Весенний детектив 2010 (сборник) - Александрова Наталья Николаевна - Страница 8

«И этот тоже!» – неприязненно помыслил он, косясь на невесть откуда взявшегося конкурента.

Однако незнакомец, казалось, вовсе не помышлял о том, чтобы свести счеты с жизнью. Напротив, он грезил о чем-то, и, судя по всему, его мечты были чрезвычайно приятны, потому что легкая улыбка то и дело пробегала по его губам. На всякий случай Веничка посмотрел туда, куда был устремлен взор неизвестного, но не увидел там ничего, кроме медленно темнеющего неба и облаков.

– Не правда ли, это чудесно? – внезапно спросил незнакомец, указывая на облака. – И это тоже, – добавил он, указывая на отражение облаков в воде.

Веничка пробормотал что-то неразборчивое и поспешил удалиться. Ему было ясно, что незнакомец – сумасшедший, если стоит на мосту столько времени, чтобы глазеть на облака.

Будь Веничка честолюбив, он бы не преминул когда-нибудь вставить в свои мемуары главу «Как месье Клод Дебюсси[3] задумал написать ноктюрн «Облака». Будь Веничка очень честолюбив, глава сия называлась бы так: «Как я подал моему другу Клоду Дебюсси идею написать ноктюрн «Облака». Но именно честолюбие было качеством, которое у Венички отсутствовало напрочь, и он удалился с моста, так никогда и не узнав, с кем именно разговаривал.

Он дошел до Королевского моста, что недалеко от Лувра, и в нерешительности остановился. Тут на въезде в мост стоял уже не один полицейский, а двое, и оба (как показалось Веничке) довольно злобно уставились на него. Решив не искушать судьбу, молодой человек побрел дальше, но на следующем мосту история повторилась, и Веничка решил, что ему надо удалиться от центра города, чтобы привести свое намерение в исполнение.

Он миновал заодно и металлический мост Искусств, приведший его в трепет некоторым сходством с Эйфелевой башней, и оказался возле Нового моста, который, как известно каждому, на самом деле самый старый в Париже. Возле моста стояла черная статуя короля Генриха верхом на черном же коне. На ногах короля были шпоры, на боку висела шпага, рукой он придерживал уздечку. На плече Генриха сидел маленький парижский голубь – настоящий гаврош среди голубей, сорванец с почти вчистую оборванным хвостом. Он шевельнулся, устраиваясь поудобнее, покосился на редких пешеходов, которые пересекали мост, и заметил юношу без шляпы, который появился со стороны Луврской набережной. Голубь очень внимательно следил за тем, как тот, пугливо озираясь по сторонам, забрался на мост.

Убедившись, что никто вроде бы не обращает на него внимания, Веничка оперся о парапет и попытался принять вид обычного прохожего, которому для чего-то понадобилось остановиться на Новом мосту именно в этом месте именно в это время. Про себя, впрочем, он уже прикидывал последовательность своих действий. «Перепрыгнуть не получится – значит, надо подождать, когда пройдут те двое господ, вскочить на парапет и броситься вниз». С некоторой гордостью Веничка отметил, что его сердце бьется ровно, как обычно, хотя сам он, несмотря на не самый жаркий вечер, весь вспотел.

В следующее мгновение его сердце сделало настоящий кульбит, потому что бронзовый конь встряхнул головой, переступил на месте и недовольно заржал. Король Генрих поднял руку, пригладил усы, повернул голову и милостиво улыбнулся.

– Так что, сударь, – спросил он, – вы наконец будете прыгать или нет?

Глава 2

Государственные тайны

Для того чтобы объяснить столь странное поведение бронзового всадника, нам потребуется вернуться немного назад, а именно – к карете, которую незадачливый Веничка обогнал на своем пути к Иенскому мосту.

Эта же карета по случайному стечению обстоятельств проезжала по Елисейским Полям незадолго до того, как Веничка с непокрытой головой выскочил из особняка госпожи Светлицкой. Внутри кареты сидела очаровательная молодая дама в платье цвета зеленоватого аквамарина, который оттенял блеск ее карих глаз. На Иенской улице карета приостановилась возле тротуара, и в нее как-то очень быстро – нет, даже не сел, а ввинтился господин средних лет и внешности на первый взгляд столь неприметной, что сам великий криминалист месье Бертильон пришел бы в отчаяние, пытаясь найти хоть какую-нибудь отличительную черту для описания этого индивидуума.

