Пропавшая сестра - Рид Томас Майн - Страница 19

Вскоре я опять встретился со своим калифорнийским знакомым Фареллем. Он очень обрадовался мне и на мой вопрос, что слышно о беглецах, рассказал следующее:

– Я видел Фостера и мою жену. Оказывается, что я в продолжение четырех месяцев жил вблизи них и не догадывался об этом.

– Что же вы с ними сделали?

– Ничего. Судьба отомстила им за меня. Скажу лишь, что Фостер – самый несчастный человек, какого я только встречал на этом свете. Он уже в продолжение шести недель лежит в ужаснейшей лихорадке и еще не скоро окончательно поправился. Я расскажу вам, как я с ним встретился.

Я был в своей палатке, когда услышал голос женщины, разговаривавшей с моим компаньоном перед палаткой. Женщина просила отдавать ей в стирку белье. Она говорила, что ее муж уже давно болен, и она не имеет ни копейки денег, чтобы купить хлеба. Голос показался мне очень знакомым. Я встал, осторожно выглянул из палаты и увидел свою беглую жену! Я дождался, пока она закончила разговаривать с товарищем и пошла домой. Я тоже, стараясь быть незамеченным, шел за нею до ее собственной палатки. Она вошла в нее, не заметив меня. Я вошел вслед за нею и совершенно неожиданно предстал перед преступной парочкой.

Моя жена сделалась бледною, как мел. Фостер же весь задрожал от страха. Они каждую минуту ожидали, что я их убью. «Не бойтесь, – сказал я,

– я не трону вас. Сама судьба позаботилась отомстить за меня. Вам придется испытать еще более тяжелые бедствия, и я пальцем о палец не ударю, чтобы хоть немного облегчить вашу участь».

Затем я обратился к своей жене и поблагодарил ее за то, что она была так добра, что оставила меня. Сказав им «прощайте», я ушел, оставив их размышлять о случившемся.

На следующий день я опять посетил их. Бедность их была прямо поражающая. В палатке не было ни крошки хлеба, и в продолжение нескольких дней они голодали. Я не почувствовал на этот раз никакого удовольствия при виде их ужасной бедности. Мне даже стало жаль их. Потрясенный до глубины души их несчастьем, я ушел. И больше не рассчитывал встречаться с ними.

Когда я вышел из палатки, жена моя последовала за мною. Она стала передо мною на колени и просила меня помочь ей вернуться к ее родителям. Она сказала, что узнала мне настоящую цену, когда лишилась меня, что она теперь любит меня больше всех на свете. Она сознает свою вину и не просит меня взять ее обратно. Единственно, о чем она просит, как о милости, это дать ей немного денег на дорогу к ее родителям.

Мне стало ее жаль, и я отправил ее домой. Я еще продолжаю любить ее и думаю, что этот урок послужит ей на пользу. Я тоже скоро уезжаю на родину и надеюсь еще быть счастливым.

Фостеру, которого подтачивает злой недуг, я также оставил немного денег, чтобы он не умер с голоду и скорее поправился.

Так окончился «роман» Фарреля, как он это называл. Вскоре после этого он уехал в Нью-Йорк, и о дальнейшей жизни его я ничего не слышал.

29. ИСПОВЕДЬ КАТОРЖНИКА

Прошло еще несколько времени. Я работал на приисках около Авоки. Моим компаньоном был на этот раз «бывший преступник». Таких людей было в то время очень много в Австралии, особенно в Южном Уэльсе. После отбытия каторги все эти люди устремлялись на золотые прииски, рассчитывая на быстрое обогащение.

Мой новый товарищ был человек скромный, задумчивый. Как-то мы с ним разговорились, и я выразил желание узнать историю его жизни.

