Час ночи - Адамов Аркадий Григорьевич - Страница 34

В жизни почти любого, даже самого порядочного и честного человека, можно обнаружить случаи, которых он стыдится, за которые ему неловко или которые просто не надлежит знать посторонним. Это могут быть случаи, когда человек поддался страху, когда-то солгал или кого-то подвёл, могут быть какие-то не очень приятные обстоятельства развода, а то и брака, не очень красивая любовная история или досадный, глупый промах на работе, какие-то обстоятельства увольнения или, допустим, неприятная болезнь. Словом, невозможно перечислить все такие случаи. Но они всегда так или иначе присутствуют в жизни людей и обычно ими скрываются, и тут, как правило, ничего предосудительного нет. Человеку бывает часто неприятно, не только когда другие узнают об этих фактах, но и когда он их вспоминает.

А вот тут, в деятельности Виталия, без такой неприятной работы иной раз не обойдёшься. И делать подобную работу надо чистыми руками.

Это означает, как не раз повторял им Кузьмич, что нужно понимать: такова жизнь, так иной раз складываются обстоятельства, человеку порой свойственны слабости и ошибки, он может на чём-то неожиданно споткнуться и потом долго казнить себя и страдать. А потому необходимо снисхождение и сочувствие, а ни в коем случае не злорадство, не насмешка. И, наконец, это означает, что сведения будут сохранены в абсолютной тайне, так что и сам тот человек никогда не узнает, что его секрет раскрыт и уж подавно ничего не будут знать его близкие, друзья и дальние знакомые; больше того, ничего не должны знать и свои же сотрудники, не имеющие отношения к расследуемому делу, как бы ни подмывало рассказать друзьям иной раз действительно редкий или смешной случай, ставший известным именно таким путём.

За нарушение хоть одной из этих заповедей Кузьмич наказывал с необычайной суровостью.

Все эти заповеди соблюдались не только в отношении случайно попавшего в поле зрения или даже в чём-то заподозренного человека, но и в отношении преступника. Кузьмич объяснял так: «Полученные сведения могут помочь вам понять его характер, правильно построить допрос, изобличить в совершённом преступлении. Но впрямую использовать против него подобные сведения означает глубоко задеть, даже оскорбить человека. Это не только восстановит его против вас и помешает работе, но и вообще несправедливо, недостойно, и уронит вас в глазах людей, а следовательно, уронит престиж власти, которую вы представляете. Кроме того, такая практика и вас самих делает всё более морально нетребовательными и в конце концов может привести к несчастью».

Вот так непрестанно говорил им Кузьмич. И постепенно это стало их собственным образом мыслей, их нравственным законом.

И потому сейчас Виталий не боялся и не стыдился необходимости тайком познакомиться с личной, семейной жизнью неведомого ему ещё Владимира Сергеевича и легко преодолел первое естественное ощущение неловкости. Ну а чем такие сведения помогут ему в работе, что вообще может знать Галя, выяснится в ходе беседы. А побеседовать им придётся, тут уж ничего не поделаешь.

К этому последнему выводу Виталий пришёл, когда уже пересекал просторный, залитый неоновым светом вестибюль больницы.

Светка поджидала его в коридоре, у входа в палату.

— Погоди, туда сейчас нельзя, — сказала она.

— Как мама?

— Лучше. Знаешь, гораздо лучше.

Виталий подумал, что он мог бы об этом даже не спрашивать, достаточно было поглядеть на Светку. Какое-то сразу стало у неё отдохнувшее лицо, и лёгкий румянец появился на запавших щеках, и мягкий, успокоенный взгляд.

— И поела? — снова спросил Виталий.

— И поела, — подтвердила Светка. — И тебя ждёт. Она уже так хорошо говорит. Ты обедал?

— Конечно. А ты?

— Да. И знаешь, мама сегодня сама ела. А мне завтра уже надо на работу. Но теперь я спокойна. И маму тут все так любят. Тут вообще очень хорошие люди. А Галя просто прелесть что за девочка! Да, Витик, ты что-нибудь сделал с её заявлением?

— Забыл, — виновато признался Виталий. — Так эти дни закрутился, ты не представляешь.

Светка не ответила, только в глазах у неё мелькнул укор.

