Зеленый лик - Майринк Густав - Страница 53

Время шло.

Должно быть, уже полдень. Высоко в небе завис среди мглы светящийся диск.

Буря еще не улеглась.

Хаубериссер прислушался.

Как будто бы никаких признаков. Он посмотрел в окно. Прудов нет, их в прямом смысле ветром сдуло. Совершенно сухое пространство. И полная неподвижность. До самого горизонта ни единого кустика. Трава словно втоптана в землю. На небе ни облачка. Все сникло, как под гигантским колпаком.

Он взял молоток и бросил его на пол. Послышался грохот. «Значит, на дворе все стихло», – сообразил Фортунат.

Однако в городе еще бушевали вихри, как он убедился, глядя на Амстердам в бинокль. Они играючи поднимали в воздух каменные блоки; над гаванью вздымались водяные столбы, которые на глазах рассыпались и возникали вновь, а потом в какой-то сумасшедшей пляске уносились к морю.

Но что это? Башни церкви св. Николая как будто пошатнулись… Одна вдруг обрушилась, другая, крутясь, как сухой лист, взлетела, исходя искрами, подобно фейерверку, замерла в воздухе…

Беззвучно рухнула.

У Хаубериссера кровь застыла в жилах.

Сваммердам! Пфайль!

Нет! Нет! Нет! Им не могла грозить беда. «Ха-дир, Вечное Древо рода человеческого, защищает их своими ветвями!» Разве не предсказал Сваммердам, что он переживет церковь св. Николая?

Ведь есть же островки, подобные лужайке с цветущей яблоней, на которых жизнь заговорена от уничтожения и сохранилась для грядущих времен!

Только теперь звук рухнувшего колокола достиг дома.

Стены дома вздрогнули и загудели под натиском воздушных волн: однотонный оглушительный рев, от которого, подумал Хаубериссер, кости вот-вот рассы-пятся, словно хрупкое стекло, и на какой-то миг у него помутилось сознание.

«И обрушилась стена города до своего основания, – послышался дрожащий голос Хадира Грюна. – Вот пробужденный из мертвых»[77].

Мертвая тишина.

Потом закричал ребенок…

Хаубериссер изумленно огляделся.

Наконец он пришел в себя.

Он узнал голые, лишенные всяких украшений стены своей комнаты, и в то же время это были стены храма, расписанные фресками с изображением египетских богов. И то и другое было реальностью. Он видел деревянные половицы и одновременно каменные плиты, устилающие пол храма, – два взаимопроникающих мира, они совершенно сливались и все же существовали сами по себе, как будто он бодрствовал и грезил в одну и ту же секунду. Фортунат коснулся рукой оштукатуренной стены, ощутил ее шероховатость и, однако, ничуть не сомневался в том, что его пальцы гладят высокую золотую статую, в которой он узнал богиню Исиду на ее величественном троне.

Его обыденному человеческому сознанию сопутствовало какое-то новое, которое обогащало его восприятием нового мира, обволакивающего и преображающего старый и все же чудесным образом сохраняющего его.

Все его чувства пробуждались как бы в удвоенном виде, подобно цветам из прорвавшихся почек.

У него пелена с глаз упала, и как человек, который всю жизнь воспринимал мир в двух измерениях и вдруг обрел объемное зрение, он долго не мог постичь, что с ним произошло.

Постепенно он понял, что прошел некий путь, это поприще есть цель сокровенного бытия всякого человека…

И опять закричал ребенок.

Разве не говорила Ева, что хочет стать матерью, когда воссоединится с ним?… При этой мысли его пробрала дрожь какого-то странного ужаса.

А что держит в руках богиня Исида? Это же голенький живой младенец!

Он поднял глаза и увидел улыбку на лице богини. Статуя шевельнулась.

Фрески становились все живее и ярче, вокруг стояли священные предметы. И все это виделось настолько отчетливо, что Фортунат уже забыл, как выглядит комната, перед ним было только внутреннее пространство храма с красно-золотым сиянием фресок.

Он завороженно смотрел в лицо богини, и постепенно оно становилось удивительно знакомым…

Ева! Это была его Ева, а не статуя египетской богини, матери всего сущего.

Он сжал ладонями виски, не смея поверить своим глазам.

– Ева! Ева! – крикнул он во весь голос.

Сквозь красочную роспись вновь проступили голые стены комнаты, богиня с улыбкой все еще восседала на троне, но совсем рядом с Фортунатом во всей своей безобманной жизненности появился как земное подобие небожительницы образ молодой, цветущей женщины.

– Ева! Ева! – в безграничном восторге воскликнул он, заключив ее в объятия и покрыв поцелуями лицо любимой. – Ева!

Они долго стояли, слившись в объятиях, у окна и смотрели на мертвый город.

«Помогайте же вслед за мной возводить грядущим поколениям новое царство на обломках старого, – Фортунату казалось, что он слышит голос Ха-дира Грюна, – дабы пришло время, когда и я мог бы смотреть на мир с улыбкой».

Комната и храм виделись с одинаковой ясностью.

Подобно двуликому Янусу, Хаубериссер проницал взором два мира, земной и потусторонний, различая все черты и оттенки обоих.

В обоих мирах Он истинно живой.