Роковое наследство (Опасные связи) - Майклз Кейси - Страница 4

Но Эдмунд продолжал свою речь, и каждое его слово падало словно ядовитое семя, а Люсьену ничего не оставалось, как слушать.

— О, если бы это был сон. Но это все истинная правда. Памела умерла…

— О нет, — простонал Люсьен, опускаясь на колени, словно моля о милосердии этого человека, в котором видел лишь надменность и отвращение: — О Боже, нет…

— Эдмунд, — жалобно воскликнула Мелани, положив руку ему на локоть, — тебе не кажется…

Эдмунд оттолкнул ее к двери, где она встала, обливаясь слезами. А он заговорил торопливо, словно стараясь поскорее изложить то, что считал нужным:

— Твоя мать умерла, предоставив мне самому разбираться с тем фактом, что она не была мне верна. — Каждое слово придавливало Люсьена все ниже к полу. — Предоставив мне самому разбираться с незаконнороженным сыном, которого подсунула мне двадцать три года назад. И для всех нас было бы лучше, если бы ты тоже умер, ибо вид твой мне отвратителен. Мелани теперь моя жена. И у нас есть сын — мой сын. Тебе больше нечего делать в Тремэйн-Корте, Люсьен. Я прикажу Бизли подать твою лошадь. Мы хотим, чтобы ты уехал.

Его мать — умерла?.. Нет!!! Его возлюбленная Мелани — жена его собственного отца? Невозможно. Невозможно!

— Отец… нет.. пожалуйста… нет. Это глупости. Это не может быть правдой. Этому нельзя быть правдой! Мелани?

Но никто не ответил. Никто не помог. Он был абсолютно, ужасающе одинок. И его отец, и Мелани ушли, предоставив его самому себе, израненного и беззащитного, измученного этим мрачным бредом.

— Мистер Тремэйн приказал подать вам свежую лошадь, так как ваша уже не способна везти вас сегодня ночью.

Люсьен поднял голову и увидал в дверях девицу по имени Кэт Харвей, с любопытством пялившую на него свои бесстыжие пустые глаза. И в его темных зрачках вдруг полыхнула дикая, свирепая ненависть. Это все она. Она была началом его кошмара.

— Ты! Что ты делаешь в моем кошмаре, черт тебя побери?! Вон отсюда! Вон!!!

Силы его иссякли, тело содрогалось от боли. Он рухнул на пол, сжимая голову руками, прижав колени к груди, — испуганный и дрожащий, как дитя.

— Мама… мама… Я дома… — бормотал он. Люсьен видел серые невыразительные глаза Кэт, несмотря на то, что изо всех сил зажмурился, чтобы не видеть ничего вокруг себя. Но эти проклятые глаза все смотрели на него и смотрели, они вонзались в него, пока не растворились в душном сером тумане, который, сгустившись, милосердно превратился во тьму, окутавшую его разум.

Кэт устроилась на широком подоконнике, глядя в окно на широкий двор и на вечно распахнутые ворота. Ледяные струи дождя стекали по стеклам, так что ей пришлось прищуриться, чтобы разглядеть мраморные статуи возле парадного входа, — с некоторых пор она стала думать о них как о своих единственных друзьях в Тремэйн-Корте.

Неужели она прожила здесь всего год? Казалось, что больше. Казалось, прошла целая вечность. Что за безжалостный дом, полный тайн и неукротимой ненависти. И горя. Казалось, что каждый обитатель этого дома носит в себе целую вселенную, полную горя, — за исключением одного человека. Ничто не могло повлиять на царившую в этих стенах атмосферу: ни летняя жара, ни весенние бури и ливни. Ничто. Здесь вечно царила зима — жестокая, серая и мертвяще холодная.

Как ее собственная жизнь. Она стала разглядывать свое отражение в стекле, чтобы отогнать мрачные мысли, а потом задумалась над тем, что увидала. И это весьма мало способствовало подъему духа. Слишком длинная, слишком тощая; ее фигура едва угадывалась под бесформенным одеянием из коричневой грубой шерсти — оно и служило именно для того, чтобы скрыть ее тело от шеи до пят.

Ее длинные волосы, туго стянутые в узел на затылке, почти не отражались в оконном стекле, так что ее вполне можно было счесть лысой. Эта нелепая мысль вызвала у нее легкую улыбку. Слишком тощая, слишком длинная — и лысая. И тихая, как призрак. Наверняка этого достаточно, чтобы сделать Мелани Тремэйн счастливой — хотя непохоже, что этой женщине вообще возможно угодить.

