Чертова баба - Арбенина Ирина - Страница 2

Никакого молочка, сестры! На картофельной. горке растительным маслом Ефимия рисовала крест, потом творила молитву, и дальше пюре взбивалось до необыкновенной вкусноты и воздушности.

Но на кухне теплоходного ресторана, видно, давно уже не читали молитв.

«Минус один», — пробормотала Ефимия, оценивая мастерство ресторанного повара.

И вдруг она замерла. Вдруг ее осенило…

Скромная послушница Ефимия вдруг подумала, что если уж она доберется до Москвы на теплоходе, то там…

Можно бы там и задержаться! Задержаться и навестить кое-кого. Навестить и напомнить… Напомнить кому следует, что должно делиться! А уж потом, из Москвы, повидав этого «кого следует», можно и к себе домой.

О, это был тот самый случай вдохновения, когда послушница застывала с не донесенной до рта ложкой.

После обеда Ефимия вернулась в свою каюту. Покопалась в записной книжке, нашла адресок, телефон… Однако решила заранее не звонить. Она знала, что ей ответит секретарь… Ох, уж эти секретари — вечная преграда между Ефимией и жертвователями!

Ефимия решила по своему обыкновению сымпровизировать. Явиться без предуведомления. Как снег на голову.

Приняв «гениальное» — надо было признать без ложной скромности! — решение, послушница снова устроилась в кресле на палубе и блаженно закрыла глаза. И в то же мгновение узкая женская рука с длинными тщательно ухоженными ногтями почти нежно прикоснулась к ее плечу… Потом, вдруг резко сдернув с головы Ефимии темный платок, больно схватила за волосы. Молниеносно и жестко запрокинула послушнице голову…

Сверкнуло, словно серебристой рыбьей чешуей, узкое длинное лезвие… И на женскую, сжимающую этот нож ладонь брызнула кровь, окрашивая в темно-красный цвет покрытые светлым перламутровым лаком наманикюренные ногти.

Ужасный женский крик привлек на среднюю палубу всех, кто оказался в это время поблизости: встревоженные пассажиры выглядывали из отрытых окон своих кают.

— Что случилось?

Пожилая женщина в темной одежде в ответ только испуганно озиралась по сторонам.

— Видно, пригрезилось… Приснилось! — смущенно объяснила послушница Ефимия сбежавшимся на ее крик пассажирам. — Задремала я… Простите великодушно — побеспокоила!

— Да что случилось-то?

— Сон страшный мне приснился!

— Вам бы, голубушка, таблеточки успокоительные попить… — шепнула ей на ухо какая-то сердобольная женщина, — А то ведь вы весь пароход своим криком перепугали!

Глава 2

В доме Стариковых-Светловых выдался редкий семейный вечер, когда, что называется, все собрались «у камелька».

Глава семьи, а это было большой редкостью и большой удачей, никуда не торопился, никуда не уезжал, а смирно сидел на диване. Маленький Кит пристроился рядом с папой.

— Петр! Почитай ребенку вслух! — попросила Светлова. — Говорят, это относится к незабываемым впечатлениям детства: родной голос, чтение вслух…

— Точно? — с некоторым сомнением в голосе поинтересовался Анин муж.

— Точно. А то ребенок твой родной голос только по телефону слышит.

— А что будем читать?

— Сказку! — сразу, не задумываясь, предложил Кит.

— О'кей! Хорошо… Давай сказку.

Петр не слишком радостно поднялся с дивана, подошел к шкафу, покопался на книжных полках и извлек толстый потрепанный том.

— О'кей! Как заказывали. Русская народная сказка, — объявил он. — «Жил один кузнец, — начал он, открыв том наугад. — Что, говорит, я горя никакого не видал, пойду, поищу себе лихо. Взял и пошел, выпил хорошенько и пошел искать лихо».

Аня оглянулась на Кита.

— Начало что-то не слишком сказочное… — пробормотала она. — Скорее реализм какой-то… Критический. Может, что-нибудь другое почитаем?

— Нет уж, просили — слушайте. "Навстречу ему портной. «Здравствуй!» — «Здравствуй!» — «Куда идешь?» — «Да, брат, все говорят, лихо есть на свете. Иду искать». — «Пойдем вместе, я тоже не видал». Вот они шли-шли, зашли в лес густой, темный, нашли маленькую дорожку и пошли по ней, по узенькой дорожке.

