Кодекс Ордена Казановы (СИ) - Радин Сергей - Страница 42

— Я… иногда вижу контуры.

Профи высокомерно приподнял лохматые бровки, покосившись на хозяина, и сунул в пасть вторую половину зефира.

Услышавшая про Шишиков, Аня спросила:

— Они любят зефир?

— Они питаются снами хозяина, любят зефир и обожают всякие карты и схемы. Дмитрий Витальевич, надо будет — потом расскажу подробнее. Сейчас меня интересует следующее: что вы знаете о кафе "Орден Казановы"?

Аня вздрогнула так, что Лёхин взглянул — что с ней? И поразился: она не то что побледнела — посерела, глядя на брата. Профессор же оставался спокоен, разве что любопытство в глазах сменилось ледяным безразличием.

— Знаю то, что слышал от людей, посещавших его.

Паранормальный уровень зрения здесь ни при чём. Лёхин кожей ощутил, что Соболев, только что разговаривавший с ним о Шишиках словно через открытое окно, медленно, но плотно это окно закрыл. И Аня замкнулась. Уйди теперь профессор — она уже ничего не скажет об истории подруги. Но Лёхину необходимы любые крохи информации об "Ордене Казановы". И Лёхину нужна Аня.

Профи оглянулся на хозяина, но тот, хоть и бушевал цветовыми вихрями сильных отрицательных эмоций, не уходил. А половинка зефира — на тарелке. И Шишик Ник уже внимательно рассматривает свою долю… Ещё раз опасливо покосившись на хозяина, Профи быстро сунул в пасть угощение.

— В общем, так, — сказал Лёхин. — Повторю ещё раз: если ваш Шишик хотел, чтобы я его увидел, — это неспроста. От моего он знает о теме нашей с Аней беседы. Значит, он хочет, чтобы вы рассказали мне всё, что знаете об "Ордене Казановы". Чтоб вам легче было, начну я. Пропали двое. Почти дети. "Орден Казановы" как-то связан с их исчезновением. Аня, фотографии у тебя. Покажи.

Заинтригованный, а потому чуть расслабившийся, Соболев взял снимки. Фото Лады отложил сразу.

— Эту я точно не знаю.

Ромкину фотографию рассматривал дольше и, судя по нахмуренным бровям, мальчишку узнал и теперь вспоминал, где его видел.

— Это компаньон?

— Нет. Он только выглядит взросло. Перешёл в одиннадцатый класс.

— А почему на нём плащ компаньона?

— Кажется, он ходил к кому-то из знакомых в кафе, — осторожно сказал Лёхин. — Может, из тамошних ребят интереса ради подарил или одолжил для фотосъёмки.

— Да, конечно! Я видел его в конце августа или в начале сентября: он вышел из вашего подъезда и сел в джип. Что он делал в вашем подъезде? Вы знакомы с мальчиком?

— Шапочное знакомство, — ответил Лёхин, размышляя: спросить не спросить, а что сам профессор делал у его подъезда? Начал слежку уже с тех времён? Кажется, Аню тоже интересовал этот вопрос: она оторвалась от зрелища толчками исчезающих зефирных половинок и заглянула брату в глаза.

— Шапочное… — задумчиво повторил Соболев.

— Его бабушка — моя соседка по лестничной площадке.

Аня через стол протянула руку, опустила на ладонь брата.

— Дима, могут быть ещё трагедии.

— Я не могу об этом говорить. Скажи сама.

— Года два назад у нас в семье случилась беда, — начала Аня, не выпуская ладони брата. — У Димы была жена и двое детей. И всё бы хорошо… Но однажды Лида встретила одного из компаньонов "Ордена Казановы". Он буквально околдовал её. За три дня она отнесла ему все свои драгоценности — она из старинной профессорской семьи, и её драгоценности — почти раритет. А на четвёртый день он объявил Лиде, что она ему неинтересна, так как с неё нечего больше взять. Она буквально на глазах таяла от какой-то болезненной страсти к нему. А потом не выдержала. Она взяла… В общем… В общем, самоубийство. — Она заморгала, останавливая слёзы. Соболев упорно смотрел на Шишиков — те на него. Собравшись с силами, Аня договорила: — Мы пытались выяснить, кто из компаньонов… Но, естественно нам не сказали.

Бесстрастное лицо профессора не дрогнуло, зато в ладонь сестры он вцепился так, словно она вытаскивала его из пропасти.

