Путы для дракона (СИ) - Радин Сергей - Страница 25

Вик по ремням с руки допрыгал до шеи Леона и нахохлился, вцепившись когтями в воротник и головой почти касаясь уха хозяина.

— Здесь, — сказал Рашид и махнул рукой вперёд.

Впереди чуть высилась — часть террасы? — небольшая, словно аккуратно подметённая площадка. Леон с сомнением оглядел её, но ничего особенного не заметил. Зато, кажется, заметил Вик: он взъерошился и ещё больше нахохлился.

— Почему именно здесь? Вы же говорили, лабиринтов несколько.

— Нет, мы только предполагаем, что их несколько. Здесь, на побережье, этот единственный. А насчёт присутствия людей — у нас опора на птиц.

— И всё‑таки, почему вы сами не пробовали войти туда?

— Мы плохо ориентируемся во времени, — с заметным раздражением («Не понял очевидного? Ах, да! Ты же…») сказал Рашид. — Наши соколы ясно показывают, что люди в лабиринте есть. Но птицы не могут определить, в каком времени люди зашли туда. Я думаю там остальные трое. Или кто‑то из них. Если честно, мы сами столько раз меняли временные уровни, что сейчас не знаем, где именно находимся. Чудо что Вик разыскал нас.

Кажется, он добавил последнее признание в качестве извинения за резкость. Но Леон, кроме признания уловил во вполне невинных словах ещё кое‑что: Вик и Леон лучшие, а значит — дорога им, лучшим, в саму преисподнюю.

Он вдруг вспомнил Мишку в выпускном классе, недоумение долговязого мальчишки: «Пап, у Горького вот читаю здесь: «Красивые всегда смелы». Почему красивые люди всегда обязательно должны быть смелыми? Нам училка объясняла, я ничего не понял… Что‑то по типа внимания. Я что — дурак такой, что ли? Ничё не понял». Леон сразу сообразил, что речь идёт о «Старухе Изергиль»: он с Мишкой по всем предметам до выпуска шёл. «Красивые в толпе сразу выделяются отсюда им и особое внимание. А раз человек красив, то и дела его должны быть хороши. Так думают окружающие. И людям с красивой внешностью приходится делать всё, чтобы оправдать сложившееся о них мнение — даже если они по характеру другие. Ведь, разочаруй они людей в себе, что будет?.. Вот то‑то же. Только не забывай, что высказывание принадлежит человеку, который насмотрелся на грязь в жизни и немного идеализирует человеческую красоту… Впрочем, вру. Это личное представление Горького о красоте. Если ты вызываешь у людей восторг своей прекрасной внешностью, то и внутренне соответствуй ей. Это называется гармония». Мишка подумал и вздохнул: «Ага, соответствуй. Жуть». Леон посмеялся: «Ладно, не переживай. Горький не первый и не последний пытался нарисовать портрет идеального человека. Тебе будет лучше, если ты заменишь слово «красивый» на слово «лучший» и выкинешь из своего лексикона цыплячье «по типа». Мальчишка так и вскинулся: «Почему — цыплячье? У нас в школе все так говорят!» Пришлось объяснить: потому и говорят, что желторотики инкубаторские: один пискнет неправильно — другие и рады повторить…

Жизнь — она и есть жизнь. Вон как повернула. Вроде недавно философствовал — на тебе, на практике подтверждай. А если не чуешь себя лучшим? Если знание, что ты лучший, выбито из тебя?.. Никуда не денешься, парни‑то верят. Да и вообще в этом странном мире ничего не поделаешь. Лучший не лучший, а делать что‑то надо — лишь бы выбраться отсюда.

Он оставил вещмешок Брису и начал подниматься к площадке.

— Возьми Вика на руку: он сам знает, куда тебя вести, — напомнил Брис.

Вик‑то, может, и знал, но очень явно не желал куда‑то идти: с неохотой перебрался на пальцы Леона и уселся на них пушистой скрюченной старушкой. А прежде чем вытянуться (в поисках нужного времени?), с укором взглянул на хозяина.

Переход отозвался лёгким толчком воздуха в лоб. Разочарованный Леон, напрягшийся в ожидании чего‑то более чувствительного и грандиозного, обернулся к парням с вопросом. За спиной — никого. А в следующую секунду и птица слетела с руки и спикировала на плиту с зубастым оскалом. Вик попрыгал на ней и замер. Присмотревшись, Леон понял, что птица выбрала такое место, где искусственное крыло слегка опиралось на края скола.

