Лёхин с Шишиком на плече (СИ) - Радин Сергей - Страница 58

— Да вы что?! — в свою очередь рассердился Лехин. — Хотите, чтобы я ночью тащился на Привокзальную пешком?! Я полночи потеряю! Вы хоть соображаете, какой я измочаленный, уставший вернусь?! А после этого еще нужно будет смотаться к стройке и драку устроить с этими!..

Неприятная — да что там неприятная! — пугающая мысль остановила поток словесного возмущения. Лехин поднялся с корточек и помчался в зал. Разлетелся на всех парах и брезгливо взвыл, забывшись и протопав по хрустящему паласу. Но до стола добрался, схватил визитную карточку, настоятельно врученную ему Павлом Ивановичем, и снова, в обход обугленного, в черных стекляшках — блестяшках паласа, вернулся в прихожую. Взгляд на часы. Без пяти час. Ну и фиг с ним. Вопрос жизни и смерти.

На том конце взяли трубку, и сиплый, какой-то конфиденциальный со сна голос спросил;

— Алло… Кто это?

— Павел Иванович?

— Угу.

— Николин беспокоит. Слава Богу, вы живы.

— Чего?..

— Павел Иванович, я прошу, требую, чтобы завтра вы никуда не выходили. Вы меня поняли?

— Не понял. Это кто?

— Николин. Вы у меня сегодня были. Яблоки, помните?

— А, Алексей Григорьич! Повторите еще раз — чего я не должен делать?

— В идеале — сутки не выходить на улицу. — Лехин помялся и выпалил: — Поверьте мне как специалисту! Нельзя вам выходить. И с гостями поосторожнее. Не открывайте незнакомым людям.

Павел Иванович окончательно проснулся и тут же обиделся.

— Вы со мной как с дитем несмышленым! Опыта у меня хватает…

— Вы говорите об опыте общения с людьми! — сухо сказал Лехин. — А я говорю о существах нечеловеческих, которые только принимают облик человека. Давайте не будем дискутировать. Благодаря моей бывшей, вы вляпались в нехорошую, мягко говоря, историю. Однобоко, но вляпались. Давайте так: вы сидите дома, а я звоню вам, окажем, завтра вечером и кое-что объясняю. Пока объяснить ничего не могу.

— Из-за этого предупреждения вы и звоните ночью?

— Главная цель моего звонка — узнать, что вы живы.

Гробовое молчание на том конце телефонией связи воцарилось надолго. Даже дыхания не было слышно. Лехин не выдержал первым.

— Извините, Павел Иванович, времени у меня маловато. Спокойней ночи.

— Спокойной? Сомневаюсь, — проворчал детектив и сам положил трубку.

Сначала Лехин хотел надеть кроссовки. Смирился с дальней дорогой. Но острая чувствительность, которую он ощутил на кухне с Олегом, все еще заставляла оценивать и вещи с иной точки зрения. Взгляд упорно притягивали полуботинки на твердой подошве. Сообразив, Лехин задался вопросом: "Почему?" Ответ виделся однозначный: "В драке хороши". Он надел полуботинки и — странно — сразу успокоился. Странно — потому что меч на поясе не давал такой уверенности, как обувь. Рассматривая полуботинки, удобно облегающие ноги, Лехин решил, что разница вообще-то ощутима: ногу можно сразу пустить в ход — ботинок-то теперь часть его самого, а меч — пока вынешь…

— Псих-параноик, — объяснил Лехин себе себя. — Щас пойду по городу, попинаю всех подряд, под мою горячую руку попавшихся. Буду реветь грозно, как медведь, а в душе визжать, как бешеный поросенок.

Возле зеркала плавно проплыла тень. Лехин на ней чуть сконцентрировался.

— Анекдот! — объявил Дормидонт Силыч. — Сидит на столбе птаха. Ма-ахонькая. "Ты кто?" Отвечает: "Орёль!" — "А чего такой маленький?" — "Болель!"

— Вы это к чему, Дормидонт Силыч? Вариации на тему "медведь — поросенок"?

— А не знаю! Само вспомнилось.

На всякий случай поверх рубахи Лехин натянул джинсовую куртку. Туча над домом смущала и сбивала с толку.

— Зонт брать, нет?.. Не возьму. Хватит меча. В конце концов дождя не обещали.

— То ли вы, Алексей Григоръич, с дождем драться собрались, то ли мечом от дождя заслоняться решили, — улыбнулся на его последнюю фразу призрак безымянного агента. Он пристроился в углу, где Лехин бросил стопку газет и журналов.