Лёхин же, взглянув на осунувшееся лицо Ани, вдруг вспомнил её вчерашнюю реплику. Он сказал, что приглашён в кафе "Орден Казановы". И что даже успел побывать там. Аня сделала какой-то странный вывод: "… тебя пригласили в "Орден Казановы", а сегодня ты здесь, со мной". Вчера он не понял её слов. Сообразил сегодня. Она поразилась, что с ним всё в порядке. Значит… Значит, нет никакой подруги. Просто однажды её хороший друг, возлюбленный, а может, даже жених, не пришёл на свидание, потому что влип в "Орден Казановы". Отсюда — "…А сегодня ты здесь, со мной". Вот так. Вот почему она так замкнута… И почему-то вспомнилось странное фото, во сне взятое с трупа самоубийцы: скучающая Диана и влюблённо глядящий на неё молодой мужчина. А ещё вспомнился кулон с кодексом компаньонов "Ничего личного"…

Шишики деловито подкатили к краю стола. Профи прыгнул на запястье Соболева, Ник — на запястье Ани. Через минуту побелевшие от напряжения пальцы профессора расслабились, а на лице Ани появился чуть заметный румянец.

31.

Кажется, совершенно машинально Соболев отпил остывшего кофе, явно не заметив его вкуса. Аня сидела, задумавшись, не отпуская его руки.

Лёхин умел сопереживать и сочувствовать. Это умение, возможно, перешло к нему от бабушки вместе с умением кормить всех, кого пришёл в дом. Но он знал за собой ещё одну черту характера: если он жалел, то жалел деятельно. Сидеть сложа руки и лишь предаваться скорби, тысячи раз перемалывая "ах, какой хороший был человек", он не мог.

Поэтому, сочувственно помолчав, он уставился на Соболева. Тот медленно двигал по столу опустевшую чашку, но, ощутив пристальный взгляд, поднял глаза. Лёхин скосился на Аню — и снова на профессора. Поймёт — не поймёт? Соболев чуть поднял брови: не совсем понял. Лёхин повторил уже с незаметным кивком на Аню. Понял.

— Анюта, ты не возражаешь против нашей беседы с Алексеем Григорьевичем?

— Да, конечно, Дима… Алёша?

— Всё нормально, Аня. Подожди, сейчас помогу.

Он помог ей упаковать в коробку торт, до которого она так и не дотронулась. Скользнув пальцами по руке Соболева, она улыбнулась ему и вышла из зала — Лёхин следом. Кажется, из них двоих брата она считала более слабым, потому что на выходе из кафе обернулась и попросила:

— Вы не ругайтесь там, ладно?

— Ну нет! Ща пойду и съем его! — набычился Лёхин.

Секунды она всматривалась в него с медленно расцветающей улыбкой — и спросила:

— А почему?

— Его погладили — меня нет. Обидна-а!

Она метнула взгляд на стеклянную дверь в зал. Брата не видно — за стеной. И тогда она неуверенно провела ладонью по плечу Лёхина и, странно усмехнувшись, сказала:

— Давно хотела потрогать твой джемпер. Такой мягкий.

И выскочила из кафе.

Лёхин медленно обернулся к зеркальной стене. На плечах сидели Шишики — увеличившись вдвое, словно надулись изо всех сил — аж глазёнки утонули в опухших щеках. Он сначала не понял, точнее — удивился бездумно. И только чуть позже, обнаружив, что его короткие белые волосы стоят дыбом, сообразил, какой мощный взрыв адреналина вызвало в нём прикосновение Ани. Ну и… Шишики и откушамши… Сладенького… Блинчики-оладушки.

Несколько раз глубоко вздохнув — успокоиться, Лёхин снова глянул в зеркало: кажется, "помпошки" тоже возвращались в норму — после вздыбленного состояния. И Лёхин совсем успокоился: не одного меня шарахнуло, — и вернулся в зал, к профессору.

Тот сидел, нахохлившись над пустой чашкой. Лёхин не поленился, сходил взять ещё кофе на двоих. Пока Соболев недоуменно смотрел на пододвинутую к нему чашку, Лёхин с удовольствием съел все сладости, заказанные Аней, и созрел для разговора. Вроде и профессор сообразил, что молчать смысла больше нет.

— Вы хотите поговорить со мной об Ане?

— Нет. Я хочу поговорить с вами о человеке, которого сегодня убьют.

Кофе выплеснулся совсем немного. Лёхи взял из стаканчика салфетку и промокнул стол. Эк, какой он, профессор, впечатлительный.