– Вы хотите узнать мою жизнь, – сказал он. – Извольте, я доставлю вам это удовольствие. В моей жизни нет ничего такого, о чем бы мне стыдно было рассказывать. Я никогда не сделал ничего дурного, то есть никого не ограбил, никого не обворовал, никого не обманул. Я уроженец Бирмингема и в этом городе до двадцати лет. Мой отец был форменный пьяница, и те несчастные деньги, которые зарабатывал, он сейчас же относил в кабак. Его самого и четырех маленьких детей содержали мы втроем – моя мать, я и мой брат, который был на один год моложе меня. В Бирмингеме не было детей, которые любили бы своих родителей больше, чем я и мой брат. Мы с необычайной нежностью относились к нашим маленьким братьям и сестрам. Всеми силами мы старались, насколько возможно, помогали нашей матери в ее трудах. Однажды вечером мой младший брат и я возвращались с работы. На улице, на небольшом расстоянии от нас, мы увидели нашего отца. Он был совершенно пьян. Его окружали три полисмена – двое из них держали его под руки. В пьяном виде мой отец был очень задорен. Полицейские старались успокоить его своими кулаками. Один из них ударил его палкой по голове с такой силой, что по лицу потекла кровь. Мой брат и я подбежали и попросили позволить нам отвести его спокойно домой. Но в это время мой отец набросился на полицейских и стал рвать на них одежду. Они отказались отпускать его с нами домой и решили доставить его на полицейский пост. Мы просили, чтобы они поручили это сделать нам, и я, взяв отца за руку, стал уговаривать его идти спокойно вместе с нами. Полицейский грубо оттолкнул меня в сторону и схватил отца за шиворот. Он пытался потащить его вперед силой, подталкивая кулаками. Еще раз мы вмешались и обратились к полицейским с просьбой не бить отца и отпустить его с нами.

В это мгновение один из полицейских крикнул: «А, вы отбивать» и все трое набросились на меня и на моего брата. Один из них схватил меня за горло и ударил меня несколько раз палкой по голове. Я вступил с ним в борьбу, и скоро мы оба лежали на земле. Пытаясь подняться, я повернул голову и увидел своего брата лежащим на мостовой, все лицо его было залито кровью. Полицейский, который упал вместе со мною, снова схватил меня за горло и начал бить меня палкой, как только мы оба встали на ноги. На мостовой лежал камень, фунтов девяти весу. Я, не помня себя, схватил этот камень и бросил его в голову моего противника. Полицейский упал, точно подкошенный. Когда я оглянулся вокруг, то увидел, что мой брат, который был очень силен, справился с двумя остальными полицейскими. Он скоро пришел в себя и помог мне поднять и отнести упавшего полицейского в ближайшую гостиницу. Там раненный мною человек умер несколько часов спустя после схватки.

Меня судили и приговорили к каторжным работам на девять лет. Вскоре меня отправили в Новый Южный Уэльс. Я не буду вам рассказывать о тех мучениях, которые мне пришлось испытать в остроге. Скажу только, что по моим наблюдениям люди, попадавшие на каторгу за сравнительно легкие проступки, всегда выходили из острога вконец испорченными и преступными.

По отбытии срока наказания я вышел на свободу. Я искал работы и нанялся работником к одному скваттеру на ферму. При расчете он меня обманул. Я жаловался, но разве судья поверит бывшему каторжнику! Вскоре этот скваттер погорел. И хотя я в этом пожаре был совершенно невиновен, меня все-таки судили по обвинению в поджоге, и, несмотря на то, что против меня не было никаких улик, я был приговорен к тюремному заключению на пять лет.

Я отбыл и этот срок. И вот теперь я опять на свободе. Но мои лучшие годы, лучшие силы погибли в тюрьме! Куда мне теперь идти? На родину возвратиться я не могу. Там, по всей вероятности, даже самые близкие люди отвернутся от меня, как от бывшего каторжника.

30. ПОПАЛСЯ В СОБСТВЕННУЮ ЛОВУШКУ

Рядом с нашим прииском, на котором я работал вместе со своим товарищем, находился другой, гораздо богаче нашего. Прииск этот принадлежал компании из трех человек. Двое из них были еще молодыми людьми и производили впечатление симпатичных, благовоспитанных джентльменов. Они постоянно были вместе и жили в одной палатке. Третьим товарищем их был старик, бывший каторжник. Именно он сначала занял прииск, но когда увидел, что один не в состоянии справиться, то принял в долю еще двух человек.

Молодым людям не нравилась компания старого каторжника, но они ничего не могли найти лучше и поневоле должны были вступить с ним в компанию.

Стою я раз у своей шахты или claim'a, по приисковой терминологии. Товарищ мой был в это время в шахте и работал там. Вдруг с соседнего «клейма» прибегает встревоженный молодой джентльмен и взволнованным голосом говорит: