Виннету - Май Карл Фридрих - Страница 25

— Наш белый брат Сэм здесь? — спросил предводитель. — Каким образом ты попал на тропу своих краснокожих друзей и братьев?

— Бао, Хитрая Лиса, встретил меня, ибо шел по моему следу, — ответил Сэм.

— Мы думали, это след красных собак, которых ищем, — объяснил Бао на ломаном, но вполне понятном английском языке.

— О каких собаках говорит мой красный брат?

— Об апачах из племени мескалеро.

— Почему вы называете их собаками? Мои храбрые братья кайова повздорили с ними?

— Мы выкопали военный топор против паршивых койотов.

— Уфф! Я рад! Мои братья сядут с нами, а я скажу им важную новость.

Бао внимательно посмотрел на меня:

— Я не встречал еще этого бледнолицего, он молод. Это белый воин? У него уже есть имя?

Мое настоящее имя и фамилия не произвели бы должного впечатления, поэтому Сэм Хокенс, вспомнив слова Виллера, ответил:

— Мой любимый брат и друг приплыл недавно по Большой Воде со своей родины, где прославился как великий воин. Он никогда не видел ни бизона, ни медведя, но позавчера, спасая мне жизнь, сразился с двумя быками и убил их, а вчера заколол ножом серого медведя из Скалистых гор, причем сам не получил ни царапины.

— Уфф, уфф! — в удивлении воскликнули краснокожие, а Сэм продолжил, не боясь преувеличений:

— Его пуля всегда попадает в цель, его кулак бьет без промаха. Одним ударом он валит с ног любого врага. Поэтому белые с Запада прозвали его Шеттерхэнд — Разящая Рука.

Таким образом, не спрашивая моего согласия, мне окончательно было присвоено военное имя. Согласно обычаям Запада даже лучшие друзья часто не знают настоящих имен друг друга.

Бао протянул мне руку и дружелюбно сказал:

— Шеттерхэнд — Разящая Рука позволит нам называть его нашим братом и другом? Мы любим и уважаем людей, которые убивают врага одним ударом. Шеттерхэнд — Разящая Рука будет желанным гостем в наших вигвамах.

В переводе это значило: «Нам нужны негодяи, сильные и ловкие, как ты. Если ты будешь рыскать, убивать и грабить для нас, мы станем друзьями!»

Мой ответ прозвучал дипломатично:

— Я люблю краснокожих воинов, сынов Великого Маниту, нашего общего отца. Мы братья и должны помогать друг другу в борьбе с любым врагом, который выступит против вас или нас.

На измазанном жиром и краской лице Бао промелькнуло выражение удовлетворения:

— Шеттерхэнд сказал хорошо. Мы выкурим с тобой трубку мира.

Индейцы вместе с нами сели на берегу ручья. Бао достал трубку. От нее исходил резкий, неприятный запах, ощущавшийся даже на расстоянии. Он набил трубку смесью, как мне показалось, накрошенной свеклы, желудей, листьев льна и капусты, зажег ее, встал, затянулся дымом, подул вверх — к небу, вниз — к земле и сказал:

— Там, наверху, живет Добрый Дух, а здесь, на земле, растут плоды и ходят животные, которых он подарил людям кайова.

Затем Бао затянулся еще четыре раза, поочередно выпуская дым на север, юг, восток и запад.

— Там, — продолжал он, — живут красные и белые мужи, которые незаконно присвоили себе плоды и животных. Но мы найдем их и отнимем все, что принадлежит нам. Я сказал! Хуг!

Ну и речь! Как же она отличалась от всего, что мне приходилось читать, а потом и часто слышать! Этот кайова без зазрения совести объявил все растущее и живущее на земле собственностью своего племени, тем самым не только признав за собой право на грабеж, но и возводящего в ранг обязанностей каждого члена своего племени. И теперь мне предстояло стать другом этих людей! К сожалению, с кем поведешься…

Бао протянул Сэму эту отнюдь не мирную трубку мира, тот отважно затянулся шесть раз и тоже произнес речь:

— Великий Маниту не обращает внимания на цвет человеческой кожи, он знает, что люди могут использовать краску, чтобы его обмануть, поэтому он смотрит в сердца людей. Сердца воинов прославленного племени кайова всегда мужественные, бесстрашные и верные. Мое сердце привязано к ним, как мой мул к дереву, и всегда так будет, чтоб мне лопнуть! Я сказал! Хуг!

