Собор - Измайлова Ирина Александровна - Страница 94

— Начинаем! — отозвался Монферран на вопрос Салина.

Ударил колокол. Канаты натянулись, ствол колонны дрогнул и, перекатываясь по каткам, пополз по наклонному настилу вверх.

Когда колонна достигла середины подъема, Огюст подал двойной сигнал — приказ замедлить движение: он знал, что сейчас особенно усиливается натяжение корабельных канатов, наматывающихся на вороты.

И вот тут-то послышался сверху короткий испуганный возглас:

— Ой, батюшки, рвется!

Тотчас красная громадина наверху развернулась и с чудовищной стремительностью ринулась вниз.

— Берегитесь! — заорал наверху смотритель работ.

В одно мгновение Монферран понял, что произошло. Там, наверху, кто-то не проверил крепления канатов на воротах. Один из канатов оказался перетертым и лопнул. От рывка затем лопнули еще четыре каната, и колонна, свесившись вдоль настила, одним концом заскользила вниз. Если остальные канаты не удержат ее, она, рухнув, всей тяжестью ударит по одному из пилонов… В этот момент Огюст почти не сознавал, что как раз возле этого пилона стоит он сам.

— Левый ворот! — успел он закричать, уже видя надвигающийся на него с кошмарной быстротой гранитный срез.

Но падение колонны вдруг остановилось. Рискуя упасть в пролет, несколько человек рабочих на верхней площадке кинулись с разных концов к левому вороту и разом налегли на него. Три средних каната натянулись и, уравновесив среднюю часть колонны, удержали ее.

Монферран так и застыл, сжимая веревку колокола, стиснув зубы, молча вперив взгляд в замерший на настиле гранитный ствол.

«Разнесла бы полпилона, — подумал он, приходя в себя, — а меня бы, как таракана…»

Он поднял голову, чтобы поблагодарить рабочих наверху за находчивость и смелость, и тогда-то увидел, что опасность не миновала, что именно сейчас она стала смертельной: оборвавшийся канат с силой лошадиного копыта ударил по штабелю недавно поднятых наверх досок, он от удара распался и сейчас нависал над краем площадки, постепенно все быстрее сползая с него.

Потом Комиссия долго разбиралась, кто и почему оставил доски, предназначенные для обновления подъемных лесов, на самом краю настила, и как случилось, что никто наверху не заметил их опасного расположения.

Доски, сорвавшись, кучей полетели вниз.

— Все назад! — отчаянно крикнул Монферран и сам инстинктивно отступил, но тут же понял, что все еще стоит возле самого пилона, и успел только беспомощно прикрыть обеими руками голову.

Раздался дикий грохот. Снизу вверх поднялась и облаком обволокла все серая масса пыли. Когда облако рассеялось, люди, испуганно прижавшиеся к пилонам, к краям настила, увидели, что на том месте, где стоял главный архитектор, высится груда досок, и некоторые доски еще сползают на настил, скрипя и изгибаясь, будто живые.

Первым осознал происшедшее Джованни Карлони, который стоял ближе всех к Огюсту и при его возгласе «Все назад!» наоборот ринулся к нему, чтобы оттолкнуть его от пилона. Каким-то чудом доски не задели помощника архитектора…

— Август Августович! — диким голосом завопил Карлони, кидаясь к доскам и хватаясь за одну, потом за другую. — Август Августович!

— Убило ведь! — возопил кто-то из рабочих. — Батюшки, Христос-спаситель, убило! Ребятушки, да не стой же. Разбирай завал!

— Осторожнее! — закричал, подбегая к груде досок, смотритель Салин, успевший каким-то образом в минуту спуститься с верхней площадки. — Не дергайте вы доски, черти, снимайте по одной!

Рабочие сбегались к завалу отовсюду, лезли снизу, сверху, по всему строительству работа остановилась, и вот уже десятки рук, передавая друг другу доски, лихорадочно разбирали завал.

Когда открылся ствол пилона, все увидели, что главный архитектор лежит возле него скорчившись, скрестив руки над головой… Над ним топорщился опрокинутый треножник с колоколом.

Карлони упал на колени, разомкнув сведенные судорогой руки Огюста, и, отшатнувшись, не крикнул, а взвизгнул:

— Нет!!!

Лоб главного был пересечен широкой полосой крови, кровь испачкала его светлые волосы, залила рукава пальто.

