Жут - Май Карл Фридрих - Страница 72

– Где же он? Быстро скажи, я поеду туда и прикончу его!

Этому молодому человеку не было и тридцати; он выглядел как настоящий штиптар. Его высокая, жилистая фигура была облачена в красные одежды, украшенные золотыми кружевами и шнурками. Его ноги были обуты в опанки[47], сшитые из куска кожи и прикрепленные к нижней каемке штанов с помощью серебряных цепочек. Черты его бесцветного лица были резкими. Густые усы покрывали верхнюю губу; кончики усов были так длинны, что их, похоже, можно было закладывать за уши. В его темных глазах застыл орлиный взгляд. Горе тому, кому возьмется мстить такой человек!

Стойко рассказал, что с ним случилось – здесь и в пещере углежога. Юноша слушал молча. Кто ожидал от него вспышки гнева, тот заблуждался. Когда дядя окончил рассказ, юноша подошел ко мне, к Халефу, Оско, Омару и англичанину и, протянув нам руку, сказал:

– Я – ваш покорный слуга. Сперва благодарность, потом месть. Вы справились с убийцами и спасли моего дядю. Требуйте от меня все, что угодно; если это в моих силах, я сделаю это; только не просите пощады к тем, кого коснутся наши клинки. Дядя уехал две недели назад и до сих пор не вернулся домой. Мы встревожились за него и Любинко; мы решили поехать к ним в Батеру. Мы прибыли сюда, миновав Призренди, и хотели ехать в Фандину и Оросси. Здесь мы собирались лишь выпить кружку молока. Вдруг нас окликнул наш дядя. Теперь мы не поедем в Батеру, а направимся в пещеру углежога. Он и его слуги – убийцы; мы возьмем их с собой в Слокучи, чтобы люди нашего племени увидели, как мы мстим за смерть того, кого мы любили и кто мог бы когда-нибудь стать нашим вождем.

– Да, мы поедем к Чертовой скале, – добавил дядя. – Мой сын мертв; теперь ты стал наследником и обязан помочь мне наказать злодеев. Но сперва надо исполнить свой долг здесь. Хорошо, что вы встретились с нами; теперь в нашем распоряжении есть шесть надежных людей, которые исполнят просьбу эфенди.

Тут он, конечно, был прав. Помощь шестерых крепких мужчин была для меня как нельзя кстати. Теперь вместе с Галингре нас было тринадцать человек – небольшой отряд; этого было достаточно, чтобы внушить жителям деревни уважение к себе.

При появлении шестерых штиптаров киаджи куда-то вышел. Мы слышали, как он говорил с людьми, собравшимися снаружи, однако не могли разобрать его слова, потому что он говорил приглушенным тоном. Это мне показалось подозрительным. Если он говорил что-то хорошее, то мог бы не понижать голос. Я поделился своей тревогой со стариком, который теперь во всем поддерживал меня, и тот вышел, чтобы избежать волнений в толпе.

Тем временем Халеф вернул Стойко деньги, отнятые у разбойников. Стойко подтвердил, что это его деньги. Потом малыш снял кольчугу и отстегнул саблю, чтобы вернуть ее вместе с кинжалом. Стойко медлил, не решаясь их брать. Через несколько мгновений он обратился ко мне:

– Эфенди, у меня есть просьба к тебе и надеюсь, что ты исполнишь ее.

– Если это возможно, то рад буду помочь.

– Ее легко исполнить. Вы спасли меня. Я знаю, что без вас я непременно погиб бы. Мое сердце полно благодарности к вам, и я хочу это доказать. Хаджи сейчас вернул мне оружие, которое в нашей семье издавна передается по наследству. Тот, кому оно назначалось, теперь мертв; само оружие будет постоянно напоминать мне об убийстве, поэтому я хочу передать его тебе в знак благодарности. К сожалению, кольчуга тебе слишком мала, зато для хаджи она впору, так что позволь мне подарить ему…

Хаджи перебил его восторженным воплем. Стойко продолжал:

– А вот саблю и кинжал получишь ты, чтобы, глядя на них, вспоминал меня.

Глаза Халефа напряженно всматривались в меня. От моего ответа зависело, получит ли он богатый подарок или же нет.

К его радости, я сказал:

– Что касается кольчуги, то я не могу ни возразить, ни согласиться. Она должна достаться Халефу, и от него одного зависит, примет ли он этот ценный дар или же нет.