Вот каким был Сэм Хокенс, этот маленький и хитрый человечек! Любое дело он мог обратить к выгоде для себя. Его речь была воспринята громким и уважительным «уфф, уфф, уфф!»

И тут Сэм совершил настоящее злодейство, протянув мне глиняную вонючку и недвусмысленно давая понять, что от этого деликатеса мне не отвертеться. А ведь случалось, того, кто закуривал эту адскую смесь, приходилось поддерживать, чтобы человек не свалился с ног. К счастью, мне уже довелось пережить такой ритуал, и я полагал, что выдержу и этот. Я встал, торжественно поднял руку с трубкой и затянулся первый раз. И тут же убедился, что помимо названных мною четырех ингредиентов здесь присутствует и пятый. Мой нос и язык явственно ощущали запах и дым тлеющего войлочного сапога. Пустив струю дыма к небу и к земле, я сказал:

— С неба ниспадают лучи солнца и дождь, небо шлет нам все блага. Земля принимает тепло и влагу и за это дарит нам бизона и мустанга, медведя и оленя, тыкву и кукурузу, а главное — благородное растение, из которого мудрые краснокожие мужи изготовляют кинникинник, тот самый, что источает из трубки мира запах любви и братства.

Когда-то я прочитал, что индейцы называют свою табачную смесь «кинникинник», и воспользовался этим знанием. Затянувшись еще раз, я выпустил дым на все четыре стороны света. Нет, запах сложнее, чем я думал. В нем явно чувствовалось присутствие еще двух компонентов: канифоли и ногтей. Совершив это эпохальное открытие, я вдохновенно продолжал:

— На западе возвышаются Скалистые горы, на востоке тянутся бесконечные равнины, на юге сверкают озера, а на севере плещутся огромные волны моря. Будь эта страна моей, я подарил бы ее воинам кайова, потому что они мои братья. Пусть удача сопутствует вам в охоте, пусть в этом году будет у вас в десять раз больше бизонов и в пятьдесят раз больше медведей, чем людей вашего племени. Пусть зерна кукурузы будут словно тыквы, а тыквы вырастут такие, чтобы каждая была как десять обычных. Хуг! Я сказал!

Мне ничего не стоило желать им всех этих благ, зато они радовались, будто на самом деле их получили. Это была лучшая из когда-либо произнесенных мною речей и, учитывая обычную сдержанность индейцев, была выслушана с величайшим вниманием и вызвала невероятную радость. До сих пор никто, тем более белый человек, не желал им столько благ, да и не собирался ничего дарить, поэтому благодарные крики «уфф, уфф!» звучали не переставая. Бао жал мне руку, заверяя в вечной дружбе, и так широко улыбался, произнося «уфф!», что мне удалось избавиться от трубки мира, воткнув ее ему в рот. Индеец тут же умолк, наслаждаясь ее содержимым.

Я впервые участвовал в «священном обряде» индейцев. Выкурить трубку мира — для них действие исключительно торжественное. Делается это лишь в чрезвычайных обстоятельствах и ко многому обязывает. Позже я много раз курил трубку мира, всегда сознавая значимость этого обряда, но в тот день испытал лишь отвращение. Когда Сэм упомянул о сердце, «привязанном, как мул к дереву», мне было смешно, и только. Моя рука провоняла табаком, и я от всей души обрадовался, что трубка попала в рот индейца. Достав из кармана сигару, я раскурил ее, чтобы перебить противный вкус и запах. И тут заметил, что глаза краснокожих с вожделением обратились ко мне. У Бао отвисла челюсть, причем из открытого рта вывалилась трубка, но он, опытный воин, ловко подхватил ее и опять зажал зубами. Однако весь облик его свидетельствовал о том, что он явно предпочитал одну сигару тысяче трубок мира, набитых благоухающим кинникинником.

Поскольку наша экспедиция поддерживала постоянную связь с Санта-Фе, откуда доставлялись на повозках все необходимые продукты, я не испытывал недостатка в сигарах и на всякий случай взял в поход изрядное количество. Поэтому сейчас я мог угостить всех индейцев. Бао сразу же вынул изо рта трубку и закурил сигару, а его люди, засунув подарок целиком в рот, начали его жевать. И хотя, как известно, о вкусах не спорят, в тот день я поклялся никогда больше не дарить индейцам сигары.