Месть Акулы - Майоров Сергей - Страница 53

Часть коридора, где располагались помещения уголовного розыска, была отгорожена фанерной перегородкой с дверью, снабжённой кодовым замком. Акулов присмотрелся к истёртым кнопкам и безошибочно набрал нужную комбинацию. Вошёл.

В распоряжении оперов имелось пять кабинетов. Четыре двери были закрыты и опечатаны, но самая ближняя к фанерной перегородке, по правую руку, открыта. До ареста, в свою бытность заместителем начальника отдела, Акулов занимал эту комнату, а теперь здесь обосновался Борисов. За последний месяц отношения между ними слегка улучшились. Андрей по-прежнему считал Борисова взяточником и карьеристом, которого не прихватили за руку лишь потому, что никто этим всерьёз не занимался. Кроме того, он был уверен, что Александр приложился и к его аресту. Борисов, в свою очередь, посчитал Андрея ретроградом, не желающим идти в ногу с перестроившимся обществом и придерживающимся принципов, которые опасны для окружающих. Умные люди, по мнению Александра, путали государственный карман со своим. Постепенно таких становилось всё больше, но ещё встречались отдельные идиоты, которые поступали наоборот и продолжали пахать за идею, которая давно себя исчерпала, пахать, невзирая на постоянные задержки издевательски малой зарплаты и другие препоны, созданные умными для того, чтобы глупые не мешали им обогащаться.

Несмотря на всю полярность взглядов, Акулов и Борисов последнее время не ссорились. По крайней мере, на людях.

— Я позвоню? — спросил Андрей для проформы, входя в свой бывший кабинет.

Борисов, не отрываясь от дела, кивнул. Ни история с бюстгальтером супруги, ни последовавшая за нею пьянка на лице Борисова не отразились. Он сидел, довольный собой, и пересчитывал деньги в большом многосекционном лопатнике.

— Нет бабок — нет девок. Есть бабки — есть девки. Есть девки — нет бабок… — Закончив считать, Борисов ухмыльнулся и спрятал бумажник в карман. — Работаете?

— Ну.

— Я так слышал, убийцу вы взяли? Что, не можете расколоть?

— Не факт, что он при делах.

— Если что, я в течение часа на месте. Как сеструха?

— На операции.

— Я думаю, всё обойдётся.

Сначала Андрей набрал номер, оставленный Ермаковым. Дожидаясь ответа, разглядывал кабинет — после освобождения бывать в нём ещё не приходилось. От старой обстановки остался только сейф, перекрашенный из зелёного в розовый цвет. Всё остальное оборотистый Борисов заменил. Появилась офисная мебель приличного качества, жалюзи вместо штор, телевизор и видик, ПК последнего поколения. О ведомственной принадлежности помещения напоминали только розыскные ориентировки, пришпиленные на стену, да сляпанный на «компе» плакатик с портретом Дзержинского и приписываемым ему изречением: «Отсутствие у вас судимости — не ваша заслуга, а наша недоработка». Эти слова Андрею приходилось читать во многих оперских кабинетах, и он привык относиться к ним снисходительно, как к беззлобному приколу, но здесь, над головой сытенького Саши Борисова, они воспринимались без всякого юмора, как бывало в обшарпанных, без всяких признаков евростандарта, стенах отделов, где трудились «правильные» менты.

Когда-то и 13-й отдел был таким. Сейчас — давно уже нет.

Денис ответил. В первую очередь он принёс извинения, потом рассказал о случившемся, снова извинился и спросил, что делать дальше. Как бы Ермаков ни маскировался, но по голосу чувствовалось: он сильно жалеет о том, что согласился помочь, и был бы рад отказаться от продолжения.

— Не нужно ничего делать, — решил Андрей, осмыслив случившееся. — В третий раз туда никто не придёт.

— Я тоже так думаю. Значит, снимать ребят, да?

— Снимай.

— Понимаешь, мы-то все думали, что он без оружия будет.

— Понимаю. Спасибо. Маше ты позвонил?

— Кому? А, я! Извини, я думал, что она уже в курсе, вот и проговорился. Ты же не предупредил, что не надо ей ничего говорить!

— Ничего страшного. До свидания.

