Воровская честь - Арчер Джеффри - Страница 12

Это, несомненно, была её рука, но она никогда бы не подписалась именем «Сал». Загадочное послание только усилило его беспокойство.

Женщина дотянулась и выхватила у него письмо.

— Вы, ублюдки. Вам это не пройдёт, — сказал он, уставившись на неё.

— Успокойтесь, доктор Маккензи. Никакие угрозы и болтовня не повлияют на нас. Мы не в первый раз проводим такого рода операцию. Так что если рассчитываете увидеть свою дочь…

— Чего вы хотите от меня?

Официантка принесла им ещё кофе, но, увидев нетронутые чашки, сказала:

— Кофе остывает, люди, — и удалилась.

— У меня всего около двухсот тысяч долларов на счёту. Вы, должно быть, ошиблись.

— Нам не нужны ваши деньги, доктор Маккензи.

— Тогда что же? Я сделаю все, чтобы вернуть свою дочь.

— Компания, которую я представляю, занимается поиском мастеров своего дела, и именно ваше профессиональное мастерство понадобилось одному из наших клиентов.

— Но вы могли бы позвонить и записаться на приём, как все люди, — недоверчиво сказал он.

— Боюсь, что на такие приёмы не записывают. К тому же у нас плохо со временем, а Салли поможет нам оказаться в начале очереди.

— Я не понимаю.

— Для этого я здесь, — сказала женщина.

Через двадцать минут, когда кофе окончательно остыл, Маккензи понял все, что от него хотели. Он некоторое время молчал, затем проговорил:

— Я не уверен, что смогу сделать это. Начнём с того, что это нарушение профессиональной этики. И потом, представляете ли вы, как мне будет трудно…

Женщина наклонилась и достала из сумки ещё что-то. Через стол к нему покатилась маленькая золотая серёжка.

— Может, от этого вам будет немного легче. — Маккензи взял в руки серёжку дочери. — Завтра получите вторую, — продолжала женщина. — В пятницу — первое ухо. В субботу — второе. Если вас будет продолжать беспокоить ваша профессиональная этика, доктор Маккензи, то к этому времени на следующей неделе от вашей дочери почти ничего не останется.

— Вы не посмеете…

— Спросите Джона Пола Гетти Третьего[12], посмеем ли мы.

Маккензи вскочил из-за стола и подался вперёд.

— Мы можем ускорить весь этот процесс, если вам так хочется, — добавила она, ничуть не испугавшись.

Маккензи опустился на стул и попытался взять себя в руки.

— Вот так-то будет лучше, — сказала она. — По крайней мере, теперь похоже, что мы понимаем друг друга.

— Так что же будет дальше? — спросил он.

— Мы свяжемся с вами ещё раз сегодня попозже. Так что постарайтесь быть на месте. Думаю, что к тому времени вы договоритесь со своей профессиональной совестью.

Маккензи собрался возразить, но женщина встала, вынула из сумки пятидолларовую купюру и положила на стол.

— Нельзя же, чтобы ведущего хирурга Колумбуса заставили мыть посуду на кухне, не так ли? — Она была уже возле двери, когда до Маккензи дошло, что им было известно даже то, что он забыл дома бумажник.

Доктор стал раздумывать над её предложением, не будучи уверенным, что у него есть хоть какая-то альтернатива.

Он был уверен только в одном. Если он выполнит их требования, у президента Клинтона появится проблема покрупнее.

Глава VI

Человек тихо сидел на стуле в дальнем углу бара и допивал последние капли «Гиннесса» из своего стакана. Пива в стакане уже давно оставалось лишь на донышке, но ирландец не терял надежды, что этот жест вызовет некоторое сочувствие у бармена и тот по доброте душевной плеснёт ещё каплю в его пустой стакан. Но видимо, он не на того нарвался.

— Ублюдок, — сказал он сквозь зубы. — У молодых никогда не было сердца.

Бармен не знал настоящего имени посетителя. Как не знал его почти никто, за исключением разве что ФБР да управления полиции Сан-Франциско.

