Бессмертник - Плейн Белва - Страница 51

— Прости, что пришлось так рано уйти, — сказал Фред возле дома. — Напрасно я оставил на воскресенье так много уроков. Прости, — виновато повторил он.

— Ничего, — бодро отозвалась она, — у меня тоже полно дел.

Это была откровенная ложь.

Минуту они помолчали. Айрис стало неловко. Не пригласить ли его зайти? Но ей не хотелось. Более того, она знала, что ему это тоже ни к чему.

— Спасибо, что пригласила, — сказал он. — Было здорово. Я и не знал, что вы с Инид подруги.

— Мы не подруги. Просто наши мамы состоят в одном благотворительном комитете. — Произнеся слово «благотворительный», Айрис сама удивилась. В доме доллара лишнего нет, а мама по-прежнему занимается благотворительностью. Впрочем, так, наверное, и надо. Мама всегда говорит, что мы должны быть благодарны судьбе, поскольку многие семьи живут намного, намного хуже.

— Ну, в общем, было здорово, — повторил Фред и уже на ходу добавил: — Не забудь, завтра после уроков делаем газету.

— Я помню, — отозвалась она и, войдя в подъезд, нажала кнопку лифта.

Мама читала в гостиной. Она удивленно подняла глаза:

— Так скоро? А где Фред?

— Все рано разошлись. А у Фреда уроков много.

— Господи, еще только половина десятого! Что ж он не зашел, не поел? Я оставила на столе какао и два куска пирога.

— Мы там до отвала наелись.

— Ну что ж, значит, вы хорошо повеселились, — сказала мама. — К папе не заходи, он подсчитывает подоходный налог. А я, пожалуй, лягу. В постели читать уютнее.

Айрис прошла в свою комнату, сняла платье. Оно было изумрудно-зеленое, цвета мокрых листьев. Мама его купила, когда Фред стал проявлять внимание к Айрис. А началось все с того, что оба они попали в редколлегию школьной газеты. Мама тогда сказала, что ей надо заняться своим гардеробом — «в пятнадцать-то лет пора бы».

Фред очень серьезный. Когда повзрослеет и возмужает, он станет, несмотря на очки, приятным молодым человеком. Пока же он нескладный — длинный и худощавый, — но с очень хорошим лицом. И он один из самых умных мальчиков в школе.

Какие интересные, содержательные разговоры они вели этой зимой — то в школе, склонясь над газетой, то по дороге домой на исходе долгого дня. Политика его тоже занимала, и порой они спорили до хрипоты, но по основным вопросам обычно соглашались друг с другом.

«Ты соображаешь, тебя есть за что уважать, — говорил он. — Своим умом до всего доходишь, не с чужих слов».

Оба они, хотя вслух об этом не говорили, считали себя куда умнее и образованнее своих сверстников. Их жизнь была содержательной, они не теряли времени зря. Фред, как и Айрис, много читал, и они живо обсуждали прочитанное.

Айрис знала, что она нравится Фреду, и это было самым удивительным и чудесным из всего, что когда-либо происходило в ее жизни. Каждое утро начиналось предощущением чуда.

Неделю назад он пригласил ее на свадьбу. Одна из его кузин скоро выходит замуж, и ему велено привести девушку. Свадьба предстоит пышная, с соблюдением всех церемоний. Гостям надлежит быть в вечерних костюмах. Айрис никогда прежде не бывала на свадьбах, и ее теперь волнует все: и предстоящее зрелище, и сам факт, что Фред берет ее с собой.

Услышав о приглашении, мама сказала: «Что ж, надо продумать, во что тебя нарядить…»

И придумала. Сняла с верхней полки своего стенного шкафа коробку и вынула оттуда платье: то самое, розовое, с портрета. Парижское платье!

«Попросим портниху перешить его на тебя, — сказала мама. — Смотри! — Она взяла подол за края и растянула вширь. — Десять ярдов такого материала! Получится великолепное платье. И туфли отдадим в краску — под цвет. Ну, хорошая мысль?»

Платье и вправду получилось чудесное. Интересно, что наденут другие девушки?.. Как бы это выяснить?

Она вспомнила о предстоящей свадьбе и розовом платье, вешая в шкаф зеленое, шерстяное. Сегодня на вечеринке одна девочка все время смотрела на него, прямо глаз не сводила. Девочка была из тех, которые хороши в любом, самом затрапезном виде: набросила на плечи свитер, завязала узлом рукава — и пошла. Научиться этому нельзя, с этим надо родиться. Она разглядывала зеленое платье долго и пристально, и Айрис под этим взглядом вжималась в кресло, чувствуя, что платье ужасное, сама она уродина и вообще — все не так! Годы спустя, встретив эту девочку, уже женщину, в гостях, Айрис услышала признание: «У тебя когда-то было чудесное платье, изумрудное, удивительного оттенка. Я его на всю жизнь запомнила!» Но в тот момент Айрис поняла ее совершенно иначе.

Вечеринка оказалась на редкость неудачная, просто-таки ужасная. И Фреда она зря пригласила. Но куда денешься, если Инид велела привести кавалера. Все друзья и подруги Инид относились к тому типу людей, который Фред не любил: пустые, никчемные и к тому же с гонором. Они изрекали саркастические фразочки, отвечать на которые следовало с еще большим сарказмом. Утомительно донельзя. Фред и Айрис то и дело переглядывались, и она знала: в оценках они единодушны. Так же, взглядом, она выразила сожаление, что завлекла его сюда, а он в ответ притащил ей полную тарелку еды.

«Хоть кормят хорошо, и на том спасибо», — тихонько сказал он и пошел за добавкой. Аппетит у него был зверский.

Айрис наблюдала за девочками. Представление почти как в театре, и все ради мальчишек: то хихикнут; то возведут очи к потолку; то опустят, махнув ресницами; то поведут глазами томно, искоса; любой взгляд тонко рассчитан и нарочито равнодушен. А мальчишки настолько тупы, что принимают эти уловки за чистую монету. Все, кроме Фреда. Он чует притворство, его не проведешь. Удивительно, как схожи их оценки, как хорошо понимают они друг друга.

«Бог мой! У тебя лицо, словно на похоронах. Тебе что, скучно?» — Инид произнесла это с улыбкой, но весьма и весьма сдержанной. Стоявший рядом Фред все слышал, и Айрис стало совсем тошно.

«Ну что ты. Мне очень весело», — пробормотала она.

Наверно, ей и в самом деле надо чаще улыбаться. Тетя Руфь сказала однажды, что у нее необычайно приятная улыбка. Вернее, не так. В точности она сказала вот что: «Когда ты улыбаешься, лицо у тебя озаряется светом». Айрис незамедлительно проверила это перед зеркалом в ванной. Тетя оказалась права. Уголки губ очень мило ползли вверх, обнажая сверкающие белизной зубы. Стоило ей перестать улыбаться, как лицо снова становилось замкнутым и суровым, хотя сама она совсем, совсем не такая. Надо, конечно, надо не забывать об улыбке. Только не перебарщивать, чтоб не выглядеть идиоткой. Но улыбаться надо.

Инид попросила мальчиков убрать из большой комнаты ковры и включила фонограф. Все приготовились танцевать. Фред протянул ей руку. Танцевать Айрис обожала — должно быть, передалось от мамы. Папа танцует хорошо, но не любит танцы так самозабвенно, как мама. Однажды Айрис застала ее в гостиной, танцующей в совершенном одиночестве. Фонограф играл «Голубой Дунай», мама кружилась в вальсе и даже не заметила, как вошла Айрис. Фонограф у них старого образца, эдисоновский, для толстых пластинок. Его приходится все время подкручивать, иначе умолкает на полутакте. Айрис стало стыдно и неловко за маму, но сама мама ничуть не смутилась. Только сказала: «Знаешь, если б мне дали пожить в какой-нибудь прошлой жизни, я бы стала графиней или принцессой в Вене и кружилась бы в вальсе под люстрой с хрустальными подвесками в белом кружевном наряде. Недолго. Денек-другой. Вообще-то они влачили бессодержательную и бесполезную жизнь».

«Хорошо бы поставили вальс», — сказала Айрис Фреду.

«Не поставят», — шепнул он, засмеялся и прижался щекой к ее щеке. От его близости сердце застучало часто-часто… «Да, неплохо все начиналось», — подумала Айрис, наполняя водой ванну. Перед уходом она мылась и вполне могла бы сразу пойти спать, но хотелось полежать в теплой воде и подумать. Теплая вода так успокаивает.

Если б не эта девочка, Айрис назвала бы вечеринку вполне удачной. Но едва она вошла — все переменилось. Девица была из тех, на кого всегда обращены все взоры. У таких людей это получается само собой, они не прикладывают для этого никаких усилий. Даже особой красотой не отличаются.