– Сейчас же, сейчас же! – крикнул Халеф, мигом облачаясь опять в кольчугу. – Как изумится Ханне, цветок среди прелестных жен, как обрадуется она, когда я предстану пред ней в сверкании серебра! Когда она узрит меня, то скажет, что к ней явился герой из сказаний Шехерезады или знаменитый полководец Салах-ад-дин[48]. Мне позавидуют самые отважные воины племени; юные жены и дщери будут мной восхищаться, а матроны воспоют хвалы моей храбрости, едва увидят меня. Враги же при моем появлении побегут в страхе и ужасе, ибо по сверкающей кольчуге узнают меня – непобедимого хаджи Халефа Омара бен хаджи Абула Аббаса ибн Хаджи Давуда эль-Госсара!

У Халефа, несмотря на его богатый опыт и бурные приключения, была воистину душа ребенка. С каким бы удивительным пафосом он ни говорил, никто не рисковал над ним смеяться. Стойко отвечал ему скорее вежливо и почтительно:

– Меня очень радует, что тебе нравится кольчуга. Пусть та, которую ты именуешь прелестной женой, признает, сколь многим я обязан тебе! Надеюсь, эфенди тоже не станет пренебрегать моим подарком?

– О пренебрежении не может быть речи, – ответил я. – Я не могу принять этот дар лишь потому, что он слишком ценный. Тебе нельзя раздавать сокровища, которые свято хранили твои предки.

Его лицо помрачнело. Я понимал, что, отвергая подарок штиптара, я наношу ему чуть ли не смертельное оскорбление, но надеялся, что Стойко все же составляет исключение и не станет гневаться. Однако теперь его голос звучал резко:

– Эфенди, ты знаешь, что делает штиптар, когда отвергают его подарок?

– Мне не доводилось этого узнать.

– Хорошо, тогда я скажу тебе. Он мстит за это оскорбление, или, если был чем-то обязан человеку, оскорбившему его, и потому не может отомстить ему, уничтожает подарок, которым пренебрегли. Ни в коем случае он не возьмет его назад. Конечно, было бы величайшей неблагодарностью, если бы я рассердился на тебя, ведь ты спас мне жизнь и хорошо ко мне относишься. Поэтому мой гнев обратится на предметы, что не понравились тебе. Они будут уничтожены.

Он вытащил саблю из ножен и принялся гнуть клинок, так что тот готов был уже лопнуть. Я взял Стойко за руку, стремясь ему помешать, и воскликнул;

– Послушай, что за чертовщина! Не станешь же ты всерьез ломать этот несравненный клинок! Ты только грозишь!

– Я не грожу. Я даю тебе слово, что разломаю саблю на куски, если ты не пообещаешь мне сейчас принять ее в дар.

Он отдернул руку и снова стал энергично гнуть саблю. Я видел, что он говорит всерьез, и поэтому вмешался:

– Остановись! Я возьму ее!

– А кинжал?

– Тоже.

– Хорошо. Бери его! Да принесет тебе это оружие удачу в беде и победу в бою! Теперь же надо отправиться в путь, прежде чем подручные Жута узнают, что случилось.

– Если ты думаешь, что они не знают этого, то ошибаешься. Ругова – маленькое местечко, поэтому люди тотчас узнают обо всем, что случилось, даже если это их не касается. Так что, они как следует подготовились к встрече. Развяжите Жуту ноги, чтобы он мог идти. Пусть Оско и Омар возьмут его с двух сторон и сразу же пристрелят любого, кто рискнет прийти ему на помощь.

Ноги были развязаны. Жут не шевелился.

– Встань! – приказал Халеф.

Арестованный сделал вид, что не слышит. Но когда хаджи угостил его хлестким ударом плетки, тот мигом вскочил, свирепо поглядел на малыша и воскликнул:

– Собака, храбрись, пока у меня руки связаны! Если бы не это, я бы мигом тебя отмолотил. Но дело пока не кончено. Вы все скоро поймете, что значит оскорблять Жу… я хотел сказать – Кара-Нирвана!

– Говори всегда слово «Жут», – ответил я, подбивая его к признанию. – Мы все знаем, что ты главарь разбойников. Ты науськиваешь своих собак на людей, а сам всегда остаешься в стороне. Углежог загоняет людей в сети, раскинутые тобой, а ты заманиваешь их в ловушку хитростью и коварством. Еще можно восхищаться разбойником, нападающим на людей смело и открыто, но ты трус, коего должно лишь презирать. У тебя нет ни капли мужества. Ты боишься даже признаться, кто ты. Тьфу, позор на тебя! Да не набросится на тебя с лаем собака, ибо и это слишком большая честь для тебя!