Спящая красавица - Майкл Джудит - Страница 23

– О, я не могу. Я обещала Дону помочь ему с праздничным ужином, у него день рождения.

Элинор вздохнула.

– Я говорила тебе, мне хочется, чтобы ты кое с кем встретилась?

– А я сказала тебе, что не хочу ни с кем встречаться. – Они вышли из магазина с сетками, разбухшими от продуктов. На них были длинные, цветастые сарафаны и сандалии. Они шли неторопливо в тени деревьев по аллее, пятнистой от солнца, проникавшего сквозь листву, колыхавшуюся под полуденным ветерком. – Мы об этом уже говорили; почему я не могу быть счастливой, если сплю одна?

– Потому что это неестественно. У всех у нас есть парни, а у тебя нет ни одного. Я знаю, ты не хочешь говорить об этом, но ты здесь уже полгода и пора тебе попробовать что-нибудь новое. Вокруг полно отличных парней, более чем достаточно для нас обеих. Почему ты не хочешь хотя бы попробовать? Это важная часть взрослой жизни. Пошли с нами в кино, поедим пиццы, посидим, покурим...

– Я не курю.

– Я знаю и все равно люблю тебя. Но другие вещи ты делаешь. А как насчет постели? Сколько бы тебе лет ни было на самом деле, ты должна все знать об этом, и уж несколько раз должно быть увлекалась кем-нибудь, как все мы, когда нам исполняется двенадцать, в наше-то время. – Она пристально вгляделась в лицо Анны. – Знаю, знаю, тема под запретом. О'кей, забудем об этом. Но можешь ты мне оказать любезность? Пожалуйста, приди сначала ко мне, когда почувствуешь, что тебе нужен парень? Тогда я тебе кого-нибудь посоветую постараюсь, чтобы все у тебя было в порядке? Хотя бы это ты сделаешь?

– Да, – серьезно ответила Анна, – спасибо. Элинор внимательно посмотрела на нее.

– Конечно, может быть, ты знаешь гораздо больше, чем позволяешь предположить.

– Может быть, – согласилась Анна. – Но это выяснилось бы, если бы я попросила тебя о помощи.

Элинор вздохнула.

– Совершенно невозможно вытянуть из тебя что-нибудь, о чем ты не хочешь говорить. Тебе надо бы стать научным работником, занимающимся сверхсекретными исследованиями.

– Вместо того, чтобы быть психиатром?

– Ну, или тем, или другим.

– Я никем не могу стать, ведь я не хожу в колледж.

Они замолчали.

– Мне нравилась школа, – сказала Элинор. – Но я бы скорее умерла, чем призналась в этом своим родителям.

Они дошли до дома Элинор и сели на ступеньки подъезда. Анна открыла пакетик картофельных чипсов и держала его между ними.

– Мне кое-что нравилось. Мне нравилось узнавать, как работают всякие устройства и почему люди совершают всякие безумные поступки.

– Я любила математику, – сказала Элинор. – Мне нравилось, когда числа вели себя так, как мне хотелось. Это позволяло мне чувствовать себя совершенно могущественной.

– А мне нравилось учить о забастовках, мятежах и войнах и чем они кончались. Мы в классе устраивали потешные экзамены, и мне нравилось находить, кто ошибся и назначать наказание.

– Еще мне нравилось писать сочинения по английскому языку. – Я сочиняла такие истории, что никто не мог бы сказать, будто это неправда.

Они глядели на улицу, махая время от времени своим друзьям. Анна вздохнула и взяла еще пригоршню чипсов.

– Я не знаю, что мне делать.

Легче всего было ничего не делать. В Хейт Эшбери не было планов или расписаний; дни перетекали из одного в другой, как океанские волны, и уходя, не оставляли следов. Еда, сон, танцы, пение, даже стояние в очереди за продовольственными талонами – все происходило, когда кто-нибудь хотел этим заниматься. Люди собирались в группы, когда у них было настроение; они ели, когда были голодны, и спали, днем или ночью, когда им этого хотелось. Чувство неспешно и свободно текущего времени было всегда одинаковым. И времена года перетекали одно в другое, как и дни, не оставляя за собой следов. И потом наступила весна и минул год, как Анна пришла сюда.

– Скучновато здесь, – сказала Элинор однажды апрельским днем, когда кончился длинный весенний дождь, и деревья стряхивали капли воды под безоблачным небом. – Как насчет того, чтобы прокатиться?

– На чем? – спросила Анна.

