Ни пенсом больше, ни пенсом меньше - Арчер Джеффри - Страница 26

В час дня, довольный тем, как прошло утро, он ушёл из Королевской академии. Белый «роллс-ройс» ожидал его во дворе.

— На Уимблдон, — распорядился Харви.

— Дерьмо! — сказал Робин в микрофон «уоки-токи».

— Что-что? — не понял Стивен.

— Передаю по буквам: Д. Е. Р. Ь. М. О! Он уехал на Уимблдон, и весь сегодняшний день коту под хвост.

Это означало, что Харви вернётся в отель не раньше семи-восьми часов вечера. Компаньоны разработали график наблюдения за отелем, и Робин, сев в свой «Ровер-3500 V8» у парковочного счётчика на Сент-Джеймс-сквер, отправился на Уимблдон. Джеймс достал по два билета на все дни турнира на места напротив ложи Харви.

Робин появился на теннисных кортах через несколько минут после Харви и занял своё место на трибуне центрального корта, затерявшись в море лиц. В ожидании начала соревнований атмосфера становилась все более напряжённой. С каждым годом популярность Уимблдонского турнира возрастала, и трибуны центрального корта заполнялись до отказа. Принцесса Александра и премьер-министр заняли королевскую ложу, ожидая выхода «гладиаторов». На южном конце корта на небольших щитах уже вспыхнули фамилии Кодеш и Стюарт, а рефери занял своё место на высоком стуле над сеткой в центре корта. Зрители зааплодировали одетым в белое спортсменам, которые вышли на корт, каждый с четырьмя ракетками в руках. На Уимблдоне спортсменам разрешается одеваться только в белый цвет, хотя в последнее время правила немного ослабли, и спортсменкам разрешили цветную отделку на юбках.

Робин с удовольствием наблюдал за матчем между Кодешем и американским теннисистом, который поначалу упорно сопротивлялся чемпиону, но в конце концов проиграл чеху со счётом 6-3, 6-4, 9-7. Робин даже немного расстроился, когда Харви решил в середине захватывающих парных сражений покинуть корт. «Труба зовёт», — сказал себе Робин, пристраиваясь на безопасном расстоянии за белым лимузином. Так они и вернулись в «Клэриджис». Подъехав к отелю, Робин позвонил на квартиру Джеймсу, которую Команда использовала в Лондоне в качестве штаба, и доложил Стивену обстановку.

— Пожалуй, на сегодня хватит, — ответил Стивен, — Завтра попробуем ещё раз. У нашего бедного Жан-Пьера сегодня пульс подскочил до ста пятидесяти. Не стоит напрасные волнения растягивать на несколько дней.

Покинув на следующее утро отель, Харви отправился через Беркли-сквер на Брутон-стрит, а оттуда на Бонд-стрит, остановившись всего в пятидесяти метрах от галереи Жан-Пьера. Но вместо того, чтобы повернуть на запад, он повернул на восток и заскочил в «Агнюс», где у него была назначена встреча с сэром Джеффри Агню, главой семейной фирмы. Меткаф собирался узнать о новостях на рынке произведений импрессионистов. Сэр Джеффри торопился на другую встречу и смог уделить Харви всего несколько минут. Стоящих картин импрессионистов у него тоже не было.

Через несколько минут Харви вышел от Агню, держа в руках маленький утешительный приз — макет статуи Родена, обычную безделушку за 800 фунтов.

— Он выходит, — сообщил Робин, — и движется в нужном направлении.

У Жан-Пьера перехватило дыхание, но Харви снова не дошёл до него: на этот раз он остановился у галереи «Мальборо» — посмотреть последнюю выставку Барбары Хэруорт. На выставке он провёл более часа, наслаждаясь великолепными полотнами художницы, но ничего не купил, решив, что цены просто возмутительные. Десять лет назад он купил две её картины всего за восемьсот фунтов, а теперь галерея запрашивала от семи до десяти тысяч за одну картину. Харви продолжил прогулку по Бонд-стрит.

— Жан-Пьер?

— Слушаю, — послышался в динамике нервный голос.

— Он подошёл к углу Кондуит-стрит и сейчас всего лишь в пятидесяти метрах от твоей галереи.

Жан-Пьер подготовил витрину, убрав из неё акварель Сазерленда «Темза и лодочник».

— Повернул налево, вот гад какой! — произнёс Джеймс, стоявший напротив галереи. — Идёт по правой стороне Брутон-стрит.

