Блатной романс - Майданный Семен - Страница 16

А он продолжал нагло любоваться ее профилем. Высокие брови, глаза – карельские озера, губы пухлые, как черешни…

– У вас есть сигареты? – мило помахав пальчиками, как бы остужая обожженные текилой губы, спросила она.

– Наверно, слишком крепкие. «Кэмел» без фильтра. А вам горло, наверное, следует беречь.

– Не такая уж я неженка, и ничего страшного с моим горлом не случится. Пригласили, так давайте уж, ухаживайте по всем правилам. – В ее глазах, в уголках ее губ наконец появился намек на улыбку.

В пропахшем пивом и табаком зальчике было почти пусто. Бармен мудро не лез с разговорами.

– Я иногда заглядываю в этот бар, – зачем-то сказал Сергей, протягивая полупустую и примятую в кармане пачку сигарет.

– Догадываюсь. У вас как раз вид человека, хорошо знающего все шалманы в округе. – Она не хамила, она пыталась найти нужную ноту, чтоб возник легкий, ни к чему не обязывающий треп с обязательными подначками друг друга. Чтобы собеседники после пары рюмок расстались вполне довольные друг другом. Может быть, даже обменялись бы телефонами, но никогда бы друг другу не позвонили. Она вела себя как обыкновенная кукла генерального папы, сохраняющая разумную дистанцию с папиными подшефными.

И Сергей запросто поверил бы, что она – кукла, очень дорогая кукла, с ногами от ушей и так далее. Но полчаса назад Шрамов слышал, как она пела… И сейчас Шрам сидел, навалившись на стойку, и гадал, спросить ему или не спросить, как девушку зовут? А вот о том, к чему может привести данное знакомство и чем это все грозит, Шрам старался не думать.

Глава 7

Телефон – черный угловатый короб с круглым еще диском и тяжеленной трубкой – зазвонил, как пожарная сирена. Старик Кузьмич затряс головой, будто звенит не на столе, а у него в ухе, вытянул щуплую шею навстречу снимаемой щуплой ручкой трубке:

– Алло? Нет, это не Андрей Юрьевич, а Егор Кузьмич… А это уже вас. В этом городишке всем все становится известно чересчур быстро.

Андрей тяжело вздохнул:

– Ну что там еще? – принял и прижал тяжеленную, будто налитую свинцом, трубку к уху.

– Андрей Юрьевич? – вежливо, почти нежно спросила трубка вкрадчивым голосом.

– Ну? Слушаю.

– Если ты, козел, – столь же нежно продолжила трубка, – не прекратишь переть на рожон, мы тебе кишки в темном переулке выпустим. А также бабе твоей зиппер наружу вы вернем…

Андрей без особого отвращения отнял трубку от уха, но не положил на рычаги, а так и оставил в вытянутой руке. Пусть выдается. В глазах Андрея сгустилась безбрежная тоска. На руке Андрея скупо угадывался вытатуированный якорь – память о флотской юности.

– Достают? – переспросил Егор Кузьмич и коротко хохотнул. И вроде бы смутился, потому что предпочел спрятать свою сухонькую, на сусликовую похожую голову внутри пыльного сейфа. – Вам, кстати, грамоты нужны?

– Какие грамоты? – не понял Андрей.

Его взгляд блуждал по выцветшим настенным рожам героев былых времен. В героях наблюдался перебор. На стенах висели заслуженные вожди: уже забытый Черненко, еще памятный Громыко (Горбачев был пошкрябан, будто в него тыкали консервным ножом), замухрышки районного значения типа последнего первого секретаря и случайные в этой местности люди – Гагарин, Тимирязев и почему-то Фидель Кастро.

– Ну обыкновенные грамоты, – вернул его из забытья Егор Кузьмич. И чем морочиться объяснять, вынырнул из сейфа и потряс перед остающимся хозяином кабинета пачкой кумачовых незаполненных грамот «Победителю социалистического соревнования». – Может, кого выдастся наградить?

– Сейчас награждают в основном триппером, – вздохнул Андрей и наконец брякнул трубку на рычаги. Его тяжелые ладони безвольно опустились на стол. Бог здоровьем не обидел Андрея Юрьевича, но тут нашла коса на камень. Если бы Андрей мог что-то решить кулаками, давно отправился бы решать.

