Ведьма - Майклз Барбара - Страница 6

Одни говорят, что она была цыганкой. Другие – что испанкой или даже египтянкой. И действительно, ее внешность, столь непривычная в этом краю крепких ирландок и немок, казалась экзотичной и напоминала об иных, далеких землях. Жена Карла была стройной и темноволосой, со смуглой кожей и огромными сверкающими черными глазами...

– Ты сочиняешь, – вмешалась Пенни.

Эллен улыбнулась:

– Ну хорошо, я не видела ее портрета... Но я бы предпочла иметь других слушателей, которые не прерывали бы меня поминутно вопросами и замечаниями.

– Никто не поймет тебя лучше нас, – возразил Фил.

– Что ж, я тоже думаю, что эта часть истории – более поздняя выдумка, – согласилась Эллен. – Она не могла быть цыганкой, ибо носила доброе старое английское имя – Мэри.

Пенни фыркнула:

– Мэри Баумгартнер! Ужасное имя для ведьмы. Она ведь была ведьмой, правда?

– Постарайся помолчать хотя бы пять минут, – попросил Джек.

– Да, Мэри была ведьмой, – подтвердила Эллен. – По крайней мере, так считали окружающие, которые невзлюбили ее с самого начала. Ибо она вела себя странно: не пекла хлеб, не сворачивала головы цыплятам и не помогала пахать своему мужу, как делали все остальные жены поселенцев, крепкие и сильные, – Карл нанимал поденщиц для всего этого. А Мэри сидела в своей гостиной, обставленной лучшей мебелью, которую только Карл смог найти в Джорджтауне, и пела странные песенки на непонятном языке.

– Всего-то? – разочарованно спросила Пенни. – И больше она ничего не делала?

– Очевидно, делала, – со смешком возразил Фил. – Карл ведь возвращался домой к ночи, не так ли?

– Возвращался, – невозмутимо подтвердила Эллен: она привыкла к довольно-таки беспомощным попыткам Фила казаться циничным. – Он любил ее безумно и столь же безумно ревновал. Говорят, она была искусной рукодельницей, но даже это не смягчало недоброжелательности соседок: вместо того, чтобы шить рубашки или штопать носки мужу, Мэри вышивала.

– Тогда, наверное, она была испанкой, – сказала Пенни. – Или француженкой. И воспитывалась в монастыре, где их специально учили рукоделию. Например, вышивать золотом церковное облачение.

– Верно, – добавил Фил, щурясь сквозь длинную челку. – И эти ее песенки... Разве несчастные фермерши могли знать испанский или французский? И если Мэри была католичкой, то, естественно, скрывала это. Дискриминация католиков в Виргинии восемнадцатого века...

– Мы прекрасно помним твой реферат по американской истории, – оборвал его отец. – И все знаем, что ты теперь специалист по вопросам религиозной терпимости. Кстати, это единственная приличная работа, которую ты написал за четыре года. Продолжай, Эллен.

– Я не задумывалась над этим, но, пожалуй, ребята правы. Мэри наотрез отказалась посещать местную церковь.

– И ее оставили в покое? – скептически спросил Фил. – Тех, кто не ходил в церковь хотя бы раз в неделю, всячески преследовали: штрафовали, даже сажали в тюрьму...

Наткнувшись на строгий взгляд отца, он умолк.

– Дело ведь происходило не в городе, а в глухом пограничном поселении, – объяснила Эллен. – И Карл к тому времени был уже богатым и уважаемым человеком. Но все равно это не мешало многочисленным недоброжелателям распускать всевозможные нелепые слухи. Кто-то якобы видел Мэри разгуливающей ночью по лесу. Говорили, что она поклоняется идолам, что околдовала своего мужа, который был трудолюбивым и богобоязненным, пока проклятая ведьма не свела его с ума. И поговаривали даже, что сам Дьявол знается с ней в облике...

– Кошки? – нетерпеливо перебила Пенни. – Черной кошки?

– Не черной – белой, – ответила Эллен. – Карл привез ее в подарок жене из Джорджтауна. Судя по описанию, это была персидская или ангорская кошка, с голубыми глазами, – Бог знает, как ее занесло на дикие берега Америки. Мэри обожала ее.

– Все нормальные люди обожают кошек, – заявила Пенни. – Мы ведь, кстати, тоже ужасно балуем Иштар.