— Думаю обо всем сразу, — вздохнул Лехин и чуть повысил голос, повернувшись к кухне: — Эй, я готов идти! Шишик где?

Запыхавшийся Елисей с полотенцем в одной руке, с Шишиком — в другой вперевалочку притопал в прихожую. Лехин невольно задержал взгляд на двери в кухню.

— Нет там больше никого, хозяин, — угадал Елисей и передал Лехину "помпошку". — Никодим с другими домовыми вокруг дома магическую паутину плетет, чтобы враг в дом войти не смог. А Прокл пошел с подвальными договариваться, чтобы землю, на коей дом наш стоит, заговорили.

— Зачем все это?

— Прав ведь ты, Лексей Григорьич. С врагом отдохнувши надо биться. Вот вернешься, выспишься хорошенько, без помех, а там потихоньку и на стройку двинешься.

— Вы же говорили, что сами этих тварей боитесь! Что они вас тоже пожирают. Разве ваша эта… паутина поможет?

— Страшен враг неизвестный, А ежели знаемый, так и силушкой можно с ним помериться. Так что, Лексей Григорьич, не беспокойся насчет сна-то.

— Да! А Олег-то! — вспомнил Лехин.

— До утра не проснется. Ему Касьянушка во сне песенки колыбельные поет, А утром, как на работу ему, разбудим, завтрак приготовим. Иди спокойно, Лексей Григорьич, к семье Проводника. А мы уж тут посуетимся, чтоб все-то хорошо да ладно было.

Шишику джинсовая куртка понравилась. Он облазил всего Лехина и потребовал открыть молнию верхнего кармана, предварительно попрыгав на нем, чтобы Лехин увидел.

Провожать Лехина вышли Елисей, Джучи и привидения. Последние помахали хозяину вслед, скучившись на лестничной площадке — лифт опять не работал. Ниже спуститься ночью не решились. Елисея Лехин оставил у подъездной двери. Впрочем, обернувшись шагов через пять-шесть, домового уже не разглядел. Припомнив его слова, Лехин понял, что Елисей присоединился к остальным домовым.

В темноте, разреженной слабым светом редких окон, прохладный ветерок шелестел листьями кленов и рябин. Почти невидимый, асфальт еле отсвечивал серым там, где в маленьком подъездном окне тускло тлела маломощная лампочка.

Туча давила на дом. Невольно остановившись, Лехин тревожно размышлял, смогут ли невидимые людям сторожа обезопасить их жизнь от внезапного вторжения тварей-убийц. Верилось с трудом. Слишком сильно было впечатление от разрушительной мощи зверюг. Уж чего-чего а жалости они точно не знают.

— Доброй ноченьки, Лексей Григорьич, — поздоровались с темной скамейки.

— Доброй! — откликнулся Лехин, изо всех сил напрягая зрение. Но лампочка в этом подъезде, видимо, перегорела, и даже контуры скамейки только угадывались. — Не сочтите за обиду, уважаемый… С кем я говорю?

Со скамейки что-то щелкнуло. Светящийся рой взвился из ниоткуда с невнятным шепотком. В призрачно-голубоватом свете увидел Лехин косматую бородищу поверх лохмотьев, мелкие, крысиные глазенки. Опознать не успел. Нежные голубоватые огоньки запорхали, подобно снежинкам, и внезапно пискляво завопили:

— У нашего Ерошки блошки в бородешке! Ерошка-Ерошка! Блошки в бородешке! У нашего Ерошки драные сапожки! Ерошка-Ерошка! Драные сапожки!

— Цыц, окаянные! Марш назад, пока не озлился!

— У нашего Ерошки белое лукошко! Ерошка-Ерошка! Белое лукошко!

Болотные огоньки захихикали и все той же стайкой стремительных метеоров ринулись во что-то и впрямь белое и круглое. Пока болотный дух кряхтел и сопел, закрывая круглую крышку предмета, Лехин присел перед скамейкой, уже привычно перенастроил зрение на темноту и узнал в белом лукошке майонезную банку.

— Давай помогу.

— Э нет. Потом не открою.

— Какими судьбами здесь, Ерошка? Далековато забрел.

— Несмышленышей спасать надо. А здесь, в доме твоем, сказывают, крепость зачали строить. Нам-то деваться некуда. Темная сторона на нас надвинулась. Ой и много народу нашего сожрала! Вот и тронулись, кто вовремя почуять успел, все посбегали.

— Крепость? — удивился Лехин и машинально поднял глаза на тихий спящий дом, чей последний этаж мягко терялся не то в туче, не то просто в ночи.