Шли-шли по этой дорожке, видят, изба стоит большая. Ночь. Некуда идти. Вот, говорят, зайдем в эту избу. Вошли, никого там нету, пусто, нехорошо. Сели себе и сидят.

Вот и идет высокая женщина, худощавая, кривая, одноокая.

«А, — говорит, — у меня гости. Здравствуйте!» "Здравствуйте, бабушка.

Мы пришли ночевать к тебе!"

«Ну и хорошо, будет, что поужинать мне», Они перепугались.

Вот она вошла, беремя дров большое принесла. Беремя дров принесла, поклала в печку, затопила. Подошла к ним, взяла одного, портного, и зарезала, посадила в печку и убрала.

— Так и написано «убрала»? — не выдержала Светлова.

— Угу…

— Ну, надо же, прямо современный грубый криминал: «Той же ночью бабушка убрала портного»! А какой бы мог быть заголовок в газете, представляешь?

— Представляю… «Портного убрала бабушка!»

— Точно!

— Ну ладно тебе, слушайте дальше… "Кузнец сидит и думает: что делать?

И говорит: «Бабушка, я кузнец». — «Что умеешь делать-ковать?» — «Да я все умею!» — «Скуй мне глаз!» — «Хорошо, да есть ли у тебя веревка? Надо тебя связать». Она пошла, принесла две веревки, одну потоньше, другую толще. Вот он связал ее одной, что была потоньше. Она повернулась и разорвала. «Нет, бабушка, так не годится». Взял он толстую веревку, да этою веревкой и окрутил ее хорошенько. Она повернулась, не порвала. Вот он взял шило, разжег его, наставил на глаз-то ей на здоровый, взял топор да обухом как вдарит по шилу…"

— Ужас… Может быть, мы все-таки не будем : читать эту сказку? — попросила Светлова.

— Подожди, мне уже самому интересно!

— И мне, — скромно заметил Кит, без нажима подчеркивая, что его мнение не последнее — книжку вслух решили почитать все-таки именно для него! — Кузнец от нее убежал, от этой высокой худощавой? — нетерпеливо спросил он отца.

— Да! Но это еще не конец…

— А что же дальше?

— Да слушайте вы! — возмутился Петя. — "И пошел опять кузнец в лес по узенькой тропинке. Смотрит, в дереве топорик с золотой ручкой. Захотел себе взять. Вот он взялся за этот топорик, рука и пристала к нему. Что делать? Никак не оторвешь. Оглянулся назад. Идет к нему лихо и кричит: «Вот ты, злодей, и не ушел».

Кузнец вынул ножик, в кармане у него был, и давай руку пилить. Отрезал ее и ушел. Пришел в свою деревню и стал показывать свою руку:

«Вот, — говорит, — я без руки остался, а товарища моего совсем съели».

Конец! Тут и сказочке конец…

— Да… — вздохнула Светлова, — а еще говорят, в нынешних детективах много трупов. Вот недавно даже читала в газете: проводится «круглый стол», обсуждается тема «Детектив как средство жестокости».

— Звучит не слишком по-русски… Все равно, что сказать: «Русская сказка как средство доброты».

— Куда там… Доброты! На полторы страницы текста — один зажаренный в печи труп, пытки с особой изощренной жестокостью — раскаленным шилом в глазик!

— и другие не менее тяжелые увечья. Например: отпиленная рука… Одна только эта «оптимистическая» финальная фраза чего стоит… «Вот, — говорит, — я без руки остался, а товарища моего совсем съели».

— А чего ты хотела? — философски заметил Петр. — Это же фольклор. Испокон веков главным средством воспитания детей был психологический террор — запугивание, угроза! И в этом смысле фольклор, народная сказка прекрасно справлялись с поставленной задачей.

— Тогда все равно, что читать бедному ребенку — «Терешечку», где мальчика запекают в печи, что «Кошмар на улице Вязов»?

— Логично. Например, уровень ужаса, который испытывает ребенок, когда Муху-Цокотуху куда-то там волокут, по оценкам психологов, зашкаливает за допустимый предел.

— Неужели?! — ужаснулась Светлова. — Нет уж. — Завтра же зайду в книжный магазин и постараюсь найти для Кита что-нибудь современное… доброе, светлое…

— А что такое лихо? — вдруг спросил Кит.

— Ну… Лихо — это плохо.