Поход «Седова» [Экспедиция «Седова» на Землю Франца-Иосифа в 1929 году] - Громов Борис - Страница 4

Вот тут-то ледоколу и пришлось продемонстрировать свои качества. Отойдет он назад и со всей силой бросается на лед так, что конец его носа вылезает на поверхность льда. Тогда под тяжестью ледокола льды дробятся в куски, и образуется небольшое пространство свободной воды. Опять отходит ледокол назад и опять бросается на льды и так — до бесконечности. Продвигается почти шагом, настойчиво проникая на север.

Но вскоре и это становится бесполезным. Кругом нас — сплошная ледяная крепость. Толщина льда доходит до 3-4 метров. Итти вперед — бесполезно. Мы встали перед задачей искать другой, более удобный проход к Земле Франца Иосифа.

Тогда-то капитан и предложил сделать попытку прорваться в другом направлении. Мы повернули немного в сторону — носом на восток. Этот маневр оказался исключительно удачным. Прежде всего, как и предсказывал Воронин, мы встретили более разреженный лед с частыми широкими разводьями, хотя нагромождения ледяных глыб-торосов стали крупнее и заходили выше наших маленьких иллюминаторов. Но в этих условиях «Седов» еще мог работать. Хоть и медленно, но неуклонно мы продвигались вперед.

С первого же дня, как только мы вошли в лед, к нашей экспедиции присоединились неожиданные спутники: целые стаи белоснежных серебряных чаек сопровождали ледокол в ледяной пустыне. Они легко кружились вокруг судна, низко, едва не зацепляя концами крыльев, планировали над водой или вдруг стремительно, камнем, плюхались в волны, выскакивая с маленькой, извивающейся рыбешкой во рту. Оказывается, наш ледокол им неожиданно приготовлял хороший и вкусный стол. Из-под льда, который дробил ледокол, на поверхность воды, в страшном смятении и испуге, стайками выскакивала рыбешка, которую ловко подхватывали насторожившиеся чайки. Через несколько дней появились мрачные и угрюмые глупыши-буревестники — солидные серые птицы, с исключительно красивым полетом. В противоположность крикливым чайкам, они молча летали вокруг, хищными желтыми глазами выискивая в зеленой воде едва заметные силуэты добычи.

Ужасный треск и грохот, когда ледокол проламывает лед. Тяжелые глыбы с шумом ударяются в железные бока судна, поднимая целый водоворот воды и пены.

Воронин нервничает. Днем и ночью он бессменно на своем посту. Всегда его можно найти наверху, вымеряющим квадрат капитанского мостика.

Скоро земля. Там, далеко, за густой серой вуалью тумана, должен быть желанный берег. Это мы прекрасно знаем, об этом заявляет компас и настойчиво твердят сложные измерительные приборы, по солнцу определяющие местоположение ледокола.

Напрягаются, нервной дрожью трясутся машины, со свистом и вздохами шаркают тяжелые поршни. Напрягаются и люди. Обжигаясь в волнах огня где-то на дне трюмов, в дыму и пыли, копошатся полуголые тела, без перерыва подбрасывающие в прожорливые, ненасытные пасти топок лучший кардифский уголь.

Надо дойти до земли — острым лезвием врезалась эта мысль в сознание всего коллектива, каждого участника экспедиции — от измазанного матроса до спокойного, голубоглазого капитана.

ЗЕМЛЯ, ЗЕМЛЯ…

Сегодня с утра капитан растопырился у огромной сорокакратной цейсовской пушки — бинокля, который установлен на самом верхнем мостике. Его опытный глаз помора, с детства привыкший к разливам тумана, уже давно нащупал еще неясную мелькающую точку.

— Земля! Впереди земля!

Маленький, насквозь пропитанный угольной пылью чумазый кочегар, сверкая белизной оскала, нервно тычет пальцем в туманную даль. С быстротой радиоискры по маленьким клеткам кают пронеслась радостная весть. Черные от сажи, наспех накинув тужурки, повыскакали участники экспедиции наверх. Идут оживленные толки, в каком направлении находится этот давно желанный осколок материка.

Внезапно длинный луч тусклого, негреющего солнца стрельнул по туману, и медленно, словно нехотя, раздвинулся тяжелый занавес. Где-то вдали, у самого горизонта, за острыми изломами торосов к широкими разводьями полыней, наметилась извилистая черная полоска, по мере прояснения влажного воздуха принимавшая форму крутых обрывистых гор, с большими пятнами снега и сверкающим руслом ледника-глетчера.

