящий мраморный бюст!

Возникла пауза.

А потом майор Галкин вдруг сказал:

— И прошу вас, лейтенант Синицын, постарайтесь не называть пострадавшего партийного работника заезжим. Заезжими бывают гастролеры. А он приезжий. К тому же, очень уважаемый пожилой дядечка. Ветеран КПСС. Понятно?

— Так точно, товарищ майор, — вздохнул Синицын.

— Кстати, с него и начнете свое расследование. Съездите к нему в больницу. Расспросите его обо всем осторожно. Ну а дальше действуйте по обстоятельствам. Вам это тоже ясно, Щеглицкий?

Старший прапорщик аж поперхнулся.

— А при чем здесь я, товарищ майор?

— А при том, что вы поедете с Синицыным в качестве фотографа. Будете самым тщательным образом все снимать на пленку. Возьмете «Зенит» Дятлова, а он — вашу камеру.

— Товарищ майор, разрешите доложить? — поднялся старшина.

— Чего тебе?

— «Зенит», товарищ майор в жо… в общем, накрылся фотоаппарат.

— Как так? — в один голос изумились Галикин и Стриж.

— Не выдержал последнего переезда. Надо в лабораторию отсылать. У них там ремонтная мастерская хорошая. А я сам починить не могу.

— Хм, — призадумался Галкин, — ну, если сам Дятлов сказал, что не может починить, значит, и вправду в ремонт сдавать нужно. Тогда придется внести изменения в состав твоей группы, Синицын.

Все молча ждали. На Алтай никому не хотелось ехать. Астраханское дело казалось куда как привлекательнее. Даже майор Галкин не скрывал своего несерьезного отношения к случаю с бюстом. Слишком часто подобные случаи оказывались пустышкой. То есть не имели под собой никакой реальной основы, а объяснялись игрой человеческой фантазии и всплеском эмоций не всегда психически устойчивых очевидцев.

— Решено, — наконец произнес майор. — На Алтай с лейтенантом Синицыным поедет рядовой Майзингер. Раз в нашем распоряжении осталась всего только одна камера, то мы берем ее с собой в Астрахань. А Майзингер у нас — не хуже любого «Зенита». Так что собирайтесь, орлы, завтра спозаранку, пока прохладно, и отправитесь.

«Так говорит, будто мы до Алтая пешком пойдем», — обиженно подумал я. Мне тоже хотелось ехать со всеми. Уже как-то привык. Толпой — оно всегда веселей.

— Да, — словно вспомнив что-то важное, посмотрел на нас с Синицыным майор, — собирайтесь с умом. Я сегодня, перед отбоем, ваши котомки обязательно проверю.

«Нет, ты посмотри, он нас точно туда пешедралом отправляет!» — пронеслось в голове.

Но здесь Стриж вынул из грудного кармана два билета на поезд, и все встало на свои места.

Перед отъездом Галкин еще раз проинструктировал нас насчет предстоящей операции. Кроме того, майор предупредил Синицына, что за меня лейтенант отвечает головой. В его словах проскальзывало что-то отеческое. Мне даже показалось, что Галкин действительно переживает за меня, и лишь неотложность предстоящего нам дела вынуждает его без боя уступить свое «опекунство» над самым юным представителем своей группы.

До Ташкента мы добирались в плацкартном вагоне. Мне досталось место на верхней полке. И я с интересом наблюдал за происходящим вокруг. Половину пассажиров составляли женщины-узбечки в пестрых, как павлиний хвост, платках и таких же шелковых платьях. В сравнении с ними мужчины были одеты куда как скромнее. Преобладал серый цвет. Если не считать расшитых белыми узорами тюбетеек и двух-трех цветных халатов. Женщины шумно переговаривались на манер базарных торговок, не обращая совершенно никакого внимания на галдеж их сопливой ребятни. В то время как мужчины, особенно старшего поколения, безучастно озирались вокруг или, время от времени, дремали. Еще на вокзале лейтенант Синицын приобрел несколько газет. Теперь же он упорно пытался вникнуть в смысл написанного там под аккомпанемент восточных языков. Я умудрился уже набросать на листке и уронившего свою седую голову на плечо соседа старика, и выглядывающую из-под полы его халата бестолковую мордочку ягненка, как Синицын постучал в мою полку. Я свесился вниз.

— Галкин выделил нам с тобой деньги на покупку одежды, — сообщил он.

— Гражданки, что ли? — не поверил я своим ушам.

Лейтенант улыбнулся. Я спустился на его полку, сообразив, что Синицын изнывает от скуки.

— Ты размеры-то свои вспомнишь? — поинтересовался Синицын.

Я призадумался.

— А, не ломай себе голову, — успокоил он меня. — Я думаю, в ташкентских магазинах обслуживание лучше, чем в глубинке. А если нет, то будем мерить до тех пор, пока не подойдет.

Я согласно кивнул. В этот момент ягненок жалобно заблеял.

— Видишь, и барашек со мной согласен, — быстро отреагировал лейтенант.

Старик-узбек беззлобно хлопнул по ушастой голове своей морщинистой ладонью, от чего ягненок тут же и спрятался.

Мы посмотрели на дремавшего старика и продолжили беседу.

— Интересно, а почему мы не можем заниматься этим делом в форме? — спросил я.

— Ну, вот ты сам подумай… — он запнулся. — Слушай, тебя же вроде Вячеславом зовут?

— Да.

— Давай хотя бы на время этой поездки перейдем со званий на имена, — неожиданно предложил он. И потом добавил: — Меня Алексеем кличут.

Он протянул мне руку. Я с готовностью ее пожал.

— Так вот, Вячеслав, ты сам подумай, если мы к тому партийному чину в его больничную палату в форме нагрянем, так сказать, в кирзовом грохоте, как он на это отреагирует?

Я пожал плечами.

— Да его же кондратий хватит.

— Почему?

— Потому что все партийные, особенно ветераны КПСС, ужасно боятся людей в форме.

— Почему это? — снова не понял я.

— Как бы это тебе получше объяснить? В момент становления коммунистической партии ее членам приходилось переживать многочисленные трудные этапы. Они подвергались частым проверкам. Ведь КП нуждалась в убежденных и надежных приверженцах своим идеалам. Потому, особенно в ее ветеранах, крепко засело чувство страха. Страха за возможные сделанные ими ошибки, а также за ошибки, которых они не сделали, но еще могут сделать, даже сами того не осознавая.

— Какое же это отношение может иметь к партийному работнику, с которым нам предстоит познакомиться?

— Самое непосредственное. Пока мы еще не знаем тонкостей, но тот факт, что человек с партбилетом попадает в сомнительную ситуацию с участием бюста вождя пролетариата… в который, возможно, вселилась нечистая сила… может даже в наше время потянуть на путевку в психиатрическое заведение.

— Но нам ведь еще даже не известно, что здесь замешана нечистая сила.

— А это, поверь мне, уже не столь важно. Люди, отвечающие за чистоту репутации как всей организации, так и ее отдельно взятых членов, не потерпели бы даже намека на что-то подобное.

— Подождите, товарищ лейтенант…

— Вячеслав, мы ведь договорились. Называй меня Алексеем.

— Прошу прощения. Я хотел все же выяснить вопрос с нечистой силой.