«Ну и день сегодня! — подумал Акулов, вешая трубку. — Ни у кого ничего не получается». Сообщение Ермакова не удивило, а корявые действия частных сыщиков если и вызвали раздражение, то лишь в первый момент. Было бы глупо ругаться на посторонних после того, как сам упустил неизвестного парня. Прыткий, однако, мальчишечка! Любопытного ухажёра нашла себе Вика… Или это всё-таки не ухажёр дважды пытался прорваться в квартиру?

Звонить Маше Андрей не хотел. Оттягивал разговор, обманывая себя тем, что якобы рассуждает о деле. Стоял, положив руку на телефон, смотрел в окно.

— Я тебе не мешаю? — спросил Борисов.

— Во всяком случае, не помогаешь.

— Мне не впадлу выйти, когда очень надо. — К удивлению Андрея, Борисов запер сейф, встал и, подбрасывая на руке связку ключей, покинул кабинет.

Акулов посмотрел на закрывшуюся за Александром дверь и ничего не понял. Чем-чем, а щепетильностью Борисов прежде не отличался, тем более — по отношению к Андрею. В туалет ему, что ли, приспичило? Или вчерашний лифчик так сильно подействовал, вынудил переоценить ценности и отношение к окружающим?

Андрей набрал номер Машиного мобильника. Он представлял её реакцию и не ошибся в предположениях.

— Акулов, ты в своём уме? Почему я обо всём узнаю последней?

— Извини, но я был очень занят.

— По-твоему, Вика для меня — никто? Да как ты мог!..

— А что изменилось бы, позвони я часом раньше?

— Как — что?

— Маша, постарайся хоть немного успокоиться и начать рассуждать здраво.

— Акулов, я вылетаю к тебе ближайшим же рейсом.

— Твой клиент не будет возражать?

— Плевать я хотела на его возражения!

— Машенька, ты мне здесь ничем не поможешь. Ну посуди ты сама: я же буду сутками пропадать на работе. Нам даже некогда с тобой будет встречаться! И я пока что не представляю, сколько времени это может продлиться. Не мне тебе объяснять, ты же знаешь нашу работу…

— Этой универсальной формулой ты оправдываешь всё что угодно!

Набравшись терпения, Андрей продолжил разговор. Он действительно не хотел, чтобы в ближайшие дни Маша была рядом с ним. В одиночку действовать проще. Ситуация, ставшая кинематографическим штампом, не так уж редко повторяется в жизни: герой и его подруга спасаются от преследователей, либо же догоняют кого-то, и в самый сложный момент она закатывает истерику, чтобы выяснить, любит ли он её, а если любит, то почему так невнимателен, и вместо того, чтобы прыгать на подножку уходящего поезда или заряжать опустошённое оружие, герою приходится целоваться, давать клятвы и объяснения. В кино после этого ещё можно спастись, перо сценариста придержит злодеев на безопасной дистанции, вынудит их заблудиться, подраться между собой или впасть в явный маразм на время, необходимое положительным персонажам для того, чтобы пообниматься, промокнуть сопли и отыскать выход из западни. В жизни такие злодеи встречаются редко, и если начало ситуации может быть сходно с киношным, то её окончание, если герои вместо того, чтобы заняться делом, станут выяснять отношения, обойдётся им дорого. Боксёр выходит на ринг один, без родственников и невесты. Как бы протекал поединок, если бы после каждого пропущенного удара девушка кидалась ему на шею, плакала и умоляла все бросить, а мама охала и падала в обморок? Акулов был готов допустить, что в нём говорит мужской шовинизм, наличием которого так часто попрекает Мария, но менять решение не собирался. Отыскать убийцу представлялось ему важнейшей, первостепенной задачей, и до тех пор, пока дело не прояснится, он бы хотел не отвлекаться на Машу. При всём её понимании оперативной работы она в первую очередь — женщина, и было бы глупо, несправедливо требовать от неё одобрения многих вещей, которые Андрею, возможно, придётся делать, чтобы результативно провести розыск преступника. Обоснованием позиции Андрея служил целый ряд обстоятельств, из которого он мог озвучить лишь три, чтобы не ранить самолюбие Маши. В течение ближайших дней он надеялся определиться по узловым моментам расследования. Именно эти дни Маша, согласно договору с клиентом, должна была провести в Москве. Покинув столицу, она портила свою репутацию, нарушала контракт и провоцировала возникновение других непредсказуемых и наверняка отрицательных последствий, однако не могла при этом ни помочь раненой Вике, ни способствовать изобличению преступника. Её порыв бросить все и приехать был продиктован не логикой, а эмоциями.