Серебряный Вихор - Майерс Джон Майерс - Страница 7

— Ты оставил мету там, где увидел следы? — спросил Голиас, когда мы покончили с жарким.

— Зачем? Это в двух милях за мысом, место можно узнать без труда.

— Надо получше осмотреть окрестности, чтобы выяснить, часто ли сюда наведываются гости. Мы отправились к мысу.

— Может, соорудить плот? — спросил я после недолгого раздумья — Опалить бревна, не отесывая, и связать лозой.

Голиас покачал головой.

— Плот хорош, если плыть по реке. В океане он неуправляем.

— Мы могли бы грести. Впрочем, с греблей ничего не выйдет, — спохватился я под его ироническим взором. — Но можно соорудить парус. Скажем, из козлиной шкуры.

— Парус сделать нетрудно, — согласился Голиас, — но где взять мачту? Чтобы плот плыл в море, необходим сильный ветер… А большие волны перевернут его.

Возразить было нечего, но мне явилась новая мысль.

— Помнишь, как мы плыли по воле волн? Ветер мог бы также гнать плот к материку. В какую сторону надо плыть?

— На запад. Все приходит с востока и уходит на запад.

— Метко подмечено. Представь, что ветер будет гнать плот со скоростью две-три мили в час. Как далеко нам плыть?

— Миль сто или двести. Вдвое больше того, что мы уже проплыли. Затея бессмысленная. Мы покинем остров только на судне, которым сможем управлять сами.

Голиас смотрел на вещи более практически. Однако я не мог успокоиться, не перебрав все возможности бегства.

— Давай все-таки прикинем, что к чему, — настаивал я. — Если не хочешь сам, предоставь это мне.

Впереди показался мыс. Теперь мы шли по прибрежной полосе песка.

— Ты можешь начертить карту, чтобы я увидел, где мы находимся?

— Хорошо, но учти, что, несмотря на общего патрона, рисование — это не моя специальность. — Голиас отломил ветку. — Вот эти точки — острова Архипелага. Можно только догадываться, на который из островов мы попали. Но в любом случае большая земля — на западе, и ближайшая к нам точка — оконечность Длинного Полуострова. Если нам не воспрепятствуют океанские течения и ветер не переменится, мы, возможно, и доберемся до материка. Но как достичь цели, которая тебе неясна? Если мы окажемся южнее или севернее полуострова, плавание затянется… А вдруг нас застигнет шторм? Или установится продолжительный штиль? Тогда мы рано или поздно погибнем.

Он взглянул, проверяя, удалось ли ему меня убедить. Я был с ним согласен, но мне хотелось как можно больше узнать о стране, куда мы стремимся попасть.

— Заверши чертеж, — предложил я.

— На оконечности Длинного Полуострова находится Дериабар, — сказал Голиас, продолжив линию. — Он к нам ближе всего, так как лежит в самой восточной точке побережья. Далее Романия тянется отсюда, — (он провел черту как можно дальше), — до западной границы графства Пайк. На север от полуострова, обогнув Босс Арден, извилистая береговая линия выходит прямо к Утгарду. На юге она менее неровная, однако образует резкий выступ у Приюта Адамастора. Вернемся на север. — Голиас замкнул окружность, показывая, что страна со всех сторон омывается морем. — Города: вот здесь Илион, здесь Карлион, Фивы, Валенция, Паруар, Аргос, Тройновант и Готам. Есть и другие, поменьше. Но иногда какое-нибудь строение — такое, как Ред Бранч, Своллоу Барн, Хедлонг Холл, способно превзойти по значимости все города окрути.

Я задумался над картой.

— А чем жители зарабатывают себе на жизнь?

— Они не зарабатывают себе на жизнь, Шендон. Они поступают умнее: они просто живут. — Голиас вновь принялся за рисование. — Уотлинг-стрит идет на запад от Дериабара. Это единственный тракт, по которому можно попасть в любую часть страны. Дорога пересекает громадный Броселианский лес, покрывающий всю округу от Босс Арден до Уорлокских гор на другом берегу Лонг Ривер — реки, которая делит страну надвое с севера на юг. Между Уорлокским хребтом и основным горным массивом, расположенным на Западе, — Титанами — большое озеро, известное как Мид-Уотер или Гитчи Гюми. Оно…

Он замолчал, так как издали вдруг послышались голоса. За мысом кто-то не то пел, не то кричал. Мы с Голиасом переглянулись.

— Это за мысом, — шепнул я. — Как раз там, где следы.