Жан-Пьер поставил Сазерленда обратно на мольберт в витрине и поспешил в туалет, бормоча себе под нос:

— Я не могу справиться с двумя видами дерьма одновременно.

Тем временем Харви зашёл в ничем не приметный подъезд на Брутон-стрит и поднялся по лестнице в галерею «Туутс», ставшую известной именно благодаря картинам импрессионистов. Кли, Пикассо, две картины Сальвадора Дали — всё это было не то, что искал Харви. Хотя Кли был и хорош, но не настолько, как тот, что висел в столовой его особняка в Линкольне. Кроме того, он не вписывался ни в один из замыслов Арлин, занимавшейся интерьерами их недвижимости. Управляющий галереей Николас Туут обещал следить за поступлениями и позвонить Харви в «Клэриджис», если появится что-нибудь интересное.

— Он опять вышел на улицу, но, по-моему, идёт обратно в отель.

Джеймс стал мысленно уговаривать Харви повернуть назад и двигаться в сторону Жан-Пьера, но тот неуклонно шёл к Беркли-сквер, только один раз отклонившись от курса — к галерее О'Хейна. Альберт, старший швейцар «Клэриджис», сказал ему, что там в витрине был выставлен Ренуар, — так оно и было на самом деле. Но полотно оказалось недоконченным. То ли Ренуар написал его просто так, чтобы потренироваться, то ли оно так не понравилось ему, что он не стал заканчивать работу. Харви захотелось узнать цену, и он вошёл в магазин.

— Тридцать тысяч фунтов, — ответил продавец на его вопрос, словно разговор шёл о десяти фунтах и покупка этой картины во всех отношениях была выгодной.

Харви даже присвистнул. Его всегда удивляло, как второсортная картина известного мастера может стоить тридцать тысяч, а великолепная работа художника без громкого имени принесёт тому всего несколько сотен долларов. Поблагодарив продавца за беспокойство, Харви вышел из галереи.

— Приятно, что вы не забываете о нас, мистер Меткаф, — донеслось ему в спину.

Харви всегда льстило, когда люди помнили его фамилию. Но, черт побери, они обязаны помнить, что в прошлом году он купил у них Моне за 62 000 фунтов.

— Он определённо возвращается в отель, — сообщил Джеймс.

Харви зашёл в «Клэриджис» всего на несколько минут, чтобы взять их знаменитую, специально приготовленную корзину сандвичей с икрой, говядиной, ветчиной, сыром и шоколадным тортом для более позднего ленча на Уимблдоне.

По графику теперь настала очередь Джеймса наблюдать на турнире за Меткафом, и он решил взять с собой Энн. Почему бы и нет? Ведь она знала всю правду.

Сегодня был женский день, и очередь Билли Джин Кинг, бойкой американской чемпионки, выйти на корт. Её противницей была американка Кэти Мей, которая выглядела так, будто догадывалась, что её ждут тяжёлые времена. Аплодисменты, которыми встретили Билли Джин, были слабоваты для её возможностей, но по непонятной причине она так никогда и не стала фавориткой Уимблдона. Харви сопровождал гость, которого едва можно было принять за уроженца Средней Европы.

— И где ваша жертва? — поинтересовалась Энн.

— Почти прямо напротив — разговаривает с мужчиной в светло-сером костюме. Его собеседник похож на чиновника ЕЭС.

— Вот тот толстый коротышка? — спросила Энн.

— Именно, — ответил Джеймс. Замечание, высказанное Энн, заглушил крик рефери «Игра!» и внимание зрителей сосредоточилось на Билли Джин. Было ровно два часа дня.

— Спасибо, Харви, что пригласили меня на Уимблдон, — сказал Йорг Биррер. — Сейчас столько работы, что позволить себе такой отдых я просто не могу. Рынок нельзя оставлять без присмотра больше чем на несколько часов: где-нибудь обязательно разразится скандал.

— Если вас так волнуют скандалы, не пора ли подумать об отставке? — заметил Харви.

— А кто займёт моё место? Я уже десять лет председатель этого банка, и найти достойного преемника совсем не просто.

— Первый гейм выиграла миссис Кинг. Миссис Кинг ведёт в первом сете со счётом 1-0.

— Послушайте, Харви, мы с вами давно сотрудничаем, и, зная ваш характер, думаю, вы пригласили меня сюда не просто ради удовольствия.