Сыновья волка - Майклз Барбара - Страница 6

Я могла бы принять его за привидение, если бы не знала, что привидения не носят, брюк и галстуков с жемчужными булавками. От неожиданности я застыла с открытым от удивления ртом и так стояла, пока он не поднял глаза от книги. Кажется, он совсем не удивился, увидев меня, встал и протянул руку:

– Вы, должно быть, кузина Харриет. Добро пожаловать в Эбби-Мэнор. Я Джулиан.

Я пожала его руку и, хотя имя не прояснило мне ничего, позволила отвести себя к окну.

– Простите, я должна узнать, кто вы такой... Он снова улыбнулся, и я поняла, кто он. Улыбка у мистера Вольфсона немного другая – сверкающая, а у Джулиана – печально-меланхолическая, но тоже очаровательная, мне даже захотелось погладить его по голове. Сходство было очевидным.

– Понимаю. Мой отец еще не удосужился сообщить о моем существовании. Мои извинения, кузина. Вы приняли меня за привидение Эбби-Мэнор или за вторгшегося незнакомца?

– Почему вы извиняетесь? Мне кажется, что скорее...

Не мое дело критиковать его отца и своего опекуна. Я замолчала, немного смутившись. Случайно увидела обложку книги, страницы которой он придерживал пальцем, и нашла безопасную тему для разговора. Это было новое произведение мистера Теккерея. Бабушка никогда не позволяла нам читать Теккерея. Хотя сама упивалась им. Говорила, что его ирония не для юных леди. Разумеется, я находила припрятанные тома и прочитала их все, и теперь с удовольствием обнаружила, что Джулиан тоже любит его читать. Пока мы обсуждали книгу, я получила возможность рассмотреть его поближе. Сходство с отцом не было сильным, хотя те же, с серебристым отливом, волосы и ресницы, длинное бледное лицо. Но глаза у сына светло-голубые, а волосы почти соломенного цвета. Он представлял как будто блеклую копию своего энергичного отца. Впрочем, его мягкие манеры были притягательны. Мы говорили несколько часов, пока не стемнело. Я спохватилась, что пора вернуться к Аде. И опять он начал ненужные извинения, но к этому времени мы уже стали друзьями, так что я позволила себе вольность.

– Не понимаю, почему твой отец никогда не упоминал о тебе.

– Уверяю тебя, дорогая кузина, это совсем не удивительно. Мой отец недоволен обоими своими сыновьями и предпочитает считать, что я не существую. Но пусть это тебя не беспокоит. Меня совершенно не удручает его отношение. Он разрешает мне иметь мои книги, мое фортепьяно, карандаши для рисования. Чего еще можно желать? А теперь, когда вы здесь, я предвижу много часов приятного общения.

– Да... Но ты сказал – оба сына?

Джулиан рассмеялся мелодичным смехом:

– Бедная Харриет! Два таких кузена на твою голову! Да, брат Фрэнсис – грубая копия моего отца, в то время как я – его блеклая копия. У него есть воля, но он груб и бессердечен. Сейчас он в Эдинбурге. Изучает медицину, самую безобразную из всех наук. Отец хотел, чтобы старший сын стал наследником и джентльменом, но натуру Фрэнсиса привлекает все грубое и необузданное. И он упрям – если примет решение, ничто не убедит изменить его.

– Я всегда восхищалась врачами, – сказала я, – мне кажется, это самое высокое предназначение – залечивать раны, умерять боль...

– Как красиво ты выражаешься! Впрочем, кто я такой, чтобы судить ближнего, да еще своего брата?

Он снова улыбнулся, и я с трудом сдержалась, чтобы не обнять его.

7 мая

Сегодня мистер Вольфсон пригласил меня к себе. Он указал мне на стул и сразу перешел к делу:

– Вы находите жизнь здесь скучной, кузина Харриет? Разумеется, так и есть. Молодая женщина вашего ума – нет, кузина, не надо возражать и принимать такой недовольный вид. От другого мужчины это, может быть, был бы лицемерный комплимент, но я не вижу причин, почему леди не могут воспользоваться своим умом, дарованным им Богом. Ум, правильно использованный, только добавляет очарования женщине.

Блеск его ослепительной улыбки и взгляд синих глаз были так убедительны, что я согласилась бы в этот момент даже с тем, что у меня две головы, если бы он утверждал подобное. И под влиянием обстоятельств я подтвердила его предположения насчет скуки. Он кивнул с удовлетворением.

