Мистика московских кладбищ - Рябинин Юрий Валерьевич - Страница 54

Все эти три лица были неразлучны между собой; они почти каждый день собирались у Кондратьева и пили не водку, а чистый спирт, так как водка их уже не удовлетворяла.

И все они трагически погибли: Саврасов ушел на Хитров рынок и жил там настоящим босяком в ночлежных домах.

Бывшие ученики его и родственники не раз извлекали его из ночлежек, брали к себе на квартиру, прилично одевали, но долго удержать не могли, его снова тянуло к бродяжному люду, ютящемуся на Хитровке. Там он заболел, был отправлен в чернорабочую больницу, где и умер 26 сентября 1897 года.

За год до смерти я встретил Саврасова на Мясницкой улице — это было зимой, одет он был в ситцевую, стеганую на вате кацавейку, какие носят деревенские старухи и огородницы; подпоясан веревкой. Старые с заплатами кальсоны внизу обмотаны какими-то тряпками. Обрывки веревок придерживали на ногах рваные опорки. На голове была надета черная, с широкими полями, «художническая» шляпа. Под мышкой он держал старую папку, вернее, переплет от конторской книги.

Несмотря на убогость костюма, вся его крупная фигура, с большой, седой бородой, прямая, стройная, казалась величественной. Он стоял на углу Златоустинского переулка и спокойно смотрел на мимо идущую толпу, гордо подняв красивую голову.

Я подошел, поздоровался с ним, он сейчас же предложил мне пойти в трактир и выпить водки.

Я, признаться, смалодушничал и, подумав, в какой же трактир нас с ним пустят? — отказался от его предложения.

У Саврасова было два места приюта — ночлежные дома Хитрова рынка и рамочные мастерские, в которых изготовлялся товар для Сухаревского рынка. Там за бутылкой водки Саврасов писал картины, которые потом продавались на Сухаревке по 2–3 рубля с рамой.

Эти картины Саврасов писал только черной, белой и красной красками, изображая большею частью или ночь, или зимний пейзаж, и подписывая их двумя буквами: «A.C.».

Торговля под воротами в Москве совершенно уничтожилась; под воротами осталась, кажется, только одна торговля картинами в Столешниковом переулке. Проходя мимо на днях, я увидел там выставленную для продажи картину Саврасова, подписанную буквами «A.C.». Эта картина относится, по всему вероятию, к тому периоду, когда Саврасов был поставщиком Сухаревского рынка.

Похоронен Саврасов на Ваганьковском кладбище по первой дорожке налево от входа.

На могиле его был поставлен самый дешевый деревянный дощатый крест с надписью:

Я хорошо знал могилу первого русского пейзажиста. Когда простой дощатый крест со временем подгнивал, то чья-то заботливая рука несколько раз углубляла его в землю, а теперь этот крест совершенно исчез и, я думаю, немногие знают могилу академика Саврасова.

Давно, в еще довоенное время, я несколько раз говорил большим московским художникам о печальном состоянии могилы Саврасова, но это ни к чему не привело».

Так писал И. А. Белоусов.

Впоследствии на могиле Саврасова все-таки был установлен гранитный обелиск.

Лучшая картина Саврасова «Грачи прилетели», написанная в 1871 году, имела необыкновенный успех, и художнику посыпались многочисленные заказы от состоятельных людей, преимущественно купечества, именно на этот сюжет. Всем хотелось иметь у себя «Грачей». И Саврасов нарисовал их 234 полотна! Впрочем, возможно, большинство этих «подлинных копий» было сделано учениками мастера, но, во всяком случае, на них на всех стоит настоящая саврасовская подпись — «A.C.». Известный современный художник Дмитрий Козлов рассказывает, что эти «Грачи» до сих пор встречаются в выставочных залах и студиях. Ему порой приходилось видеть одновременно два подлинника!

