Стража (СИ) - Радин Сергей - Страница 58

Ниро беспокойно переступил лапами и оглянулся. Вадим хотел было усмехнуться. Вот как? Он-то моста боится, а псина, похоже, боится уже пройденного перекрёстка? Но усмешка замерла на сухих обветренных губах: кто-то буквально воткнул взгляд в спину. Он быстро обернулся, обшарил глазами видимое пространство. Пустыня, сумрачная спящая пустыня. Только раз он засомневался: была ли смутная тень, мелькнувшая у каменного кольца? Или у него от напряжения с глазами не в порядке? "Глючит" — сказал бы Славка Компанутый. "Блазнится" — сказал бы Всеслав… Как там Денис? Справляется ли с ролью старшего брата Митька? Правда ли, что на окраине, за пределами города, родители в безопасности?

Вадим пошевелил челюстями и сморщился. Часть лица, по которой шарахнуло куском дёрна, болезненно сохла, а при движении начинала ныть. И ещё беспокоила сочившаяся с ободранной скулы кровь вперемешку с потом. "Ну, совсем занюнился, рыцарь, — безрадостно подумал Валим и приказал: — Про наспинные ножны слева забудь. В руке всегда будет один меч. Понял?"

Ещё одно внимательное обследование перекрёстка и местности вокруг него. Пусто. Перенастроил зрение. Лучше бы не делал этого. Та же пустота, только к ней добавились еле видные, точно рассеянный туман, фигуры. Они висели в пустоте, и ясно было видно, как ветер их раскачивает и они колышутся вразнобой.

Вадим отвернулся. Если присматриваться к маломальской чертовщине, вовек не добраться до места. А пошли они все!.. Что там за разговор-то был? Ага: течёт изо всех щелей — найди кран и перекрой воду. Ну, шагай!

Кроссовки мягко держали его вес, мягко скользили по мосту. Мост, кажется, не собирался капризничать: не было намёка, что он собирается рухнуть в реку; что вот-вот, именно сейчас, выскочат посреди дороги какие-нибудь кошмарики и пойдут на бегуна, вдохновенно завывая и азартно корча жуткие рожи.

Подчиняясь успокаивающему ритму бега, Вадим погрузился в странное подобие дремоты. Время от времени он взглядывал в сторону, видел Ниро, и странное состояние всё глубже охватывало его. И так жен время от времени он вытирал пот со скул под очками, от которого кожу свербило всё ощутимее.

Он чувствовал город. Он чувствовал людей. Предприятия, торговые и коммуникационные точки были наспех брошены. Люди забились в квартиры, отдав город во власть ненасытной ночи. Они боялись зажигать свет (и, возможно, даже не подозревали, что нет электричества) и довольствовались белым холодом разъевшейся вальяжной луны. Если это была семья, то её члены сидели в одной комнате, прижавшись друг к другу. Одинокие ещё до наступления сумерек напросились в гости, а кто не успел, сидел дома, забившись в самый тёмный уголок и скулил от тоски и одиночества… Многие молились — и Вадим чувствовал защиту, которая обволакивала жилища несмело, но с каждым следующим словом молитвы всё глубже и прочнее.

Сознание машинально отметило, что из виду пропали перила моста, ноги просигналили о возросшей нагрузке на мышцы: дорога вела вверх, к следующему маленькому перекрёстку, о котором Вадим забыл и прямо за которым находился вокзал.

Тысячу лет не был на вокзале. Множество лоточных рядов, отдельных киосков, небольших павильонов, кафе, забегаловок, приглашающих на пиво и гриль, — всё это здорово сбивало с толку и заставило пойти привычной дорогой вокруг вокзала, хотя Вадим помнил, что где-то, среди нагромождения разномастных ярких домишек, существовала прямая дорога к подземному переходу. Переход вёл к дороге, которая после поворота превращалась в длинный проспект.

У края бесконечной автобусной платформы Вадим остановился. Здесь тоже есть киоски. Его внимание привлёк газетно-журнальный, чьи витрины густо населены разной бытовой мелочью. Ему всегда не нравилось такое оформление киосков: за всеми этими ручками, платочками, монолитными рядами курева и жвачки саму прессу трудно, а то и невозможно разглядеть.

Но сейчас Вадима интересовала не пресса, а именно мелочь, не имеющая отношения к газетам и журналам.

