Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Лесные яблоки - Данилов Иван Петрович - Страница 4


4
Изменить размер шрифта:

Мы прочитали листок залпом: в нем что-то говорилось про донских казаков, про их храбрость, и мы соглашались с этим, хоть и не могли понять, почему это немец вздумал хвалить нас. Последние строчки ошеломили, в них было написано, что Советский Союз побежден и мирные жители Дона должны с хлебом и солью встречать войска фюрера.

— Побежден? — переспросил я, растерянно глядя на бумажку.

— Брешет, гад! — сказал Мишка, ища глазами самолет.

— А самолет, дойдя до леса и усеяв весь луг листовками, развернулся и летел уже назад.

— Брешешь ты, гад! — закричал Мишка и потряс кулаком. — Никто нас не победил!

— Дулю тебе, вот, вот!

— У-у, фриц поганый…

Мы презирали тот самолет, мы ненавидели его, как могут ненавидеть только мальчишки, бросались в него яблоками, грозили кулаками; мы растоптали бы его, окажись он на земле. Но самолет все так же низко летел навстречу, и казалось, ему не было до нас никакого дела. Мишка начал хватать с земли листовки и рвать их на клочки. Зажав несколько штук в кулаке, он, приплясывая, провел ими по некогда изрешеченному солью месту и бросил вверх. Самолет дернулся, накренился, и вокруг нас засвистели пули. Мы кинулись за яблоню и упали в траву. Тра-та-та-та, тра-та-та-та, — неслось сверху. Вжик-вжик-вжик, — отзывалось рядом с нами. Мы видели, как падали, будто подрезанные косой, стебли кагальника, сыпались сбитые яблоки. Мы лежали, прижавшись к земле, затаив дыхание. Самолет еще немного покружил и скрылся за лесом.

Когда все кругом стихло, мы осторожно встали, огляделись и бездорожно, через талы, побежали в станицу.

Возле леса нам встретился Колька Клок. Он был старше меня и даже старше Мишки, но все еще ходил в четвертый класс, потому что в каждом сидел по два, а то и по три года. Колька привык к этому и даже придумал оправдание — со смехом говорил, что у него больная голова, и в доказательство показывал белый клок волос на затылке.

— Лазили в моих закиднушках? — хмуро спросил Клок, загородив нам дорогу.

— Нужны они нам! — отозвался Мишка и лениво цвиркнул слюной.

— В нас немецкий самолет стрелял, — похвалился я.

— Загибай! — не поверил Клок.

— Больно надо…

— Побожись, — пристал Клок.

— Клянусь матерью и отцом! — выпалил я.

— Одурел, что ль, немчура?

Мишка с достоинством хмыкнул:

— А что мы, не русские, что ль?

— Он листовки бросал, мы их рвали.

— Тоже мне бойцы, — протянул Клок и пошел дальше.

И было видно: он завидует, что за нами, а не за ним гонялся самолет.

— Эй, — крикнул Колька, — завтра собирайтесь в степь! Все пацаны поедут…

На закате солнца в станицу вошла конница. Изо всех дворов сыпанули люди к школе, где остановились бойцы. Я сидел на крыльце и шелушил кукурузу, собираясь ее молоть. Уходя на ферму, мать наказала мне намолоть на кашу. Только я принялся за работу, как пришлось бросить все и бежать к школе. Вся площадь была запружена военными на лошадях и родничковцами. Играл духовой оркестр. Пробившись в середку, я раскрыл от удивления рот: под музыку танцевал высокий и белый как снег конь. Он выделывал такие коленца, что люди только ахали. Конь то шел, поднимая передние ноги в такт музыке, то начинал плавно кружиться, развевая пушистым хвостом. Молодой лейтенант сидел на нем, почти не держась за повод, и улыбался, поглядывая на удивленных до крайности людей.

А родничковцы всё подходили. Женщины хватали за рукава военных и о чем-то расспрашивали их. Из ближних дворов несли лепешки и кипяченое молоко прямо в горшках. Председатель колхоза Буланкин стоял возле черной «эмки», втолковывал что-то лысому грузному командиру и показывал култышкой правой руки на далекий лес, за которым был Дон.

Вдруг вокруг автомобиля засуетились, забегали, и над площадью прокатился зычный голос лысого:

— По ко-о-оням!

Через несколько минут о конниках напоминала только густая пыль, плавающая на улице, да следы кованых сапог.

