Вне закона - Акимов Владислав Иванович - Страница 21

— Взяли, Федорыч! Не могли не взять, раз на самой потраве топтались, — с этими словами Барсуков встал на лыжи и снял с плеч тройник. — Ты подержи Гая, а я обойду кромкой. Если найду выходной след — крикну.

Иннокентий Федорович еле сдерживал тянувшего поводок зверя. Гай то нетерпеливо поглядывал вслед ушедшему к лесу хозяину, то энергично тянул к лосиной туше.

Скоро на поле опять появился Барсуков. Следов в лесу не было. Иван Александрович растерянно развел руками и, глядя под ноги, медленно пошел по дорожке. Взволнованный Иннокентий Федорович поспешил навстречу. Гай, завидев хозяина, натянул поводок, но, пройдя всего с десяток метров, неожиданно остановился и сунулся носом в сторону.

Тут Иннокентий Федорович обратил внимание на уходившую из-под волчьей морды в открытое поле еле приметную светлую полосу занесенных поземкой следов. Между тем, вскинув запорошенную снегом морду, Гай потянул в поле. Сдерживая зверя, Иннокентий Федорович силился всунуть валенки в лыжные ремни, но от рывков волка оступался, лыжи разъезжались в стороны, и он, оставив эту затею, обеими руками ухватился за поводок:

— Лександрыч! Гай на следу!

Подкативший Барсуков перехватил из Кешиных рук сворку и, увлекаемый отчаянной потяжкой зверя, размашисто побежал полем. Следы то ясной, ослепительно белой полоской бежали в снежную даль, то становились совсем неприметными. Однако Гай ничуть не сбавлял хода. Он шел ведомой одному его чуткому носу волчьей тропой.

Поле кончалось. На опушке леса сквозь снежную мглу летящей поземки Барсуков увидел большое темное пятно. «Волк!» Однако Гай резко повернул в сторону и потянул прочь. Барсуков, удерживая его, повернулся к догонявшему Кеше:

— Федорыч, волчица! — и, не теряя времени, побежал к лесу.

По лицу охотника текли ручейки пота, рука немела от сдавившей ее в кисти сворки, а Гай все тянул и тянул дальше.

Позади осталось лесное поле, широкая гряда ельников, а след хищника, прямой и строгий, настойчиво поднимался в увал. Потерять этот след уходившего от привады зверя теперь было почти невозможно. В лесу узловатая волчья тропа была ясна и отчетлива, и только кое-где на открытых местах слегка расплывалась в снежном наносе. Трудно было поверить, чтобы отравленный зверь мог так долго сохранять силы. Барсуков все пытался отыскать в следах хоть какие-нибудь признаки недомогания или слабости волка, но напрасно. Волчья тропа по-прежнему была прямолинейной и ровной.

«Не взял! Обманул, ворюга».

Сзади стукнули и зашуршали лыжи. Послышалось возбужденное дыхание Иннокентия Федоровича:

— Лександрыч, погодь малость. Дай дух перевести. Теперь все одно никуда не уйдет! К Осиновке путь держит. В ней и зимой вода не стынет. Видал, снег глотать начал?

— Где ты видел, что снег глотает?

— Да вон, под липняком. Ты в обход шел, не видел.

Барсукову было совестно за свою оплошность. Как он мог так раскиснуть?

— Пошли, Кеша. А то я, признаться, думал, что он опять отмотался.

В подтверждение Кешиных слов Барсуков скоро увидел длинные полосы от выхваченного волчьим языком снега и желтые нити тягучей слюны.

Волку изменяли силы. Тропа его стала неровной, сбивчивой. В одном месте, потеряв равновесие, он споткнулся и, мотнувшись в сторону с широко расставленными лапами, повалился назад. Однако зверь не сдавался. От места падения Лобастый пошел неровным вихлястым махом.

Впереди под горой забелели полоски покосов. Гай, вывалив язык, что есть силы волок за собой хозяина. В предвидении близкой развязки Барсуков остановил рвущегося вперед волка и, передав его Иннокентию Федоровичу, взял в руки ружье. Теперь он шел рядом со следом и мог внимательно осматривать лежащую впереди местность. Обзор был плохой. Повсюду лес был захламлен буреломом и мелким кустарником. Поэтому Лобастого он увидел совершенно неожиданно и очень близко.

— Стой! Держи Гая! — взревел Барсуков. Но было поздно. Гай так рванулся вперед, что Иннокентий Федорович выкатился вместе с ним на поляну и оказался нос к носу с Лобастым.

На какие-то доли секунды все замерло.

Гай, тугой, как пружина, здоровый и сильный, стоял словно вкопанный. Его настороженные уши, вскинутая голова и внимательный взгляд выражали не столько боевую готовность, сколько огромное любопытство и даже недоумение. Сзади него, вкопавшись в снег лыжами, замер Иннокентий Федорович.

Всего в трех шагах перед ними сидел Лобастый. Заслышав приближавшихся врагов, он собрал остатки сил, приподнялся на слабеющих лапах. Его массивная широколобая голова с плотно прижатыми к затылку ушами и дрожащим оскалом безвольно клонилась к земле. В холодном тусклом свечении зеленых немигающих глаз чудилась неуемная тоска и бессильная злоба. В них словно не оставалось места для страха.

С поднятым к плечу зауэром Барсуков осторожно шагнул в сторону. Но, готовое свести с коварным врагом многолетние счеты, ружье упрямо молчало.

Глядя на безвольно клонившуюся к земле голову и конвульсивную дрожь, прошедшую по телу Лобастого, Барсуков медленно опустил ставшее теперь ненужным оружие. Лапы Лобастого дрогнули, подломились. Тяжелая голова сунулась книзу и ощеренной пастью зарылась в пушистый снег.