Приглядевшись к рамам киоска, он поднял меч. Добывать необходимое варварским способом, как Чёрный Кир бил стекло, не хотелось. Поэтому Вадим осторожно отогнул рамы, благо киоск был старого образца и щели в проёмах простодушно зияли. Стекло он вынул и поставил у стены. Распрямившись, Вадим заметил на других стёклах тонкие провода с мелкими кнопками-липучками и почти безразлично подумал, что прямо сейчас где-то в пустом отделении милиции вовсю звенит сигнализация. "Я спокойно занимаюсь самым беспардонным грабежом, — сделал вывод Вадим, — или банальным воровством. Но со взломом. И пусть в милиции сигнальная сирена молчит, поскольку нет электричества, ты всё равно придёшь сюда, когда всё закончится и заплатишь за взятое. Скажешь, например, что неправильно сдачу дали. Вместе с десятками, например, сунули нечаянно бумажку в пятьдесят рублей… Ах, какой честный… А как врать-то научились, милейший…"

Пока он про себя произносил душеспасительный монолог, убеждал себя в необходимости совершаемого, Ниро обежал киоск, увлечённо обнюхал все его выступы и сел у стекла. Весь вид псины олицетворял нетерпение: "Ну что же ты, хозяин?"

Осторожно, чтобы не вывалить впритык расставленные предметы, Вадим взял фонарь-карандаш, пару пачек салфеток, лосьон для бритья и, поколебавшись, зеркальце. Ещё он заколебался, рассмотрев на витрине несколько перочинных складных ножей. Они выглядели очень удобными — Вадим мгновенно проиграл в воображении сценку, как можно бы их использовать в качестве метательного оружия, чтобы удержать противника на расстоянии. Маленькие, тяжёлые… Как его звали-то, охотника на медведей?

Вадим опомнился, когда воочию прочувствовал тяжесть ножей в ладони. Распихал вещи по карманам, нагнулся за стеклом, почти смеясь — нижняя губа злорадно треснула — и он удивлённо подумал: "Я и правда разбираюсь в оружии. Но — жадничаю, на мне-то подобного добра полно".

На шелест за спиной обернулись оба: и человек, и пёс.

По платформе ветер лениво катил что-то чёрное и бесформенное. И что-то очень знакомое. От этого знакомства веяло болью и страхом.

Поспешно включенный фонарик явил взглядам дырявый чёрный пакет.

Следя за его приближением, Вадим машинально и чуть нервно вытер сразу взмокший лоб, провёл ладонью под очками, убирая раздражающие струйки пота. Про салфетки он, конечно же, забыл. Не до того.

Медленно, но неуклонно растущая ярость против взлохмаченной рваной тряпки из полиэтилена (кажется, так?) залила мышцы человека таким металлическим напряжением, что где-то внутри шевельнулся даже истерический смешок: ах как это грандиозно и к месту — богатырище против лоскута, до которого дотронься — и расползётся на дыры, как истлевшая ветошь…

Нелепость нелепостью, но Вадим непроизвольно вздрогнул от желания немедленно наброситься на пакет и раскромсать его на такие мелкие ошметья, чтобы они уж точно не могли причинить кому бы то ни было вреда… Вновь всплыла в воображении человеческая маска словно из чёрного металла — маска, старательно затираемая в течение последних часов, но всё же настырно преследующая его.

Пакет вдруг пьяно отвалился к краю платформы и дёрнулся — раз, другой. Кажется, ветер, играя неожиданной игрушкой, не заметил, как сдунул её к металлической трубе, торчащей рядом с мусорной урной.

Вадим насторожённо приблизился, не понимая, что происходит. И разглядел. Одна смятая ручка пакета уцелела, и ветер именно её ухитрился накинуть на короткую трубу и теперь не то забавлялся, раздувая дырявое чрево игрушки, не то сердился, стараясь сорвать её с необычного крючка. Пакет трепетал отчаянно, и было что-то живое в его дёрганье, точно дикого зверя посадили на цепь, а он тщетно рвётся на волю.

Вадим подошёл уже спокойно. В том, что ничего чрезвычайного не происходит, его убедило поведение Ниро. Пёс обогнал хозяина и, лапой прижав пакет к бетону, обнюхал его. После чего вернулся к киоску, который, с точки зрения разгадываемых запахов, был гораздо интереснее.