Гости с Двины - Шергин Борис Викторович - Страница 3

А и стали атласны и шелковы.

И приходит час, приходит время,

И Кузьма с Демьяном и Вавило

Подошли к безрадостному царству.

Их учуял грозный царь-собака,

В свой гудок престрашно стал играти.

От того от страшного игранья,

А и где там были нивы и дороги,

Протянулись тины и болота.

Заиграл Вавило во гудочек,

А во звончатый во переладец:

Накатилась туча огневая,

С молоньями туча и с громами.

И горит, горит безрадостное царство.

И сгорело с края и до края.

Заиграл Вавило во гудочек,

А во звончатый во переладец:

В небесах весенни зори заиграли,

Живоносные дожди на землю пали,

И несеяны хлеба заколосились,

Города и сёла взвеселились.

И Кузьму с Демьяном люди похваляют,

И Вавилу славят, величают,

Той землёю править наряжают.

Дед Пафнутий Анкудинов

Первый рассказ этой книжки посвящён Марье Дмитриевне Кривополеновой потому, что слава о ней прошла по всей России и пожилые люди с восхищением вспоминают эту сказочную старуху.

Но были на Севере талантливые рассказчики — мастера слова, которые никогда не выступали в театрах и клубах.

Умение говорить красноречиво, дары речи своей эти люди щедро рассыпали перед своими учениками и перед взрослыми при стройке корабля и в морских походах.

Таков был Пафнутий Осипович Анкудинов, друг и помощник моего отца.

Хвалил ли, бранил ли Анкудинов своих подручных, проходящие люди всегда остановятся и слушают серьёзно.

Помню упрёки, с которыми Анкудинов обращался к одному сонливому пареньку:

— Лёжа добра не добыть, лиха не избыть, сладкого куса не есть, красной одёжи не носить.

Молодёжь рада бывала, когда шкипером на судно назначался Анкудинов.

В свободный час Анкудинов сидит у середовой мачты и шьёт что-нибудь кожаное. На нём вязаная чёрная с белым узором рубаха, голенища у сапог стянуты серебряными пряжками. Седую бороду треплет лёгкий ветерок. Ребята-юнги усядутся вокруг старика.

Мерным древним напевом Анкудинов начинает сказывать былину:

Мимо нас стороной проходит встречное судно. Шкипер Анкудинов берёт корабельный рог-рупор и звонко кричит:

— Путём-дорогой здравствуйте, государи!

Шкипер встречного судна спрашивает:

— Далече ли путь держите, государи?

Анкудинов отвечает:

— От Архангельского города к датским берегам.

И встречное судёнышко потеряется в морских далях, как чайка, блеснув парусами.

И опять только ветер свистит в парусах да звучит размеренный напев былины:

Конечно, устное сказыванье пышным цветом цвело и в домашней обстановке. Люди морского сословия ходили друг к другу в гости целыми семьями. Молодёжь опять не даёт покоя Анкудинову:

— Дедушка, расскажи что-нибудь.

Старик иное и зацеремонится:

— Стар стал, наговорился сказок. А смолоду на полатях запою — под окнами хоровод заходит. Артели в море пойдут — мужики из-за меня плахами[13] лупятся. За песни да за басни мне с восемнадцати годов имя было с отчеством. На промысле никакой работы задеть не давали. Кушанье с поварни, дрова с топора— знай пой да говори. Вечером промышленники в избу соберутся— я сказываю. Вечера не хватит — ночи прихватим. Дале один по одному засыпать начнут. Я спрошу:

— Спите, государи?

— Не спим, живём. Дале говори…

Рассказы свои Анкудинов начинал прибауткой: «С ворона не спою, а с чижа споётся».

И заканчивал: «Некому петь, что не курам; некому говорить, что не нам».