Призрак Белой Дамы - Майклз Барбара - Страница 25

Клэр считал само собой разумеющимся, что я езжу верхом. В первое же ясное утро после возвращения из Йорка он сообщил, что купил для меня лошадь и хочет, чтобы я испытала ее. У меня упало сердце, но правду сказать я не решилась. Анна помогла мне одеться для верховой езды.

Клэр уже ждал меня. Пересекая холл, я сильно хромала. Клэр внимательно следил за мной. Взяв меня за руку, он спросил:

— Болит сегодня?

Это был первый случай, когда он так определенно указал на мой недостаток. Я могла бы использовать свою немощь как предлог не ехать, но что-то удержало меня от этого. Мне не хотелось огорчать его.

— Нет, — мягко сказала я.

Как только я увидела предназначенную мне кобылу, я поняла, что никогда не смогу ездить на ней. Она была очень красива — вполне подходящая лошадь для баронессы. Она показалась мне огромной, как слон, и очень горячей, она гарцевала даже под рукой сдерживающего ее конюха.

Я знала, что она стоила громадных денег, и честно пыталась не выказать страха. Но когда я решительно подошла к ней, она подняла голову и тихонько заржала. Вид ее зубов стал для меня последней каплей. Я отступила назад, закричала и почувствовала, что Клэр удерживает меня. Я прижалась к его руке и услышала, что он говорит тихонько, чтобы не услышал грум:

— Она сделала вам больно? Успокойтесь, я отнесу вас домой.

— Нет, нет, — прошептала я. — Это не из-за ноги, ох, это так глупо… Клэр, я так боюсь лошадей! Сама не знаю почему, но боюсь. Я никогда не сяду на нее. Вы не очень сердитесь?

— Нет… — Я боялась взглянуть на его лицо и прятала свое. Его рука и плечо казались очень сильными. Помолчав, он продолжал: — Мое дорогое дитя, не мучайте себя, вам не надо сегодня кататься. Я должен как следует все обдумать… А сейчас, если вам не больно, давайте немного пройдемся. Мне не хотелось бы, чтобы вы показывали свои чувства перед слугами.

К своему облегчению, я увидела, что он улыбается. Он погладил меня по голове и взял под руку.

— Ее милость не поедет сегодня, — сказал он конюху. Тот поднес руку к виску, бросив на меня застенчивый взгляд. Мы пошли. Я едва держалась на ногах.

Лошади очень нравились мне, когда я знала, что мне не надо садиться верхом. Как и все остальное в хозяйстве Клэра, они были очень красивы. Две огромные собаки грелись у дверей конюшни, тут же был и большой серый с белым кот, игнорировавший собак с надменностью прирожденного аристократа. Клэр объяснил, что кот растолстел, питаясь мышами и крысами, которые, если бы не он, наводнили бы конюшни. Мы провели счастливое утро, гуляя в саду, радуясь на крохотных ягнят с черными мордашками и лохматых пони. Мне нравились пони; эти дружелюбные животные больше походили на собак, чем на лошадей. Я даже думала, что у меня хватило бы смелости сесть на пони. Но я не произнесла этого вслух. Мысль о том, что ее милость во всем великолепии ее бархатного платья для верховой езды и высокой шляпы восседает на спине лохматого маленького животного была смехотворна. Я без труда могла себе представить, как Клэр отнесется к этому предложению.

На следующее утро Клэр должен был уехать в Эдинбург. Он предполагал отсутствовать несколько дней, может быть, целую неделю. Я страшилась его отсутствия. До сих пор, не будучи знакома с соседями, я просто не предполагала, что мне придется так долго быть одной при полном отсутствии развлечений и вообще каких бы то ни было занятий. Доброта и любезность Клэра в это утро сделали еще более нежелательной разлуку с ним.

Весь день сложился прекрасно. Вечером подул теплый южный ветер. Он дул не переставая, заставляя высокие сосны печально петь и сотрясая покрытые набухающими почками ветки. Этот ветер не дал мне уснуть. Посреди ночи я поднялась с постели, подошла к окну и широко распахнула его.

Я опустилась на колени перед окном и позволила ветру трепать мои волосы. Я почувствовала, будто холодные пальцы касаются моего лица. Мне казалось, что я не чувствую себя несчастной, и даже удивилась, осознав, что по моему лицу текут слезы.

Дурманящий воздух, яркий свет полумесяца — все в этой ночи располагало к тому, чтобы быть вместе, а я была одна. Не было видно ни одной живой души, просторные зеленые луга были пустыми. Я видела угол каменной террасы и ступени, ведущие туда, где некогда был прекрасный сад, пока не был запущен и не одичал. Спутанный кустарник выглядел жутковато и нереально в неясном лунном' свете. Поддавшись гипнотизму, я отошла от окна и направилась к двери, которую открывала до этого всего однажды.