Когда в карете господин снял цилиндр, оказалось, что у него темные волосы с проседью, причем седина сильнее всего проступает на висках. Под глазами у него были морщины, которые становились резче, когда он смеялся, что случалось, надо сказать, довольно редко. Вблизи было видно, что у седоватого господина очень умное лицо и иронические, скажем даже – лукавые глаза с прищуром, которые, однако же, заметно теплели, если он позволял себе улыбнуться или был чем-то тронут. Чтобы завершить портрет, скажем еще, что друзья и враги господина знали его под именем Осетров, а некоторые друзья (равно как и некоторые враги) знали также, что он является резидентом российской разведки во Франции.

Что же до дамы, ожидавшей его в карете, то ее все знали под именем баронессы Амалии Корф. О ней было известно, что после замужества она могла позволить себе жить совершенно беззаботно, но вместо того предпочла развод. По всем законам бульварного романа общество должно было от нее отвернуться, но не посмело, потому что баронесса была вхожа в очень высокие круги и даже – в императорскую семью. Шепотом, однако же, о ней говорили, что она авантюристка, ведет неподобающий образ жизни и что у нее странные родственники и еще более странные знакомые. Громко жалели ее мужа, вполголоса – удивлялись, отчего она от года к году выглядит все лучше и лучше, и поневоле приходили к мысли, что баронесса плохо кончит. Только несколько человек, кои тоже, подобно Амалии, были вхожи в очень высокие круги, имели представление об услугах, оказанных ею отечеству, и о роли, которую молодая женщина сыграла в неких событиях, имеющих значение для истории. Несколько лет назад из-за досадной размолвки с начальством[4] баронесса Корф удалилась от дел, поклявшись, что ноги ее больше не будет в секретной службе. С тех пор, впрочем, ее решимость ослабла, и несколько раз она все же оказала своим бывшим коллегам существенную помощь. Теперь Осетрову, который прекрасно знал Амалию, предстояло уговорить ее еще раз помочь им, и нельзя сказать, чтобы резидент считал стоявшую перед ним задачу легкой. Впрочем, он рассчитывал на то, что важность предстоящего дела будет говорить сама за себя.

– Что на сей раз? – спросила Амалия, когда с обменом обычными любезностями было покончено.

– Секретное дополнение к австро-германскому договору, – ответил Осетров. – Возможно, в нем речь идет о прямом нападении на Россию, а возможно, и нет. Поэтому нам во что бы то ни стало нужен его текст.

Амалия поморщилась.

– В Германию я не поеду, – отрезала она. – Мой ребенок болеет, он в Париже, и я нужна ему здесь. Нет!

И она отвернулась к окну, показывая, что разговор окончен.

– Дополнение тоже в Париже, – ответил Осетров.

– Каким образом… – удивленно начала Амалия.

– Князь Г., немецкий посол, должен показать договор и дополнение маркизу Алмейде, представителю португальского короля, – пояснил Осетров. – В Германии рассчитывают привлечь португальцев к союзу против нас.

– А почему не гренландцев? – проворчала баронесса, у которой, судя по всему, опять возобладало дурное настроение. – Или австралийцев?

– Амалия Константиновна, – предостерегающе заметил Осетров, – я не узнаю вас. В конце концов, Португальское королевство тоже часть Европы. Возможно, что, убедив португальцев, немцы перетянут на свою сторону и испанцев. Вы должны помнить, что в политике нет ничего несущественного.

Амалии не хуже, чем ему, было известно, что Европа вот-вот расколется на два лагеря и их противостояние со временем непременно выльется в кровопролитную войну. С одной стороны – Франция, Россия и Англия, с другой – Германия и Австро-Венгерская империя. Но ее сердила неизбежность готовящегося столкновения, с мыслью о котором все уже давно свыклись. Баронесса слишком любила жизнь, чтобы примириться с войной – даже с призраком войны, маячившим где-то в отдаленном будущем. О том, что призрак сей сотрясет Европу и уничтожит Российскую империю, сметет большинство правящих монархий и породит кровавый котел еще одной мировой войны, не догадывались тогда даже самые смелые провидцы.