Оборотни - Шах Эдди - Страница 37

Техас

Пустынный пейзаж исчез, и Эдем наблюдал теперь длинные ленты рек, извивавшиеся по зеленой земле, блики песка и воды, отраженные ослепительными лучами молодого утреннего солнца.

«Очень поэтично, — подумалось ему, когда он смотрел вниз через иллюминатор. — Чертовски поэтично».

Рядом с ним сидела Билли, читавшая последний выпуск журнала «Пипл». А через проход болталась из стороны в сторону голова уснувшего Такера и доносилось тихое его похрапывание.

Они летели административным классом. Триммлер с женой находились впереди, в первом классе. Купи Эдем билет туда же, в первый класс, Билли и Такер могли бы его просто возненавидеть. Сейчас это ни к чему. Наверное, и на Триммлера это произвело бы немалое впечатление. Может, и стоило погоношиться, чтобы вконец удивить этого маленького обидчивого ученого?

— Вы бывали раньше в Новом Орлеане? — спросила Билли, откладывая журнал. Она испытывала облегчение от того, что в полете запрещалось курить — ей была невыносима эта вредная привычка.

— Никогда. А вы?

— Я была. В свадебном путешествии.

— Хорошее мероприятие.

— Возможно.

— Договорились с адвокатом?

— Да.

— А я думал, что в Калифорнии жена автоматически получает половину средств своего мужа.

— Я подписала брачный договор, когда мы поженились.

— Передававший все в его распоряжение?

— Что-то вроде этого. Я его любила. Когда любишь, о таких вещах не задумываешься. А когда я подписала, он пообещал, что будет всегда обо мне заботиться, если даже мы разойдемся. Вроде клятвы.

— А что говорит ваш адвокат?

— Что нужно якобы подавать в суд. Их это не интересует. В любом случае они выигрывают.

— Так обстоит дело во всем мире. Чем тяжелее дело, тем они больше получают. — Он помолчал. — Вы долго прожили вместе?

— Двенадцать лет. Четыре года назад расстались. Были хорошие и плохие времена. Иногда было прекрасно, иногда — отвратительно. А осталась только мерзость. Какая-то сумятица.

— Недостает вам его?

— Вы что, детектив?

— Виноват. Мне просто показалось…

— Ладно, вы ошиблись.

Некоторое время они сидели молча, все еще не уверенные во взаимной лояльности.

— Нет ничего плохого в том, что вам недостает человека, с которым прожито двенадцать лет.

— Я вовсе не так думал.

— Да, мне недостает его, что из этого следует?

— И никакой возможности вернуться к…

— Если мне потребуется ваш совет, я попрошу его.

— О’кей.

— Никакой возможности вернуться нет. Я достаточно долго пыталась это сделать.

— А почему вы расстались?

— Вы продолжаете на меня давить, с какой стати? Не можете остановиться?

— Я себя веду ужасно. Моя мать всегда говорила, что…

— Почему бы вам просто не оставить меня в покое? Мы же здесь для работы, а не для тетушкиных расспросов.

— Извините. Молчу.

— Ладно. Что вам всегда твердила мать?

— Что мой язык болтается быстрее мозгов.

— И она была права.

— Так почему же вы расстались?

— Потому что я стала для него слишком стара. Вы ведь так и думаете, крутой вояка!

— Кто это сказал?

— Вы сами. В первый же раз, как мы встретились. Что я слишком стара для такой работы.

— Да бросьте, я не говорил о вас как о личности. Я реагировал на вас как на оперативного работника.

— Старая и неопытная, ведь так?

— Не наговаривайте на себя. В этом нет необходимости.

— И в самом деле, ведь вы делаете это за меня.

— Перестаньте травить себе душу.

— Заткнитесь, — огрызнулась она.

— Шанс может оказаться прекрасным.

— Что?

— Шанс может оказаться прекрасным. Старая английская поговорка. Вы действительно хотите, чтобы я заткнулся?

— Конечно нет.

— Так почему вы расстались?

Она начала смеяться, невольно сокрушая всю систему душевной обороны.