– Я одолжила машину у друга, с которым была сегодня ночью. Я объездила весь Сан-Франциско на трамваях и автобусах и устала от этого. А ты и вовсе нигде не была, всегда тебе хочется остаться на месте. Поехали. Я даже научу тебя водить машину, если захочешь.

Машина оказалась старым студебекером с откидным верхом, страшно скрежетавшим и булькавшим, но Элинор, казалось, не обращала на это внимания. Она вела машину быстро и решительно, пригнувшись к рулю, громко читая названия улиц, резко поворачивая, когда принимала в последнюю минуту решение исследовать интересную на вид улицу.

– Думаю, нам потребуются деньги, чтобы переехать через эту штуку, – сказала она, поворачивая по указателю к Оклендскому мосту. – У тебя есть какая-нибудь мелочь?

Анна дала ей пригоршню четвертаков. Она наслаждалась скоростью. Ветер трепал волосы и ей казалось, что она летит. Через час город остался позади и превратился в пятно пастельно окрашенных домов и ярких садов, сверкание полированного дерева вагончиков фуникулера, в калейдоскопе улиц: женщины в цветных платьях, мужчины и женщины в деловой одежде спокойных тонов, полицейские в форме, няни в белых халатах, официанты в черных брюках и длинных белых передниках в уличных кафе, дети в джинсах и свитерах. Это была бесконечно более широкая и удивительно разнообразная жизнь, чем в Хейт Эшбери, и Анна вдруг поняла, как хорошо быть частью целого мира.

В Беркли Элинор ехала медленнее, мимо магазинчиков и ресторанов, а потом свернула на холмы, возвышавшиеся над городом.

– Давай проедем здесь, – попросила Анна, – может быть, мы сможем забраться на эту башню. – Она показала на белую колокольню, поднимавшуюся над вершинами деревьев. И когда они подъехали поближе, стала рассматривать попадавшихся им навстречу прохожих. – Где это мы? Похоже на Хейт.

– Университет, – ответила Элинор. – Беркли. Тебе надо было видеть его в прошлом году; Боже, было большое представление. Речи, марши, зрители... фантастическая атмосфера. Я так и не поняла, в честь чего все это было, и уверена, все они знали не больше моего. Они много говорили о свободе слова, но мне показалось, что чем больше они говорили об этом, тем больше ее имели. Не знаю, я в этом не участвовала, но мне это показалось странным. Эти ребятки, которые никогда не покидали свои семьи, пока мамочки и папочки платили за это, а здесь они потому, что их мамочки и папочки продолжают платить, и вдруг они вопят, что им нужна свобода слова. Мне показалось, что я уже видела это в Хейте, поэтому пошла домой. Думаю, они были настоящими дураками.

– А ты не ревновала? – спросила Анна. Элинор бросила на нее взгляд.

– Может быть, – голос ее стал приглушенным. – Наверное. Они не дураки; они гораздо умнее меня. Они ладят со своими родителями и идут своей оплаченной дорогой в колледж.

Они поехали вверх по холму, мимо учебных корпусов, мимо колокольни.

– Хочешь, попробуем взобраться на нее? – спросила Элинор.

– Я как раз хочу прогуляться. А можно?

– Конечно.

Они молча гуляли, и Анна смотрела на студентов, которые прохаживались, катались на велосипедах, лежали на траве под деревьями. Это не похоже на Хейт, подумала она. У этих людей есть дело; они сидят на скамейках и читают книги, усаживаются на ступеньках подъездов, положив стопки книг рядом с собой; книги у них в рюкзаках и в руках. И вдруг она захотела узнать, что в этих книгах.

– Пошли зайдем, – сказала она и направилась к одному из зданий.

– Мы не можем, ведь мы не отсюда.

Анна вошла и остановилась в длинном коридоре. Она глубоко вздохнула.

– Я вспоминаю этот запах. Это запах школы. – Она открыла дверь аудитории, прошла к доске и громко прочла то, что было на ней написано. – «Отцы и дочери в романах Джейн Остин». – девушка прочла это снова, про себя, и ей захотелось быть в этом классе.

Выйдя из здания, Анна стала рассматривать студентов с их книгами. Она читала Джейн Остин, но одна, без чьей бы то ни было помощи. Вокруг нее все знали о Джейн Остин больше ее; они обо всем знали больше. «Они смогут делать все, что захотят в своей жизни, – подумала она. – А я буду плести венки из цветов в Хейте».