Харбинский экспресс - Орлов Андрей Юрьевич - Страница 25

— Вдвоем. Значит, даму решили не утруждать… — прокомментировал Агранцев. — Господин хорунжий! На мостике должно быть оружие. Потрудитесь доставить.

Казачий офицер козырнул и кинулся исполнять. Полковник проводил его взглядом — и вдруг отвернулся, спрятав лицо в ладонях. Фуражка упала на палубу. Дохтуров увидел, как затряслись его плечи. Смотреть было тягостно.

— Сударыня, — сказал Агранцев. — Проводите вашего спутника. Ему здесь нечего делать.

Барышня с ненавистью посмотрела на ротмистра. Ничего не ответив, взяла полковника под руку, что-то прошептала, и они двинулись прочь.

Эта сцена возымела неожиданное действие: пассажиры малыми группами тоже стали расходиться. Однако не все.

— Слава Богу, — сказал Агранцев. — Вы не представляете, доктор, что такое шрапнель на ста саженях. Для артиллерии это — выстрел в упор.

— Не представляю, — согласился Дохтуров. — Признаться, я даже не знаю, что это за орудие.

— Новейшая трехдюймовая пушка. Десять выстрелов в минуту. Если возьмутся за дело как следует, нас просто сметут.

Вернулся хорунжий. Он принес три винтовки — две под мышкой, одну держал на весу. Должно быть, оттого, что эта винтовка была еще в заводской смазке. И все три — без штыков.

— Вот! Отдали, куда им деваться. Captain, с позволения сказать, свинья. Пьян в стельку. Шустовский коньячок, две бутылки. Любо-дорого. Вообразите, предлагал угоститься, канальская душа. Пожалуйте, — добавил он, протягивая Агранцеву револьвер. — Это — старшего помощника. А у командира нашего крейсера оружия вовсе нет.

— Аники-воины, — с неудовольствием заметил ротмистр. — Патроны?

— По пачке на винтовку, — ответил казачий офицер. — Стало быть, всего три. Ого! Вы только взгляните, как там стараются!

Освобожденный ялик ходко шел по реке. На веслах сидел тот мужик, что имел полный набор конечностей. А «Джон Сильвер» устроился на корме и, приставив ладонь ко лбу козырьком, в свою очередь разглядывал пароход.

Агранцев повернулся к Дохтурову.

— Павел Романович, — сказал он, — у вас есть возможность продемонстрировать искусство стрельбы, которым вы давеча похвалялись. Вы и вправду недурно стреляете? Очень уж у вас рука деликатная… Ну да ладно. Берите винтовку. И заодно револьвер господина помощника капитана. Неизвестно, как тут все обернется.

Хорунжий с сомнением посмотрел на штатского Дохтурова.

— Зачем? — спросил он. — Я сам неплохо стреляю из револьвера. Подождем, когда ялик подойдет ближе.

— И думать забудьте, — ответил Агранцев. — Ялик нам пока ни к чему.

— Чего ж вы хотите?

— Стреножить доморощенных артиллеристов. Давайте патроны. — Он повернулся к Павлу Романовичу. — Ну как, доктор, сумеете?

Хорунжий скептически оглядел Дохтурова, протянул винтовку.

— Держите.

То была мосинская винтовка казачьего образца, что легко определялось по отсутствию подременных антабок. Вместо них ложе и приклад тут были навылет просверлены. Павел Романович знал: казачьи винтовки пристреливались без штыков. А пехотные — только с примкнутым штыком. Если его снять, бой винтовки безнадежно сбивался.

— Примите патроны.

Павел Романович разломил пачку. Патроны нового образца: пуля остроконечная, с лакированной латунной гильзой.

Он откинул затвор и снарядил магазин.

Агранцев кивнул:

— Ваш — левый.

Павел Романович опустился на палубу и укрепил винтовку на леере. Выстрел предстоял не из трудных, однако все определялось тем, как винтовка пристреляна. Если бой точный — тогда тех, кто сейчас прятался на барже за орудийным щитком, можно лишь пожалеть.

Немногочисленные пассажиры умолкли.

— Не угодно ль бинокль? — спросил Агранцев.

— Нет.

Дохтуров и так превосходно видел цель. Две пары ног: одна — босоплясом, другая, левее — в обмотках и солдатских ботинках. Этот, скорее всего, наводчик и есть.

Павел Романович дослал патрон.

«То, что мне предстоит, отвратительно. Просто хуже некуда».