— Не хочешь идти дальше? Подождёшь меня здесь?

Серые глаза немигающе смотрели на него. И Леон предпочёл больше не спрашивать.

Итак, на личном опыте ему во второй раз предстоит узнать, что такое «каждая секунда имеет своё физическое пространство». Где же вход?

Рука везде наталкивалась на мягкое сопротивление воздуха и вдруг провалилась в пустоту. Отдёрнув её, Леон постоял («С разбегу? Можно и просто войти!») и вошёл.

«Нет!!»

Беззвучный мысленный вскрик внешне отозвался лишь всхлипом сквозь зубы.

Он стоял, потому что его ноги чувствовали крепкую опору, — он висел, потому что опоры не видел и вообще ничего не видел, хотя ощущал, что взгляд проваливается всё дальше и дальше, выше, ниже в поисках собственной опоры…

Громадная — бесконечная — комната — мозг яростно сопротивлялся, отказываясь принять факт безграничного пространства. Пустая — и комната ли? А если другая вселенная? — настолько, что тело начало неметь, терять чувствительность. Скоро только ноги слабо протестовали против уверенности оглушённого пустотой тела, что человек — видит.

Свет — предрассветный, словно проник извне через очищающие (очищающие — что, краски, жизнь?) фильтры. Свет обесцвеченный и странным образом отсутствующий. Теней тоже нет.

«Но ведь это «зеркальный лабиринт», — напомнил себе Леон, — значит, что‑то должно появиться».

Чтобы успокоиться, он смотрел на пальцы, но прежде чем идти вперёд, он машинально взглянул вперёд. Взгляд снова утонул в пространстве — глаза всё так же стремились остановиться на какой‑либо точке, на поверхности, а пустота всё так же манила дальше…

Леон сосредоточился на ступнях и сделал шаг. Точнее — нащупал правой ногой невидимую твёрдую поверхность, поскольку, ожидая, что нога провалится в доказываемую всеми ощущениями пустоту, всю тяжесть тела сосредоточил на левой ноге. Затем он перенёс тяжесть на правую ногу, а левую медленно протащил по расстоянию между ними и поставил рядом с правой.

Уже увереннее, но всё ещё настороже, он сделал несколько шагов, и тут невидимая упругость пространства заставила его повернуть чуть направо.

«Вот он, лабиринт, начинается. Теперь надо ждать проявления его зеркальности».

Он снова шагнул и неуверенно оглянулся.

«Но ведь это «зеркальный лабиринт», — снова подумал он, — значит, что‑то же должно появиться… Я что — себя убеждать ещё должен в этом? Кажется, я зациклился на этом вопросе». И увидел за спиной человека, высокого, крепкого, а за ним — ещё одного, такого же высокого, крепкого. И первый думал (и Леон это слышал), что лабиринт начинается, второй думал в голос первому о появлении нечто, а третий («Никакого третьего — я сам!») вдруг выругался, резко обернулся, зажал руками уши и, шарахаясь от собственных двойников–призраков, побежал к выходу.

Леон выскочил из пустоты в сверкающий мир и минут пять бессмысленно впитывал цвет и звук, то и дело оглядываясь на вход в лабиринт. Боялся, следом выскочат двойники?

Вик сонно смотрел на человека, и его скептичный взгляд успокаивал. Леон присел рядом с ним и немного обиженно посмотрел на возможное место лабиринта, сейчас — обрушенные друг на друга панели дома.

Ничего удивительного, что тот безрассудный Леон, каким он раньше был, вышел из «зеркального лабиринта» в шоковом состоянии. Местечко‑то оказалось клонирующим аппаратом. «Каждая секунда имеет своё физическое пространства». И правда, и ложь. Лабиринт снимает с тебя отпечаток каждую секунду — или какой‑нибудь промежуток времени… А если наоборот — пространственный лабиринт? Если определённая часть пространства, а не время создаёт клона? Клона с мыслями человека, который стоял в этом месте?.. Вереница клонов, думающих каждый своё, но одновременно — и чувствующих друг друга во всех телах одновременно…

Леона передёрнуло. Тот Леон, Леон Первый, всё‑таки сильный человек. Он вообще не знал, в какую переделку попал, но сумел выйти, а главное — сумел понять основное в том ЧП, в которое попал.