Гладиатор по крови - Скэрроу Саймон - Страница 16

Какое-то мгновение Юлия просто смотрела на него, а затем затрясла головой и пробормотала:

– Великие боги… что же эти люди могли натворить здесь, чтобы заслужить подобную кару?

– Кому ведома воля богов? – Макрон зевнул. – Но чем бы ни заслужили люди Крита подобное наказание, за свой грех они дорого заплатили.

Юлия поглядела в окно, все еще пытаясь охватить умом все разрушения, которые видели пассажиры корабля, поднимаясь наверх. Трудно было даже представить себе, сколько городов и селений разделили участь Маталы. Наконец она с тревогой спросила:

– Как, по-твоему, все закончилось? Может ли повториться землетрясение?

– Не имею представления, молодая госпожа. Я – всего лишь солдат, a не прорицатель. – Макрон склонился вперед и попытался придать своему голосу самую убедительную интонацию. – С той поры как мы высадились на берег, земля больше не тряслась. Остается только молиться богам, чтобы те избавили нас от новых страданий.

– Да, это так. Если только молитвы действительно помогают.

– Ну, во всяком случае, они не вредят.

– Не спорю. – Юлия на мгновение притихла, а потом снова посмотрела на Макрона. – Как ты думаешь, им ничто не грозит в этой тьме? Моему отцу и Катону?

– Не вижу причин для беспокойства. Они вооружены мечами, а здешние жители, должно быть, слишком углублены в собственные дела, чтобы чинить им препоны. С ними все будет в порядке, молодая госпожа. Катон – парень крепкий. Он приглядит за тем, чтобы твой отец благополучно добрался до Гортины и они могли бы заняться нужными делами. Поверь мне, Катон знает, что делает. С ними все будет в порядке.

Глава 7

– Какого же рожна мы там делали? – сквозь стиснутые зубы ворчал Катон, пока сенатор перевязывал его рану своим шейным платком. – Вообще нам следовало дождаться света, прежде чем выезжать.

– Тихо! – Семпроний бросил нервный взгляд на соседние деревья. – Они могли увязаться за нами.

– Сомневаюсь. Мы отъехали почти на две мили, прежде чем не выдержал конь.

Катон умолк, так как его ногу пронзила жгучая боль. Когда она утихла, центурион глубоко вздохнул и продолжил:

– Не сомневаюсь в том, что они отказались от погони задолго до этого.

– Будем надеяться на это. – Семпроний завязал узел и проверил, не соскользнет ли импровизированная повязка. – Вот. Так будет нормально. Я виноват, Катон. Мне следовало замедлить шаг, как только мы оторвались от преследователей. Было просто безумием нестись галопом по такой дороге во тьме. Просто чудо, что твоя лошадь не пала раньше и что уцелела моя.

– Однако теперь на двоих у нас один конь, – мрачно усмехнулся Катон. – Так что ни о каком галопе речи больше быть не может.

Раненого коня Катона они оставили на дороге – на том месте, где животное упало с кровавой пеной на губах и ноздрях. Семпроний подсадил Катона на круп своего коня, и еще милю они проехали вдвоем; наконец дорога превратилась в узкую тропу посреди сосновой рощи, и они остановились, чтобы перевязать рану Катона. Зубец пронзил мышцу на задней поверхности ноги, не задев кость и не разорвав крупных кровеносных сосудов. Рана обильно кровоточила, однако, невзирая на боль, Катон обнаружил, что все-таки может ступать на ногу. Он прошел несколько шагов и присел, позволив Семпронию осмотреть и перевязать рану – насколько это было возможно в скудном свете молодого месяца и звезд.

Семпроний отодвинулся назад и сел на землю, скрестив на животе руки.

– И что, по-твоему, нам теперь остается делать?

– Не стоит рисковать, мы не можем позволить себе встречи с еще одной шайкой взбунтовавшихся рабов… Лучше дождаться первого света, когда мы сможем видеть перед собой дорогу и избегать неприятностей.

– Да, ты прав. – Семпроний повернул голову, бросив взгляд в направлении дороги. – Но ты уверен в том, что это были рабы?