— Не может быть! — рыдая, простонал Джованни.

— Август Августович, голубчик, отец родной! Да что ж это такое?! — возопил Максим Салин, но тут же опомнился и взревел, поворачиваясь к рабочим — Что же вы встали!? Доктора! И на воздух, на воздух несите его!

Кто-то кинул на настил брезент, на него осторожно переложили раненого, и человек десять, подхватив брезент с разных сторон, понесли его со второго яруса вниз и затем к пролету дверей. На улице уже собралась целая толпа рабочих, и Джованни принялся их расталкивать, крича:

— Место дайте! Место! Вот сюда кладите! И позовите доктора!

— Не доктор тут нужен, а поп! — склоняясь над раненым, проговорил какой-то старый рабочий. — Попа, ребята, зовите!

— Какой тебе, к лешему, поп? — возразил кто-то. — Он же не православный. Ихнего надо попа… А где ж у них церква-то?

— Жену надо позвать, — проговорил Максим Тихонович. — Может, еще застанет живого…

— А он жив?! — с надеждой воскликнул Джованни.

— Дышит еще… Дайте платок кто-нибудь, кровь-то смыть… Вся голова, кажись, разбита… О, господи, воля твоя! Да за что же? Позовите жену, жену его! И Алексея Васильевича!

Молодой каменщик Андрей Песков, которому случалось приходить с поручениями в дом главного архитектора, кинулся выполнять распоряжение мастера. Добежав до особняка Монферрана, он безошибочно отыскал парадный вход и помчался по лестнице, едва не сшибив по дороге выскочившую ему навстречу горничную. Варя ахнула и отшатнулась. Внизу на чем свет стоит ругался дворник.

— Кого тебе, черт лохматый?! — завизжала Варя. — Нету хозяина! Нету!

— Хозяйку позови! — задыхаясь, потребовал Андрей.

— И ее нет. Оне с Алексеем Васильевичем и с Леночкой в Летний сад пешком ушли. А что случилось-то?

Песков только махнул рукой и побежал вниз. Путь до Летнего сада был неблизок, но, добежав до набережной, рабочий увидел кативший вдоль Невы возок и прицепился к нему сзади. Когда возок поравнялся с решеткой Летнего сада, парень спрыгнул на мостовую и вбежал в ворота. Какие-то дамы, как раз выходившие на набережную, с возгласом шарахнулись прочь от несущейся на них чумазой фигуры.

— Боже, до чего обнаглело мужичье! — вскричала одна из дам. — И, как водится, городового не видно…

Андрей между тем заметался по аллеям сада, ища не госпожу де Монферран — ее он видел всего один раз и мог не узнать, — а Алексея Васильевича.

Он увидел его, пробежав сад почти до конца. Алексей весело бегал вокруг пруда, за ним с хохотом гонялась шестилетняя девочка, одетая как кукла, в беленькой шубке, в белых башмачках; и как кукла хорошенькая, черноглазая, с массой черных завитушек, с абрикосовым румянцем на пухлых щеках. На берегу пруда стояла стройная молодая дама (она действительно показалась Андрею совсем молодой). Голубое шелковое платье с кринолином-колоколом и короткая меховая накидка подчеркивали ее тонкую талию, изящную осанку.

«Она!» — подумал Песков, и ему стало страшно, что ей надо сказать это…

Дама стояла к нему спиной, и, подбегая, он услышал, как она окликнула Алексея и тот ей что-то ответил по-французски.

Обернувшись, Алексей Васильевич увидел рабочего.

— Черт! — вырвалось у него. — Ты, малый, ведь со строительства… я тебя знаю. Что там такое, говори!

Элиза тоже обернулась. Ее лицо побелело.

— Что? — глухо спросила она.

— Сударыня! — заикаясь, выдохнул Андрей. — Я… Вам туда, к собору, надо идти… Поживее бы… Господина главного архитектора досками завалило сейчас. Еле живого вытащили…

— Ты с ума сошел! — не своим голосом закричал Алексей.

Элиза вздрогнула, вся прогнулась, точно ее ударили ножом в спину, и коротко, почти спокойно произнесла:

— Нет!

Вслед за тем она круто повернулась, кинулась к воротам сада и выбежала на набережную канала.

— Элиза Эмильевна, стойте! Не пешком же! Я карету найду сейчас! — бросаясь за нею, закричал Алексей.