Она была заперта.

На миг я застыла от удивления. А потом я как бы очнулась от глубокого сна, в бессильной ярости и осознании бесстыдства своего поступка. Я почувствовала, как вся кровь бросилась мне в лицо. Неужели он настолько презирает меня, что даже запирает от меня дверь?

Я с облегчением подумала, что не наделала шума, пытаясь открыть дверь, и вернулась к окну. Что на меня нашло? По крайней мере, я могла бы постучаться… Повернувшись так, чтобы ветер мог обдувать мои разгоряченные щеки, я посмотрела в окно — и кровь застыла у меня в жилах.

Это, наверное, была статуя. В лунном свете она мерцала, как белый мрамор — легкая закутанная фигура, украшавшая балюстраду. В других местах парка стояли статуи языческих богов, но на этой террасе раньше не было мраморной фигуры. Она шевельнулась, и я вдруг увидела сквозь ее одежды очертание массивной урны, стоявшей на балюстраде.

Я закричала и закрыла глаза, чтобы избавиться от видения. Я могла бы упасть, но чьи-то руки подхватили меня и оттащили от окна.

Я взглянула в лицо Клэра. Я не могла разглядеть его черты, но по тому, как грубо он оттащил меня, я почувствовала, что он сердится. Я повернулась в его объятиях и указала в темноту, где что-то белое двигалось в зарослях кустарника.

— Смотрите! Смотрите!

— Что там? — Клэр пытался повернуть меня от окна. — Что вы видите?

— Вон там! — Фигура медленно двигалась по открытому пространству, выделяясь на фоне темных сосен, подобно белой колонне. — Вся в белом, а-а-а, — кричала я.

Фигура исчезла, как будто сдули огонек со свечи.

Клэру не скоро удалось меня успокоить. Он не стал звонить моей служанке, и, немного подумав, я поняла почему.

— Там ничего не было. — Он пристально и спокойно глядел мне в глаза. — Я смотрел именно туда, куда вы указывали. Вы были в полусне, вам привиделось.

— Вы ничего не видели? — Мои зубы перестали стучать. Он принес из своей спальни бренди и укутал меня в одеяло. — Совсем ничего?

— Там ничего не было. Только тени и лунный свет, этого достаточно, чтобы показалось… Вам рассказывали или нет о Белой Даме?

Я не могла отрицать. Клэр все увидел на моем лице. Он кивнул.

— Теперь понимаете? Вы слышали историю, вас загипнотизировало это странное освещение, и вы увидели то, что и хотели увидеть. Вы не должны поддаваться такой чепухе. Я не хочу, чтобы слуги узнали об этом. Они невежественны, легковерны, они испугаются сами и запугают вас.

— Но я в самом деле…

— Видели ее. Это понятно — вы, в самом деле верите, что видели. Но я вам говорю, что там ничего не было. Вы должны повиноваться мне, разве вы не обещали повиноваться?

Он слегка улыбался.

— Да, — ответила я.

— В таком случае повинуйтесь мне сейчас. У вас нет лауданума или другого снотворного? Жаль. Я привезу вам. Вам надо уснуть.

— Меня уже клонит в сон.

— Это от бренди. Вы не привыкли к спиртному. Сейчас я уложу вас в постель и дам еще глоточек, и вы сразу уснете, правда?

Он поднял меня на руки. Я чувствовала себя очень странно, но приятно. Когда он наклонился, чтобы положить меня в постель, я обняла его шею руками.

— Вы очень добры, — сказала я слабо, — добры ко мне… Останьтесь со мной, пожалуйста. Не оставляйте меня сегодня одну.

Его дыхание участилось. Его лицо было так близко от моего, что я видела его ресницы, длинные, загнутые и очень густые. Я видела свое отражение в черноте его зрачков: две крохотные Люси, бледные и маленькие, как призраки меня самой… Мои губы были полураскрыты, волосы рассыпались вокруг высокого воротника ночной рубашки. Я чувствовала на губах теплое дыхание Клэра, его руки сжались… Я раскрыла глаза. Я не увидела, а почувствовала, что случилось. У меня остались ушибы, болевшие потом много дней. Он отскочил так быстро, что я стукнулась головой о спинку кровати. Когда я открыла глаза, он стоял в десяти футах от меня. Его лицо изменилось до неузнаваемости — мертвенно-бледное, искаженное страстью.