Собака и лисица - Майнарди Данило - Страница 2

Вот и мне пришлось на днях потратить воскресный день на охоту внутри огромного пармского дворца Пилотта с его нескончаемой анфиладой парадных залов, комнат и переходов из одного крыла в другое, где уже несколько месяцев открыта богатейшая экспозиция, посвященная культуре и искусству XVIII века в области Эмилия. Предпринятая мной авантюра в дебрях дворцовых залов с бесчисленными экспонатами явилась последним звеном в цепи поисков, но домой я вернулся с пустым ягдташом.

Когда книга «Собака и лисица» вышла из печати, я полагал, что моя работа над ней завершена. Оказывается, я заблуждался, и мне вновь пришлось вернуться к ней благодаря одному курьезному случаю. В ходе подготовки этой книги к изданию на русском языке между мной и переводчиком завязалась деловая переписка. И вот однажды в одном из писем переводчик поставил передо мной вопрос-стимул, который и явился причиной моей необычной охоты.

В частности, в том письме говорилось: «В шестой главе «Собаки и лисицы» мне попался очень странный термин. Почему все-таки «личиски»? Это слово так напоминает русское лисички…». Действительно, в этой главе я даю краткую историю предпринятых попыток скрестить собак с лисицами, ссылаясь на высказывания натуралиста Антонио Валлизньери, жившего неподалеку от Пармы. Так, в своей книге, изданной в 1730 году, Валлизньери рассказывает, что в здешних местах нередко можно было встретить странных животных, которых местные жители приняли за гибридов собак и лисиц и окрестили их «личисками». Помню, что, когда я работал над книгой, это название воспринималось на слух как само собой разумеющееся, не вызывающее никаких сомнений. Но вопрос переводчика заставил меня призадуматься. Просматривая некоторые старые издания и беседуя с друзьями, я смог кое-что выяснить. На мой взгляд, сходство между двумя терминами – «личиски» и «лисички» – вызвано давней традицией, которая, видимо, была привита и в Италии. Мне удалось установить, что во второй половине XVI века во Франции был распространен обычай (заведенный Карлом IX) держать в домах вместо собак маленьких лисиц, которых завезли из России. Позднее, в XVIII веке, их даже стали разводить на месте. Но самое любопытное в том, что эти зверюшки, принадлежащие к виду песца (Alopexlagopus), были таковы, что их вполне можно было принять за нечто среднее между собакой и лисицей. Вот, например, что можно прочитать на сей счет в одном из последних справочников по зоологии: «Вид рода Alopexзанимает промежуточное положение между псовыми и собственно лисицами (род Vulpes), поскольку животные этого вида наделены некоторыми характерными особенностями, свойственными обеим группам. Так, структурой черепа и зубов они напоминают представителей рода Canis, хотя внешним видом похожи на обыкновенных лисиц…» Из того же справочника можно узнать, что своими повадками песцы напоминают поведение собак, поскольку вполне расположены к жизни в сообществах. Итак, песцы более податливы и общительны, нежели обычные лисицы.

Таким образом, мы располагаем двумя вполне достоверными данными для нашего исследования: фактом наличия во Франции песцов, завезенных из России, и странным сходством между наименованиями этих животных в русском языке и одном из итальянских диалектов, распространенном в пармской провинции. Несложно установить и другое, а именно: в XVIII веке Парма была вполне французским городом. И выставка, о которой я упомянул вначале, убедительно доказывает, насколько сильно было влияние французской культуры в быту и обычаях жителей Пармы.

Поэтому нетрудно представить, каким образом к нам в Италию попали само животное и его наименование. Легко также понять, что первое же знакомство с этим зверьком, напоминающим одновременно и собаку, и лисицу, вполне могло породить мнение, что речь идет о гибриде, полученном в результате скрещивания двух видов. И нет ничего удивительного, что столь необычное скрещивание могло породить не менее странное наименование. Кстати, вычурные имена давались и другим гибридам, например осла и лошади. Трудно, однако, установить, действительно ли «личиска», о которой говорит Валлизньери, является русским песцом или же это имя дано какому-нибудь странному бастарду, напоминающему лисенка (а в деревенской среде названия могут даваться самые невероятные).