— Я сделаю, — поспешно добавил Виталий. — Обязательно. А Галя сейчас здесь?

— Да. Дежурит.

— Мне надо у неё кое-что уточнить.

— Я сейчас её позову. Но ты правда ей поможешь?

— Обязательно. Тем более…

Но Светка, не дослушав, энергично махнула кому-то за его спиной. Виталий оглянулся. К ним по коридору спешила Галя, держа в руке папку с какими-то бумагами.

В это время из палаты вышла другая сестра и за ней нянечка.

— Теперь можно, — торопливо сказала Светка. — Я пошла. А ты поговори с Галей сначала. Вот она идёт.

Светка скрылась за дверью. А Виталий отозвал подошедшую и сразу смутившуюся при виде его Галю к окну.

— Ой, мне так неловко! — сказала она.

— Пустяки! Мне только надо узнать подробнее причину вашей просьбы о прописке бабушки.

— Ну как же ещё подробнее? Ей там плохо. Они каждый кусок считают, который она съест. И заставляют работать, а бабушке трудно. Всё-таки семьдесят шестой год.

¦— Уж так каждый кусок и считают? — усомнился Виталий. — Они же обеспеченные люди.

— Ой, они лопаются от денег! Вы бы посмотрели, сколько у Софьи тряпок, и шуб целых четыре, и чего только из украшений нет! А чем только квартира не набита! Одних картин сколько! И машина! А дачу какую строят!.. Вот эту дачу паршивую они на бабушку хотят записать.

— Это зачем?

— А как же? Дача-то за сто километров. Это уже область. Ну, и надо выписываться из Москвы, чтобы там прописаться. Конечно, никто из них московской прописки терять не хочет. А бабушку и не спрашивают.

— Из кого же состоит их семья?

— Дядя Володя, бабушка, Софья и Лиза, их дочка.

— Всё?

— Ну ещё у Софьи брат есть младший, Гоша. Он тоже у них живёт, но прописан где-то ещё. У бывшей жены, кажется. Тунеядец и пьяница. И как юбку увидит, так вяжется. Прохода от него нет.

— А ещё кто-нибудь из родственников есть?

— Больше никого нет.

— А можно сказать, что бабушке там неспокойно жить? Что гости часто, шум, музыка?

— Конечно! Каждый день гости. И приезжают к ним всё время. Из разных городов. Я даже всех не знаю.

— Ну кого-нибудь всё-таки знаете?

— Да. Вот Илья Спиридонович из Куйбышева. Ой, какие он подарки привозит! Глаз не оторвёшь.

— Что же он такое привёз, например? — усмехнулся Виталий.

— Ну вот кольцо. Софья его не снимает. Большой бриллиант на чёрном агате, и такие лучи из осколков отходят. Представляете?

— Приблизительно.

— Ну это неважно. Потом кто ещё? Семён Трифонович, толстый такой. Сколько он анекдотов знает! Обсмеёшься! Забыла только… Ах да! Он из Свердловска. Потом Махмуд Алиевич из Баку. Тоже заваливает всех подарками. Он такой кинжал дяде Володе подарил, из серебра. Очень древний. И даже мне, — Галя рассмеялась, — колечко хотел всучить. Знаете, как в «Горе от ума» этот… ну как его?.. Мы учили… «Собаке дворника, чтоб ласкова была»… Противный дядька. Да все они… — Галя махнула рукой. — Возьмите хоть Зойку, подружку Софьину. Это ж такая спекулянтка…

Да, как и следовало ожидать, Галя ничего не знала о подпольной деятельности Владимира Сергеевича. Но жизнь его дома, её уклад, царившая там нравственная атмосфера были теперь Виталию ясны. И конечно, названные Галей имена он постарался запомнить накрепко.

На следующее утро у Виталия состоялся серьёзный разговор с Виктором Анатольевичем Исаевым, в производстве у которого и было дело по убийству Николая Павлова.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Исаев. — Мне тоже не верится, что этот Владимир Сергеевич причастен к убийству. И, следовательно, к ограблению. Не решится он так глупо разорвать выгодные деловые связи. Невозможно это допустить.

— Тогда он, наверное, заинтересован найти убийцу, — предположил Виталий. — Хотя бы для того, чтобы оправдаться перед сообщниками. В этом случае он поможет даже милиции.