Согласно картотеке управления, Уильяму Сину Орейли было пятьдесят два года от роду. Однако на взгляд случайного наблюдателя, ему можно было дать все шестьдесят пять, и не столько из-за его доисторической одежды, сколько по причине глубоких складок на лбу, морщинистых мешков под глазами и несколько утолщённой талии. Орейли относил это на счёт трех бывших жён, которым платил алименты, четырех тюремных заключений и слишком большого количества раундов в молодости, когда выступал в любительском боксе. Но он никогда не винил в этом «Гиннесс».

Все началось ещё со школы, когда Орейли чисто случайно обнаружил, что может копировать подписи своих однокашников, которые они ставили на чеках, чтобы брать деньги на карманные расходы в школьном банке. К концу первого курса в дублинском Тринити-колледже он научился подделывать подписи ректора и казначея так, что даже они верили в то, что назначили ему стипендию.

В колонии святого Патрика для заключённых Лайм Фальшивомонетчик познакомил Билла с банкнотой. Когда распахнулись ворота, выпуская его на свободу, молодому ученику больше нечего было перенять у мастера. На свободе Билл обнаружил, что его мать не горит желанием принять сына в лоно семьи, поэтому он подделал подпись американского консула в Дублине и отбыл в Новый Свет.

К тридцати годам он изготовил свою первую матрицу доллара. Она была выполнена с таким мастерством, что на суде ФБР признало, что подделку никогда не удалось бы раскрыть без помощи информатора. Орейли приговорили к шести годам, и криминальная рубрика «Сан-Франциско кроникл» окрестила его Долларовым Биллом.

Когда Долларового Билла выпустили из тюрьмы, он перешёл к десяткам, затем к двадцаткам, а позднее к пятидесяткам. Соответственно росли его сроки заключения. В перерывах между отсидками он ухитрился поиметь три жены и три развода, чего никогда не одобрила бы его мамаша.

Его третья жена делала все возможное, чтобы удержать мужа на праведном пути, и Билл прибегал к изготовлению документов, только когда не мог найти никакой другой работы; случайный паспорт, иногда водительское удостоверение или социальная страховка — в сущности, ничего криминального, заверял он судью. Судья не согласился и посадил его ещё на пять лет.

Когда Долларового Билла выпустили в этот раз, его таланты оказались не востребованы, и ему приходилось делать татуировки на ярмарках, а в периоды отчаяния даже расписывать мостовые, что при отсутствии дождя едва позволяло заработать на «Гиннесс».

Билл приподнял пустой стакан и ещё раз посмотрел на бармена, но тот ответил ему полным безразличием во взгляде. Это помешало Биллу заметить молодого щёголя, пристроившегося по другую сторону от него.

— Что будем пить, мистер Орейли? — раздался незнакомый голос. Билл насторожённо обернулся.

— Я завязал, — заявил он, опасаясь, что это был очередной желторотый детектив в цивильном из управления полиции Сан-Франциско, не выполнивший свою норму арестов в этом месяце.

— Но ты ведь не откажешься выпить с бывшим зеком? — спросил новый посетитель с лёгким акцентом обитателей Бронкса.

Билл заколебался, но жажда оказалась сильнее.

— Пинту бочкового «Гиннесса» разве что, — сказал он с надеждой.

Незнакомец поднял руку, и на этот раз бармен отреагировал мгновенно.

— Так что тебе надо? — спросил Билл, сделав глоток и убедившись, что бармен их не слышит.

— Твоё мастерство.

— Но я завязал. Я уже говорил тебе об этом.

— А я понял тебя с первого раза. Но то, что мне нужно, не связано с криминалом.

— И что ты хочешь, чтобы я сварганил для тебя? Копию Моны Лизы или на сей раз это будет Великая хартия вольностей?

— Не угадал, — был ответ.

— Возьми мне ещё, — сказал Билл, уставившись на пустой стакан, стоявший перед ним на стойке, — и я выслушаю твоё предложение. Но предупреждаю, я по-прежнему в завязке.

После того, как бармен наполнил стакан Билла во второй раз, собеседник представился как Анжело Сантини и принялся подробно излагать Долларовому Биллу суть дела, благо в этот час в баре их никто не мог подслушать.

— Но их уже тысячи в обращении, — сказал Долларовый Билл, когда Анжело закончил. — Ты можешь купить хорошую репродукцию в любом приличном магазине для туристов.