— Я же сказала вам почему. Потому что я постарела. Хотя это не совсем правда. Он хотел остаться молодым. У него вдруг проснулся интерес к несовершеннолетним девочкам. Чем старше становился он, тем моложе становились они. Однажды, вы не поверите, я застала его плачущим. После того как у нас все сломалось, я стала узнавать кое-что. И вы знаете, почему он плакал? Потому что двадцатилетняя девчонка, с которой он тогда жил, вовремя не подошла к нему, не потрогала. Он сказал тогда, что это заставляет его чувствовать себя старым. А все случилось после того, как он увидел ее в игре с одним мальчиком в парке. Она подходила к нему сзади и обхватывала руками за плечи. Обнимала его, как я догадываюсь. Питер сказал, что это самая естественная вещь, которую он когда-либо видел. И он разнюнился, потому что за те три месяца, что они были вместе, она никогда не обнимала его так. И знаете, что я сделала? Я встала за ним и обвила его руками. Мне было его жаль. Он заслуживал лучшего.

— А что сделал он?

— Сказал, чтобы я отвалила. Представьте, он не любил их. Он просто стал каким-то одержимым. Их свежими телами, их мягкими волосами, их широкоглазой невинностью.

— Но, может, вы хотели чересчур много?

— Да нет. Я знала ему цену. Я просто не хотела его отпускать. Мне никогда не был нужен кто-нибудь другой. И вот теперь я лечу в этой металлической трубе в Новый Орлеан, где я проводила свой медовый месяц, и наблюдаю за каким-то ничтожным ученым, имея в качестве партнера безумного стрелка, а там, дома, адвокаты стараются отнять у меня все, что я имела. Справедливо, по-вашему?

— Несправедливо. А как же Гейри?

— Гейри? Вероятно, уйдет, пока мы будем в Новом Орлеане. Конечно, и это несправедливо. Но у него свои дела. Он же не… постоянный. Дело не в Гейри. Может быть, и Питер не единственный, кто меня привязывает…

— К чему?

— Ко всему, что было. Он просто запуган. Средний возраст — это как песок. Чем крепче вы пытаетесь его удержать, тем быстрее он убегает от вас сквозь пальцы. Но вы навострились задавать вопросы. О других. А что вы можете сказать о себе?

— О себе?

— Не отвечайте вопросом на вопрос.

— Почему?

— Потому что это грубо. Я считала, что англичане всегда вежливы.

— Иногда.

— Вы женаты?

— Нет.

— Есть подружка?

— Нет.

— Разведены?

— Нет.

— Веселы?

— Только когда счастлив.

— А что это значит?

— Предпочитаю эксцентричность. Однозначное слово «веселье» вытеснило из английского языка важное понятие.

— Вы предпочитаете такой тип человека?

— Думаю, что это норма.

— Вы богаты?

— Пожалуй.

— А ваша работа вам нравится?

— Да.

— Вы в ней преуспеваете?

— Больше других.

— Ничего не упустите? — Ее не шокировала самоуверенность его тона, даже если все так и было.

— Ничего.

— А если мы попадем в беду и я буду прижата к стенке, вы станете выручать меня?

— Подождем и посмотрим.

— А где же тогда ваше рыцарство?

Эдем рассмеялся:

— Скажу вам, когда вас прижмут к стенке.

Штаб-квартира КГБ

Площадь Дзержинского

Москва

— Дмитрий говорит, что у американцев возникла проблема архивных данных о контрразведывательной деятельности с 1945 по 1958 год.

— Что за проблема?

— Вроде ничего особенного. Но они полагают, что это может соответствовать нашим собственным затруднениям аналогичного характера.

— Чего же они хотят от нас? — Председатель знал, что все Имеет свою цену, что филантропия не является разменной монетой в играх шпионажа, даже в эти либеральные дни гласности.

— У них есть перечень всех сюжетов, затрагиваемых в их архивах за соответствующий период. Они хотели бы знать, готовы ли мы представить наш подобный список им для выяснения причины двух за последнее время нападений на агентов ЦРУ.

— Пожар в этом здании может вызвать новое осложнение.

— Следует выяснить, какая именно проблема с архивами беспокоит американцев.

— Но в тех досье из сгоревших шкафов есть сюжеты, которые доставили бы нам неприятности, выплыви они наружу.