Удар трехлинейного калибра в голень на таком расстоянии размозжит кость в кисель. В полевом госпитале, возможно, помочь бы сумели. Но где тут полевой госпиталь? И кто станет этим вообще заниматься? Так что ноги злополучный артиллерист наверняка лишится. А скорее всего, вовсе помрет — если не от потери крови, так через «антонов огонь».

«Ничего, — подумал Павел Романович. — Сам и отремонтирую, если удастся…»

Слабое утешение. Дело врача — сращивать, а не дробить.

— Не тяните, — сквозь зубы проговорил Агранцев.

Дохтуров навел. Сто саженей — это выстрел прямой; в теории пуля ударит в точку прицеливания. Поправок на расстояние не требуется. Когда взгляд переместился вдаль, черная мушка в прорези целика, как всегда, стала размытой.

Пора. Он потянул спуск.

«Нет. К черту!»

И тут же — выстрел. Второй, третий.

Дохтуров замер. Недоуменно смотрел на винтовку.

Нет: выстрелы звучали сверху. Кто-то палил в белый свет как в копейку.

Павел Романович поднял голову — в окне ходовой рубки мотался капитан, подогретый шустовским снадобьем. В правой руке — револьвер, в левой — рупор мегафона.

— На б-барже! — металлически сказал капитан, поднеся к губам жестяной раструб. — Всем отдать кон-цы!.. — И снова прицелился.

— Мерзавец! — взревел Агранцев. — Господин хорунжий, уймите его!

Но казачий офицер не успел даже тронуться с места.

Дохтуров поднял недавно полученный от ротмистра наган и выстрелил сразу, не целясь. Капитанский револьвер полетел на палубу. Из рубки донесся крик.

— Нет, вы только взгляните! — воскликнул пассажир в пенсне.

Павел Романович приподнялся на локте. Брошенная ввиду неожиданного вмешательства винтовка лежала рядом, с нерастраченным боекомплектом. Но в ней теперь не было необходимости: оба «артиллериста» на барже со всех ног улепетывали от своего орудия, петляя, будто по ним вели беглый огонь гвардейские гренадеры.

Это бегство мгновенно и в корне изменило ситуацию. Теперь ялик оказался в пренеприятном положении: лишенный прикрытия, он сделался беззащитен.

«Джон Сильвер» это сразу уразумел. Потеря ноги никак не сказалась на его сообразительности. Он выпрямился во весь рост и обругал трусов на барже так изощренно, что матрос с «Самсона», не убоявшийся недавно выступить против Агранцева, уважительно крякнул.

Но даже самое искусное сквернословие не могло спасти ялик. И одноногий бандит это прекраснейшим образом понимал.

— Авдотья! — закричал он. — А ну-ка жахни!..

Баба в платке, стоявшая на носу, прыснула к пушке.

«А ведь и впрямь… — подумал Павел Романович. — Ведь сейчас она действительно… жахнет!»

Дальше события, и без того сменявшие друг друга стремительно, пустились в галоп.

Одноногий завопил что-то командно-тревожное, и баба понеслась со всех ног, мельтеша сбитыми пятками. А сам одноногий три раза пальнул в пароход. Где-то разбилось стекло.

Должно быть, «Джон Сильвер» стрелял ради острастки, дабы для своей Авдотьи выгадать время, но получилось некстати.

Хорунжий, словно очнувшись, рванул ремешок кобуры. И через секунду одноногий кувырнулся с ялика за борт — только деревяшка мелькнула.

Казачий офицер говорил правду: он и впрямь неплохо стрелял.

— Товарищ Стаценко-о! — разнесся над Сунгари отчаянный женский вопль. — Платон Игнатьич!..

Баба кинулась к борту баржи, и Дохтуров подумал, что она сейчас бросится в реку. Но этого не случилось. И баба, и бородатый мужик в ялике, сидевший на веслах, — оба замерли, вглядываясь в воду, словно надеялись, что «товарищ Стаценко» вопреки очевидному все-таки вынырнет на поверхность.

— Ого! — сказал ротмистр. — Да это совсем не бандиты. Это ведь красные.

— Стойте, — хорунжий вдруг напрягся. — Слышите?

Издалека, за излучиной Сунгари, раздавалось поспешное «чух-чух-чух», а над лесом тянулся размытый косматый дымок.

— Ах, черт! — выдохнул ротмистр. — Паровой катер. Так я и думал!

— Полагаете, сообщники? — спросил хорунжий.