Где мы находимся? Что это за остров?

Капитан хмурится и молчит: сейчас сказать этого нельзя. Ибо так же внезапно, как появилось, пропало светило. А на море определить свое местоположение можно только по солнцу. Нет солнца — и плыви в неизвестности.

Свежее морозное утро встречает нас радостной вестью. Мы достигли архипелага Земли Франца Иосифа и находимся на 80° северной широты, у острова Гукера.

Медленно, ощупью, ежеминутно промеряя глубину, приближается «Седов» к берегу. Дальше итти нельзя, ибо дно неизвестно, и мы рискуем сесть на мель. С грохотом ползет вниз ржавая змея якорной цепи. Сверху в машинное отделение летит распоряжение: «стоп». Ледокол остановился.

О. Ю. Шмидт выбирает команду, которая на шлюпках поедет на берег. Со скрипом спускаются в воду вместительные морские боты, а за ними по узкому шторм-трапу (веревочной лестнице) участники экспедиции.

— Раз, два, дружно! — тяжелые весла ловко врезаются в волны, и окрыленная лодка, прыгая на гребнях, медленно пробирается к берегу.

ФЛАГ СОВЕТОВ НА СЕВЕРЕ

Вот и земля. Ноги, привыкшие к качке, уже усвоившие своеобразную растопыренную и ковыляющую походку, с радостью ощущают твердую опору.

Надо несколько суток быть в океане, надо пережить шторм, качку, надо болезненно, ежеминутно знать, хотеть землю, чтобы почувствовать всю радость вступления на берег. Суетливый оператор Новицкий не выдерживает, прыгает в воду, чтобы успеть заснять прибытие правительственной экспедиции на остров.

Суровый полярный север предстал в своей неприветливой, скудной яркими красками красоте. Седой туман густыми хлопьями висит на выветренных выступах тысячелетних гор, в ложбинах и уступах которых смелыми мазками вкраплены блестящие пятна искрящегося миллионами солнечных брызг снега. Огромная ледяная река — глетчер — закинула свои устья к самому океану, волны которого с упорной настойчивостью размывают вековую толщу, подготовляя будущие ледяные крепости — айсберги.

У подножья отвесного ската — дикий хаос из камней и обломков скал, гигантской рукой разбросанных по всему отлогому побережью. Мертвая тишина. После стуков машин, грохота цепей она кажется особенно подчеркнутой. Лишь беспокойная чайка, встревоженная неожиданным визитом, с истерическими криками вьется над лодкой, да с ледников, весело журча, несут свои прозрачные кристаллические воды звонкие весенние ручьи.

Цветы — здесь в царстве стужи, в стране буранов и великого холода — нежные, лимонно-желтые бутоны, целые полянки желтых венчиков, скромно приютившихся к подножьям скал на фоне дикой, неприветливой природы. Этот резкий контраст воистину производит ошеломляющее впечатление.

Быстро обходим побережье в поисках подходящего места, обнаруживаем поляны темно-красного водянистого моха и массу выброшенных на берег полусгнивших желтых водорослей.

Проф. Самойлович и географ Иванов не теряют времени даром. С молотками в руках они взбираются на крутые отвесные скалы, отбивают кусочки камней и бережно укладывают в заплечные мешки.

— Это очень редкие экспонаты, — говорит мне Самойлович, — ведь, о строении Земли Франца Иосифа у нас почти ничего неизвестно.

А между тем, капитан уже волнуется, нервно поглядывает на горизонт, на завуаленный дымкой тумана ледокол, по случаю торжественного дня разукрашенный флагами. Надо торопиться. Коварный ветер, сдвигая льды, готовит очередную ловушку.

В 13 час. 30 мин. на огромном холме, господствующем над окружающей местностью, состоялось торжество — один из красивейших моментов экспедиции. Вокруг флагштока, обнажив головы, выстроились представители далекого Союза, с огромным напряжением и волей, сквозь туманы и вьюги, доставившие красное знамя Советской республики.

Четко, отрывисто бросает Шмидт в воздух исторические слова: «В силу данных мне полномочий, об’являю Землю Франца Иосифа территорией СССР», слова, покрываемые залпом салюта и восторженными криками «ура».