А бодрый Егор Кузьмич, швырнув за невостребованностью стопку грамот на пол, где уже лежала пачка желтых газет «Правда», подъюлил к столу, на правах прежнего хозяина придвинул к себе пепельницу, зарядил в нее мятую бумагу и чиркнул спичкой.

Бумажка закорчилась в огне.

– Что это? – спросил Андрей, хотя ему было абсолютно по фиг.

– Членские взносы, – жизнерадостно отрапортовал старик и чихнул. И пока лиловые фамилии в ведомости выкаблучивались в огне, продолжил прерванную телефоном говорильню-мутотень. – Нелегкое дело вы затеяли, Андрей Юрьевич. Сметут вас, как пить дать, сметут. На данном этапе классовой борьбы это непреложный факт…

Андрей только поморщился и от скуки уставился на корешки книг в распахнутом шкафу. Ленина пудов пять, а еще пятидесятитомный бородатый Карл Маркс и прочие классики. До сих пор, вот уже два года, они с Кузьмичом без особых свар делили кабинет. Теперь профсоюз оставался сам на сам. Андрей гадал, долго ли он, профсоюзный лидер нефтеперерабатывающего комбината, продержится. По всему выходило, что недолго. Не было у Андрюхи реальной силы удержать хоть зубами завод от продажи американским буржуям. Богатые гады обложили профсоюз со всех сторон. Да и почти не профсоюз уже, человек двадцать верных осталось. И секретарша, которой три месяца не плачено. А ряды продолжают таять.

– …Как учили вожди, иногда разумно и отступить, – сказал уже стоящий на стуле Егор Кузьмич, снимая со стены знамя заводского парткома. – Вам бюст Ленина оставить?

Тут с громогласным бабахом; рассыпалось на тысячу острых осколков стекло. Конкретно – оконное стекло. И по вышарканному полу покатился залетный булыжник. Андрей только челюстями скрипнул.

Егор Кузьмич слез со стула, аккуратно свернул знамя и спрятал под зашмонянный пиджачок на груди. Примерил на предмет веса чугунный бюст Ленина и с сожалением вернул на место:

– А Ильича я вам оставлю. Ильич завещал бороться и не сдаваться.

Андрей хотел послать старика с его бюстом подальше. Но подумал, что от этого легче на душе не станет. И к тому же вдруг враги от угроз перейдут к делу? Тогда тяжелый бюст пригодится – отмахиваться.

А шустрый партиец сгрузил в пепельницу следующую бумажку и снова поджег. Едкий дымок щекотнул ноздри. Ринувшийся в разбитое окно ветер развеял пепел по кабинету.

– Опять взносы?

– Черновик прокламации от девяносто первого года, – бесхитростно признался Егор Коммунизмыч. – Былое и думы.

Снова завизжал телефон. Андрей поднял трубку и положил назад, не слушая. Добрых вестей ему ждать было неоткуда.

Егор Кузьмич из ящика стола выгреб последнюю пыльную бумажку и вознамерился ее сжечь тоже. Но спички кончились, и он брезгливо принялся ее разглядывать – не сжевать ли, как истый конспиратор? Даже представить себе такое оказалось невозможно. Старик сплюнул на пол набежавшую горькую слюну и зашвырнул бумажку в угол, шут с ней.

– Не закажешь секретарше на посошок кофе приготовить? – неожиданно жалобно заклянчил Егор Коммунизмыч.

– Ну аукни ей, чтоб зашла, – вяло откликнулся Андрей.

Кофе у него в закромах еще имелся. С полбанки. Ушлый партиец точно приметил. А вот на какие шиши вставлять разбитое окно, и вообще – стоит ли этим заморачиваться, профсоюз не знал.

– Аукну и заодно в нужник сбегаю, – обрадовался, что выторговал халяву Егор Кузьмич, ведь все эти два года они харчевались раздельно.

Кузьмич вышел, и через пару секунд зашла Надя. Вообще-то вторая, после жены, женщина Андрея. Верная до потрохов, Андрею ее иногда даже жалко становилось.

– Слышь, Надюша, кофе приготовь. Чашки помельче, чтоб этот хвост меньше времени мне голову морочил.

Надежда испарилась за дверь исполнять, и тут вместо Коммунизмыча на пороге появился совершенно другой человек. Не высокий и не низкий. Жилистый, с серым железом в глазах, с твердой горизонтальной линией губ.