– Скорее всего. Все они были в лохмотьях, и, кроме того, подкараулили нас возле поместья, где мы видели… – Воспоминание было слишком мучительным, и Катон шумно откашлялся. – Должно быть, вышли на дорогу в поисках легкой поживы. Нам повезло… Мы сумели удрать. Но если бунтующие рабы и зрелище, которое мы видели по пути, успели стать этой ночью обыденностью на этом острове, тогда мы оказываемся перед перспективой куда более страшной, чем я предполагал.

– С чего бы?

– Что, если нам предстоит столкнуться с восстанием рабов?

– Восстанием? Едва ли. Скорее всего, это какие-то временные волнения. Вполне естественно, что, воспользовавшись ситуацией, рабы обращают свой гнев на надсмотрщиков. Но как только эти ничтожества напьются до бесчувствия и очнутся в похмелье, готов держать пари, что никакого представления о том, что делать дальше, у них не будет. Некоторые попробуют убежать в горы и присоединиться к разбойникам, но остальные будут слоняться вокруг поместья, пока кто-нибудь не явится и не приберет их к рукам.

– Ты так думаешь? – с сомнением проговорил Катон. – По-моему, ты недооцениваешь опасность, господин.

– Это всего только рабы, мой мальчик. Цепные… нижайшие из низших, немногим лучшие зверей. Поверь мне, они не привыкли принимать самостоятельные решения. Без надсмотрщика, без способного возглавить их человека они не поймут, что надо делать в такой ситуации.

– Надеюсь, что ты прав… Однако что делать, если среди них обнаружится вожак? Что тогда?

– Этого не случится. Я достаточно перевидал поместий на своем веку и прекрасно знаю, как они устроены. Всякого, в ком есть хотя бы унция духа или независимости, либо продают в школу гладиаторов, либо ломают наказаниями в качестве назидания всем остальным. Рабов мы усмирим достаточно быстро. Как только выявят и поймают главарей, ответственных за ту жуткую картину, свидетелями которой мы были, их распнут, а тела оставят гнить на потеху воронам. На мой взгляд, подобная мера станет достаточным назиданием, которого рабы долго не забудут.

Катон кивнул. И все же на душе его было неспокойно. Кто знает, сколько рабов находится на острове. Если они сумеют объединиться и найти вожака, тогда их армия может представить серьезную угрозу римским интересам на Крите. Впрочем, опасаться следовало не только рабов. В горах всегда водились разбойники, преступники, беглые и отверженные, всегда готовые воспользоваться хаосом. Если рабы и разбойники объединят свои силы, ничто, кроме регулярной армии, не сможет сохранить остров в составе империи.

Катон переменил позу и привалился к стволу упавшего дерева.

– На мой взгляд, нам нужно отдохнуть, господин. Мы с тобой не спали почти два дня. Беру на себя первую стражу. Я разбужу тебя, когда настанет твоя очередь.

– Честное решение, но не забудь разбудить меня. Я не могу позволить, чтобы тобой овладела усталость, когда мне нужна будет твоя помощь в Гортине.

– Я разбужу тебя, господин. Честное слово.

– Ну, хорошо.

Семпроний окинул взором окрестности и выбрал местечко возле соседнего дерева, под которым насыпалась мягкая горка сосновых иголок. Закутавшись в плащ, он опустился на землю, положив голову на корень. Совсем скоро дыхание его сделалось ровным и глубоким; наконец, он начал похрапывать.

Откинув голову назад, Катон посмотрел в небо. Ночь выдалась светлой, звезды и луна блистали на темном бархатном пологе. Зрелище это помогло ему на мгновение успокоить взбудораженный ум, и он подумал, как было бы хорошо, если бы Юлия сейчас была с ним, устроившаяся возле плеча так, чтобы волосы ее касались его подбородка. В памяти его словно повеяло ее любимыми духами, и центурион улыбнулся. Затем внимание его привлек вдруг вспыхнувший вдалеке огонь, и, опустив взор от небес, Катон попытался вглядеться в царящую на земле темную ночь. Пламя разбушевалось над равниной в нескольких милях от обоих римлян, и на его глазах языки огня скоро поглотили все здание. Он долго смотрел на этот огонь, ощущая, как крепнет в груди ощущение мрачного предчувствия.

Принявший от него стражу сенатор Семпроний разбудил Катона перед самым рассветом. Шевельнувшись, центурион обнаружил, что укрыт плащом сенатора. Кивнув в сторону плаща, он пробормотал слова благодарности.