Только в этот момент Эллен заметила, что все старательно отводят глаза от буфета, и обернулась. На буфете, куда ей строго-настрого было запрещено забираться, сидела грациозная сиамская кошка, неторопливо уничтожая остатки бекона.

– Иштар! – возмущенно завопила Эллен.

Кошка одарила ее высокомерным взглядом и с достоинством покинула место преступления, прихватив с собой последний кусочек грудинки. Обычно Иштар двигалась бесшумнее облачка, а ее прыжки напоминали парение, но когда она сердилась, то демонстративно топала, как слон. Эллен никогда не могла понять, как изящному созданию весом всего в восемь фунтов удается производить столько шума, но Иштар удавалось, и она довольно часто это делала.

– Давайте вернемся к Мэри, – предложил Джек. – Интересно, как на самом деле ее звали?

– Мария, – предположила Пенни. – По крайней мере, мне хочется так думать.

– Думай как угодно, только не вслух, – сказал Джек. – Итак, Эллен: кошка Марии...

Эллен опустила глаза, уставившись в собственную тарелку. Джек знал ее слишком хорошо, чтобы не чувствовать, что она чего-то не договаривает. Но ей совсем не хотелось рассказывать о том белом пятне, мелькнувшем в кустах у дома, где когда-то жила Мэри. Джек и так не слишком одобрял ее намерение поселиться в столь уединенном месте.

– Мне нечего больше сказать о кошке Марии, – произнесла она беспечным тоном. – Кошка как кошка. Ведь если бы у Марии была в любимицах не она, а прелестная розовая упитанная свинка, люди и в этом бы нашли что-нибудь дьявольское. Они продолжали судачить о «ведьме», но ничего серьезного не происходило, пока внезапно не умер Карл и Мэри не осталась богатой вдовой.

Конечно же, сразу заговорили о том, что она виновна в его смерти, что она убила его. Идиллия продолжалась недолго: Карл был невероятно ревнив и частенько обвинял ее в неверности. Мне кажется, что обвинял напрасно. Окружающие сторонились Марии, а те мужчины, которым было наплевать на ее репутацию, чрезвычайно боялись Карла. Так что, скорее всего, она оставалась верна мужу. Но они без конца ссорились – прислуга слышала их громкие, яростные перебранки, во время которых леди ругалась столь же неистово, как и джентльмен. Одна из служанок разболтала об этом по всей деревне, и опять пошли всевозможные толки.

Но подозрения – подозрениями, а проверить их было почти невозможно. В этих глухих местах не нашлось грамотных врачей, чтобы сделать вскрытие. И тем более – графологов, чтобы установить подлинность подписи на чрезвычайно простом завещании: «Оставляю все моей жене Мэри». А родственников Карл не имел, и оспаривать завещание было некому.

Вместо того, чтобы продать ферму или вновь поспешно выйти замуж, как, по мнению окружающих, полагалось бы поступить порядочной женщине, Мэри взяла дело в собственные руки. Покинув свою хорошенькую гостиную и забросив вышивание, она не хуже мужчины разъезжала по полям и оказалась самым безжалостным хозяином во всей округе. Деньги текли к ней рекой. Никому не удавалось выпросить у нее повышения жалованья или отсрочки арендной платы. Даже когда кудрявые ребятишки на коленях умоляли ее пощадить их папочку и дать ему еще немножко времени, сердце ее не смягчалось. Детей она ненавидела. Она любила только животных.

Это была ее единственная слабость: на протяжении многих лет в ее доме существовало что-то вроде лечебницы, где мог найти приют любой раненый зверь. Больных и немощных Мэри выхаживала сама, лечила их травами, в которых прекрасно разбиралась, и животные платили ей добром. Окруженная людской ненавистью, она чувствовала себя в полной безопасности под защитой волков и лисиц, стаями ходивших вокруг ее жилища. Они буквально ели у нее из рук, ибо она врачевала их раны и заботилась о них.

– Ма-ама! – укоризненно протянула Пенни.

– Так гласит легенда, – ласково ответила Эллен. – Конечно, это только укрепляло веру поселенцев в то, что сам Дьявол заключил союз с Марией. Способствовало этому и ее растущее богатство. Все, чего она касалась, превращалось в золото, а се врагов не переставали преследовать бедствия. Их скот не приносил потомства, коровы переставали доиться, дети болели, а пожары уничтожали дома и нажитое тяжелым трудом добро.