Родничковцы потянулись к своим домам. Я тоже вспомнил про кукурузу и пустился бегом, надеясь до прихода матери сделать дело. Но у моста меня остановил Мишка. Оказывается, он тоже был на площади. Конопины на его лице так и светились, таким радостным я его уже давно не видел. Он поманил меня под мост.

— Глянь чего, — зашептал Мишка и проворно вытащил из-под рубахи новенький наган.

— Где? — только и мог спросить я.

— Там, в машине…

— Украл?

— Эк расстроился! — осудил меня Мишка. — Что я, последнее взял? Да у них их знаешь сколько? Сто, а может, и целая тысяча. А нам он во как нужен! Вдруг немцы придут? Или вот нынче. Был бы у нас наган, мы бы этот самолет…

Мать вечеряла. Усталая, в пыльной одежде, она нехотя жевала холодную картошку. Рядом на лавке сидела тетя Маня.

— Стало быть, и баб уже забирают, — говорила она матери. — А девчонка, значит, теперь у меня будет.

— Где был-то? — не поворачивая головы, строго спросила мать.

— Военных глядел.

— Целый день, что ль, глядел? Кукурузу-то опять…

— Я сейчас, я быстро…

— Спать вон ложись. Завтра в школе какое-то собрание. Заказывали.

— Я знаю, в поле поедем работать.

— Ой боже ж ты мой! — заохала, завздыхала тетя Маня. — Какие вы работники? Слезы одни.

Уже засыпая, я услышал хрипловатый голос тети Мани:

— Вчера заходит ко мне Исай, говорит: «Давай, Машка, гривенник, крестик тебе сделаю, а то немец придет, кто без креста — всех постреляет».

— Сноху-то прямо на позицию послали? — спросила мать.

— Вроде нет. В госпиталь какой-то. Женьку-то обещала забрать, как устроится на новом месте. — И опять вздохнула: — О-хо-хо!

На оборонном поле

Самый большой класс, где в Новый год ставили елку, а в будние дни проводили собрания и сборы, был забит мальчишками. За партами сидели по трое, по четверо, но все равно мест не хватало. У учительского стола тихо переговаривались директор школы Аркадий Петрович и председатель колхоза Буланкин. Чуть в сторонке примостилась на табуретке учительница немецкого языка Мария Ивановна.

Аркадий Петрович протер носовым платком очки, оглядел учеников, что-то поискал на столе среди бумаг, но не нашел и спокойно, даже как-то устало сказал:

— Ребята, в этом году первого сентября вы не придете в школу, учебный год начнется позже…

Класс оживился, все зашептались, а Колька Клок в знак одобрения выставил большой палец и прищелкнул языком.

— Позже потому, — продолжал Аркадий Петрович, — что очень близок фронт. Но мы с вами не должны сидеть и ждать, когда разобьют врага. Мы тоже обязаны помогать своей Родине.

Он хотел еще что-то сказать, но раздумал и, сняв очки, повернулся к председателю колхоза.

— Вот об этом с вами и поговорит сейчас Кузьма Платонович.

Раздались хлопки. Мы любили, когда Кузьма Платонович выступал перед нами на сборах или торжественных собраниях; он рассказывал о гражданской войне, о том, как командовал ротой, как в боях за Роднички лишился пальцев на правой руке и получил сабельный удар в лицо. До войны Кузьма Платонович работал кладовщиком, а когда бывший председатель ушел на фронт, на его место избрали Буланкина.

Председатель одернул зеленую гимнастерку и, выпрямившись, шагнул от стола ближе к партам.

— Дорогие товарищи учащиеся Родничковской семилетней школы, — отрывисто начал он, — сегодня восемнадцатое августа сорок второго года. Враг отошел от Дона и подступил к Сталинграду. — Буланкин говорил громко и строго, будто отдавал команды. — Ваши отцы и старшие братья в эти часы героически сражаются. И они победят! — Он стукнул культей по парте, и веко левого глаза, там, где синел глубокий шрам, задергалось. — Мы с вами тоже советские люди, и мы будем всячески помогать фронту. Сейчас во что бы то ни стало нам нужно убрать хлеб, и в первую очередь с оборонных полей. Скосили мы пока мало. Кто постарше, сядут на лобогрейки, а остальных поставим на ток… Словом, через час все, как один, в степь. Предупредите домашних и опять сюда… Сейчас вы — главная опора тыла! — закончил он и сел. Но тут же поднялся: — Да, чуть не забыл: это вам подарок от колхоза. — Левой рукой он неловко вытащил из-под учительского стола плетеную корзину и снял с нее газету. Корзина была с виноградом.