Я бы воздержался от дальнейших рассуждений и не стал бы давать волю воображению. Ведь по существу речь идет о вопросе, основанном на чисто внешних признаках, а посему никто здесь не застрахован от случайностей. Читатель уже догадался, что я отыскивал среди экспонатов выставки в пармском дворце Пилотта. Как охваченный азартом охотник, я настойчиво разыскивал изображение лисицы среди множества картин, портретов знатных лиц и других экспонатов. Мне удалось обнаружить изображения многих домашних и диких животных, но ни одной лисицы. К сожалению, мои поиски не дали мне большего.

Заканчивая это предисловие, вижу, насколько оно получилось странным и непривычным. Ведь до сих пор я ничего не сказал о «Собаке и лисице», а лишь поделился своими соображениями по вопросу, который так меня заинтересовал. Нет, это не предисловие, а, скорее, небольшое добавление. Но мне хотелось бы, чтобы, прежде чем приступить к чтению семой книги, читатель ознакомился с этим добавлением. Мне кажется, что я даже нашел для него определение: пусть это будет знаком моего расположения к советскому читателю. Между нашими странами издавна существуют традиционные контакты и обмены (в том числе и лисицами). И такие связи продолжаются. Мне доставляет удовольствие сознавать, что мой Кочис (лисенок) прибыл теперь в вашу страну.

Д. Майнарди

Парма, декабрь 1979 года.

Глава первая

Бродячий пастух в Милане (как рождается эксперимент)

При чем же здесь этология?

Попытаюсь объяснить.

По ночам тишина нарушалась металлическим скрежетом трамвая, а на рассвете (не всегда, конечно, но именно эти минуты живо запечатлелись в памяти) меня будило знакомое позвякивание колокольчика. В пижаме и босиком я подбегал к окну, чтобы поглядеть на пастуха, который проходил мимо с небольшим стадом коз. Я видел, как нянька покупает миску солоноватого молока. Это были первые в моей жизни козы.

А затем были цыплята. Их выводила мама на отопительной батарее, укутав яйца в тряпку. Яиц ушло немало, а вылупилось всего-навсего два цыпленка к нашей общей с мамой радости.

Потом мы покинули город, уехав на поезде вместе с другими беженцами и двумя подросшими к тому времени цыплятами, которых поместили в клетку для канареек. Началась особая пора свободы, которую сулит мальчишке деревенская жизнь на хуторе, затерявшемся среди полей Паданской равнины. Цыплята быстро освоились среди своих собратьев на птичьем дворе. А для меня общение с животными развивалось в сугубо деловом плане: мне приходилось их пасти, чистить, выхаживать. Но кроме домашних животных, в поле моего зрения, неизменно возбуждая интерес, были другие представители фауны. А как же наблюдения? Этим я тоже занимался, управившись со всеми делами по хозяйству.

Итак, когда я оказался в научной лаборатории и начал делать первые робкие шаги по овладению профессией зоолога, претворяя таким образом в жизнь свое давнишнее увлечение, моя любознательность привела меня к экспериментированию. Опытов я провел немало, и о некоторых из них расскажу.

Но вы спросите: разве это этология? Неужели, чтобы быть этологом, достаточно вырастить под одной крышей собаку и лисицу? Попытаюсь ответить на эти возражения с помощью двух документов, которые мне хотелось бы предложить вниманию читателя. Первый – это представленная издательству заявка, в которой я выразил намерение использовать собранный материал для написания книги. Второй документ объяснит читателю, чем для меня является этология, а возможно, и оправдает в какой-то мере меня перед ним.

Привожу первый документ.

Заявка на написание книги «Собака и лисица»

Тема