Нет, это неправда. Есть одна вещь, которая может осчастливить Мелани, но в это лучше вообще не вдаваться.

Однако она не осталась невидимой для человека, который постучал недавно в их дверь и наделал такой переполох. Он посмотрел на нее, а потом посмотрел сквозь нее и проклял ее, словно это она была источником всех его несчастий. До чего же самонадеянный парень! Эта самонадеянность перла из него даже тогда, когда он валялся на полу и блеял как овца, зовя свою мать и умоляя о спасении.

Спасение? Здесь, в Тремэйн-Корте?! Кэт злорадно улыбнулась. Если бы он сподобился выслушать, она бы сказала ему. Здесь нельзя обрести спасение. Скорее уж проклятие.

ГЛАВА 2

Немногочисленное семейство собралось накануне Рождества в гостиной Тремэйн-Корта, чтобы обменяться подарками перед праздничным столом. В камине весело трещало большое полено, которое положено сжигать в сочельник, на стенах висели свежие гирлянды из падуба, и комната выглядела очень красиво и празднично, а доносившиеся из кухни запахи соперничали с рождественским ароматом.

Юный Тремэйн расположился на расшитой атласной кушетке между родителями, дрыгая пухлыми ножками, и увлеченно жевал ушко кроличьей шапки, в которую его нарядили. В то же время Мелани, облаченная в чрезмерно декольтированное ярко-красное бархатное платье, развернув свой подарок, обнаружила пару бриллиантовых серег и браслет, преподнесенные ей мужем.

— Ах, Эдмунд, — воскликнула она, вдевая в уши сверкающие камни, — они великолепно подходят к тому ожерелью, которое ты подарил мне в день рождения Нодди. Как умно, милый, что ты не похоронил их вместе с Памелой. Как ты думаешь, мы все же сможем к началу сезона перебраться в Лондон, чтобы я имела возможность продемонстрировать всему свету, какой щедрый у меня супруг?

Эдмунд не обратил внимания на ее слова и аккуратно отложил в сторону свой собственный подарок. Мысли его кружились вокруг того, как символичны эти дары: бриллианты для прелестной, полной жизни жены и палка с набалдашником для ее убеленного сединами супруга. Глупый старик! Однако она выглядит вполне счастливой с ним — по крайней мере, временами. Он уже давно понял, что жизнь становится намного легче, когда Мелани чувствует себя счастливой.

— Я полагал, что мы уже детально обсудили это, дорогая, — утомленно отвечал он. — Там будет видно — вот все, что я могу сказать. Ведь когда он будет способен передвигаться, он может отправиться именно в Лондон.

Мелани подошла к зеркалу, чтобы полюбоваться на свои новые серьги. Это зеркало в великолепной оправе работы Вильяма Джонса Эдмунд подарил Памеле на десятую годовщину их свадьбы. Памела тогда расплакалась от счастья, увидев в его незамутненной чистоте отражение их любви. Зеркало было единственной вещью, оставшейся в гостиной после Памелы. В каждой комнате Тремэйн-Корта оставалось что-то, что напоминало ему о Памеле и резало глаз — либо картина, либо ваза, либо что-то из мебели — как будто нарочно.

Эдмунд поморщился, с трудом отводя глаза от отражения Мелани в зеркале Памелы.

— Он может собраться в Лондон. Фу-ты ну-ты. Хотела бы я понять, почему тебе так важно знать, куда отправится Люсьен, особенно после того, как ты все эти два года так желал ему быть убитым. Ты сам сказал, дорогой, я прекрасно слышала.

— Мелани, пожалуйста…

— Мелани, пожалуйста, — передразнила она своим тонким детским голоском, улыбаясь своему отражению и наблюдая за ним в зеркало. — Люсьен уже столько времени находится в этом доме, и никто из нас его не видел. Так почему ты боишься встретить его в таком огромном городе, как Лондон? Или здесь кроется что-то еще? О Боже, уж не ревнуешь ли ты, дорогой? Может, ты даже боишься, что я с Памелиным сыном наставлю тебе рога, как когда-то это сделала она с его отцом?.. По крайней мере, у меня есть на то причина. Как ни крути, дражайший Эдмунд, но кому лучше меня известно плачевное состояние твоих мужских способностей?..