– Вы сказали мне как-то, что вы не наездница. Я знаю вас слишком хорошо, чтобы понимать, что ничего не делать целый день для вас утомительно.

– Я могу вышить вам бисером пару ночных туфель, – сказала я дерзко, – с анютиными глазками или веточкой резеды.

Откинув голову, он громко расхохотался:

– Я не это имел в виду. Вышивка, рисование, музыка – это занятие для пустоголовых молодых людей.

Глаза его вдруг стали мрачными и далекими, я почти читала его мысли. Он думал о своем сыне, моем кузене, Джулиане.

– Вы кое-что можете для меня сделать, Харриет. Если захотите. Я предлагаю это, частично чтобы занять вас, и частично потому, что нуждаюсь в вашей помощи.

– Разумеется, – сказала я, горя желанием угодить, – вы были так добры к нам...

– Не более, чем вы того заслуживаете. – Он опустил глаза, длинные пальцы задумчиво играли с подставкой для перьев. – По правде говоря, меньше, чем вы заслуживаете, Харриет, я плохой опекун, грешник, если говорить правду. Я солгал адвокатам вашей бабушки по поводу одной вещи. В этом доме нет ни одной леди, даже компаньонки. Вы заметили это сразу, я уверен. Почему вы не пришли ко мне с жалобой?

Сначала я не знала, что ему ответить. Он бросил на меня взгляд из-под ресниц, и я увидела, что, хотя его рот принял скорбное выражение, глаза его смеялись.

– Я заметила, – сказала я холодно, – и уже написала верховному судье Англии об этом обстоятельстве. Дорогой кузен Джон, после всего, после того, как вы проявили необыкновенную доброту...

– Мне не нравится имя Джон, – прервал он, – мои друзья, когда мы встречаемся, называют меня Вольф.[2]

– О боже, мне это совсем не нравится.

– Ну зовите меня как угодно, лишь бы дружески и неформально. Вы меня снова заставляете почувствовать себя молодым, Харриет. Если я не даю вам достаточно отцовской любви, мы можем решить вопрос о вашей дуэнье, компаньонке.

– Что касается этой проблемы, – быстро ответила я, – то она давно устарела, в наши дни и в нашем возрасте. Я считаю себя в какой-то степени дуэньей Ады.

– Вы поставили точку. – Оп выглядел довольным. – Видите ли, после того, как моя дорогая жена умерла, я не мог выносить присутствия другой женщины в доме. Уильям ведет хозяйство достаточно хорошо, и у нас полно горничных, кухарок и прочих слуг. И все равно иногда я думаю, что нам не хватает женской руки. Не могли бы вы, моя дорогая, взять на себя обязанности моей дочери? Я был бы счастлив, если бы вы носили ключи от дома.

– Я буду польщена, – пробормотала я, – но у меня нет никакого опыта...

– Не думаю, что здесь потребуется много опыта. Любая хорошо воспитанная молодая леди знает, что это такое. От нее требуется лишь приказать. Уильям станет вашим посредником, и вам не придется даже совать ваш изящно выточенный носик на кухню. Но если вместо меня он станет спрашивать у вас распоряжений, это избавит меня от второстепенных и прибавит времени для других, не менее утомительных дел. Вы можете недоумевать, почему я не сделал такое предложение Аде. Она – милое дитя, и я горжусь ею. Но она как мотылек, у нее не хватит выдержки для такой работы.

– Вы правы. Но она еще научится... И должна научиться.

– Не обязательно, – его взгляд встретился с моим, глаза выражали серьезность и доброту, – моя дорогая девочка, я знаю о завещании вашей бабушки. Это было так похоже на нее, и я нахожу это безнравственным. Но мы должны считаться с фактами. Ада удачно выйдет замуж – так что ей никогда не придется самой вести хозяйство. Она, скорее всего, предложит вам вести хозяйство у нее, пока вы не встретите человека, способного оцепить вашу красоту, хотя и без наследства.

Никто еще никогда не разговаривал со мной подобным образом (признаться, сравнивать мне особенно было не с кем, бабушка отмахивалась от возможных претендентов, как от назойливых вредных сорняков, стоило им поднять голову). Я знаю, что мои щеки пылали, я даже чувствовала, как от них идет жар. Мои глаза опустились перед его пронзительным взглядом, и я потеряла дар речи. Мистер Вольфсон расценил это как сомнение.