К 100-летию прекрасного художника, ученика Поленова и Перова — А. Е. Архипова, в 1962 году, Спасоглинищевский переулок, в котором он жил, был переименован в улицу Архипова. Эта улица в советское время приобрела довольно широкую известность, благодаря тому, прежде всего, что на ней находилась единственная в Москве синагога. Особенно популярна она была в 1970-е. В те годы евреям было дозволено эмигрировать из СССР, — причем под видом благородной репатриации на историческую родину, они чаще всего где-то в пути меняли маршрут и оказывались в Америке, — и некоторые русские молодые люди специально приходили тогда к синагоге, чтобы познакомиться с еврейкой и уехать из страны «на жене», как тогда говорили. Но знала в те годы улица Архипова и других гостей. Эти визитеры приходили туда обычно по ночам и выказывали как-то свою ненависть ко всему еврейскому — рисовали на синагоге или на соседних стенах странные натюрморты из нацистской и еврейской символики, делали назидательные или устрашающие надписи и т. д. И как ни странно, жертвой этих молодцов оказывался и А. Е. Архипов: нехитрые их «граффити» неизменно появлялись и на мемориальной доске художнику, установленной на доме № 4, где он и жил-то всего два года — в 1899–1900. А причиной столь ревностного отношения ночных моралистов к творчеству Архипова стало его имя-отчество: они, очевидно, были убеждены, что Абрам Ефимович, пусть даже и Архипов, не евреем быть не может. Но он как раз отнюдь не был евреем. Архипов происходил из старообрядческой семьи. А старообрядцы имели обыкновение иногда называться ветхозаветными именами. Например, среди Морозовых — самой известной московской старообрядческой фамилии — встречались такие имена-отчества: Абрам Саввич, Абрам Абрамович, Давид Абрамович. В 1990-е годы улице Архипова было возвращено прежнее ее название — Спасоглинищевский.

В наше время фамилия — Ф. П. Решетников — памятна разве что специалистам-искусствоведам. Но стоит лишь напомнить кому-нибудь, что это автор картины «Опять двойка», человек тотчас вспоминает: ах, это он! как же, как же, — знаю! Но когда-то Решетников был известен, прежде всего, другой своей работой. В свое время он нарисовал И. В. Сталина. И портрет этот, названный автором «Генералиссимус Советского Союза», растиражированный многими тысячами экземпляров, висел решительно повсюду — в кабинетах, в учреждениях, в школах, просто в домах у людей. Об этом произведении в то время писали: картина Решетникова — это яркая повесть о кипучей деятельности великого вождя в годы Великой Отечественной войны, — она раскрывает образ Сталина, как образ великого полководца и стратега.

Если бы Решетников умер раньше — в брежневские, предположим, времена, — может быть, он удостоился бы места не на самой глухой ваганьковской окраине рядом с легендарным «человеком с ружьем» — Борисом Михайловичем Тениным (1905–1990), а на Новодевичьем, или, по крайней мере, имел бы могилу, оформленную в соответствии со статусом народного художника СССР и академика АХ. Но ему выпало умереть в разгар т. н. перестройки, когда тираноборчество с давным-давно умершим тираном, сделалось приоритетным, да и, кажется, единственным, вопросом государственного строительства. И, конечно, эти, как их тогда называли, перестроечные прорабы ни в коем случае не могли похоронить с почестями художника, когда-то изобразившего «во славе» главный объект реализации их мародерских инстинктов.

Могила Решетникова представляет собой сейчас в высшей степени печальное зрелище: на ней нет ни памятника, ни ограды, но лишь скромнейшая мраморная плитка с именем погребенного. Еще недавно над этой плиткой крепилась еще более скромная табличка, свидетельствующая о захоронении в этой же могиле жены Решетникова — художницы Лидии Исааковны Бродской (1912–1991). Но где-то в начале 2000-х табличку кто-то разбил — осколки едва держались в металлическом обрамлении. Ваганьковские работники рассказали нам, что это следы случившегося как-то на кладбище погрома: однажды ночью здесь самовыражались некие идейные ненавистники мест погребения, — они разбили или повалили много надгробий, еще больше разрисовали некими символами своего вероучения. Когда же мы в конце 2008-го снова навестили могилу четы Решетниковых, от таблички Л. И. Бродской не осталось уже и следа. Будто художница не похоронена здесь. Так пропадают в Москве знаменитые могилы…