— Надо бы посмотреть, что это за люди, — предложил Голиас. — Хорошо, если они настроены дружелюбно. Если же нет, понаблюдаем за ними из укрытия.

Сойдя с песчаной полосы, он юркнул в высокую траву и пополз. Трава за ним раздвигалась, и я полз ему вслед. Это было нелегко. Весь в поту, я изодрал себе локти, колени; мышцы нестерпимо болели. Безжалостно кусалась мошкара.

Мы ползли на шум голосов, заглушавших шорох травы. Вскоре Голиас сделал мне знак остановиться. Я был рад возможности передохнуть. Голиас отполз вперед, а затем кивком подозвал к себе. Устроившись рядом с ним, я осторожно раздвинул траву и посмотрел вниз, на берег. Примерно с десяток дикарей, таких же голых, как и мы, скакали вокруг костра. Тут были одни мужчины — хотя и без костюмов, какие видишь на краснокожих в кино, — но я решил, что это индейцы.

Несмотря на страшную жару, костер разложили громадный. Один из дикарей, сидя на песке, бил ладонями по барабану. Но расслышать эту музыку можно было только когда танцоры переставали кричать и понижали голос до шепота. В это время они менялись местами друг с другом, скорчившись и размахивая дубинками. Таким манером они, очевидно, выражали свое преклонение перед неким божеством. Затем снова поднимался вой и крик.

Никто из дикарей не улыбался, и от этого мне стало не по себе. В их мрачном веселье было что-то пугающее. На берегу я заметил два каноэ, вдвинутых носом в песок. Это говорило о том, что дикари — заезжие гости.

Мне захотелось узнать, что думает об этом Голиас, но я не мог перехватить его взгляд. Он крепко сжимал нож — так, что побелели костяшки пальцев. Я вновь принялся наблюдать. Пляска прекратилась. Несколько дикарей подошли к каноэ, и я с облегчением вздохнул, подумав, что они собираются отплыть с острова. Однако они возвратились, неся с собой связанного дикаря. Наверное, у бедняги был кляп во рту, но через мгновение это стало уже неважно. Краснокожий, откинув голову пленника назад, чиркнул ему по горлу каменным ножом. Убитого перевернули, как обезглавленного цыпленка, чтобы дать крови стечь. Я все еще не понимал, что они затевают, пока жертве не вспороли живот.

Будучи не в состоянии воспрепятствовать убийству, я осознавал себя соучастником преступления. Но на очереди было преступление еще более страшное. Совсем недавно я имел случай убедиться в бренности человеческой плоти. Но вообразить, как, несмотря на все наши совершенства, наше тело легко превращается в ком пережеванного мяса, сознание мое отказывалось. На глазах у меня совершалось чудовищное святотатство, а я не мог шевельнуть и пальцем. Бессильная ненависть вскипела во мне, и я стиснул челюсти, чтобы не закричать. Разрубив тело на куски, дикари нанизали их на вертел. Голиас сделал знак, чтобы я следовал за ним.

— Не обязательно досиживать до самой развязки, — заметил он, когда мы отползли подальше.

Я молчал, опустив голову. Обсуждать увиденное у меня просто язык не поворачивался.

— Нам дается шанс выбраться отсюда, — продолжал Голиас. — Если хочешь рискнуть — пожалуйста.

— На каноэ? Но как?

— Скоро они нажрутся до отвала и заснут. Но нам придется попотеть, — добавил он, заметив, как я просиял. — Дикари, как опытные моряки, будут ждать прилива. Каноэ не поплывут, пока не поднимется вода. Мы могли бы подтащить их к самому берегу, но возникнет переполох. Стоит разбудить этих парней… — Голиас поежился. — Если мы угодим в одно брюхо, я после чаши меда вытолкну тебя наружу.

Мы переглянулись. Я задумался.

— У нас не будет другой возможности, — пробормотал я.

— Будет, но именно такая же. Похоже, они частенько сюда заглядывают. Шансы будут примерно одинаковы.

Беглым взглядом я окинул берег и пустынную водную гладь.

— Вернемся за козленком, — предложил я, — и вырежем себе по костяной палице.

Торопиться было некуда, но действовали мы проворно. Когда мы возвратились с бивака, песок вокруг кострища был усеян обглоданными человеческими костями. Но дикари все еще продолжали пиршество. Мы невесело наблюдали, как они вгрызаются зубами в человеческое мясо. Животы их раздулись, но они ели, пока не прикончили все, кроме ступней и головы. Ее они надели на кол, и голова с опущенными веками наблюдала за их пиршеством.