Сокровище Серебряного озера - Май Карл Фридрих - Страница 69

Четвертый всадник восседал на очень высоком и крепком жеребце. Своей фигурой этот муж напоминал широкий бочонок. При этом он был так мал, что его ноги не доставали даже брюха животного. Несмотря на палящее солнце, толстяк носил вылинявшую шубу, всей шерсти с которой хватило бы разве что на шкурку полевой мыши. Голову толстяка прикрывала гигантских размеров шляпа-панама, а из-под шубы выглядывали большие сапоги с отвернутыми голенищами. Рукава шубы скрывали кисти всадника, и единственное, что было видно — его толстое, красное, радушное и вместе с тем плутоватое лицо. Большая шуба не позволяла видеть какое-либо оружие, кроме длинноствольного ружья, которое болталось за его спиной.

Этими двумя были Дэвид Кронерс и Якоб Пфефферкорн, всюду известные как Длинный Дэви и Толстяк Джемми 38. Они были неразлучны подобно сиамским близнецам и всегда и везде появлялись вместе. Джемми был немцем, Дэви — янки, но после многих лет совместных скитаний последний набрался достаточно немецких выражений и теперь хорошо понимал чужую речь. Так же неразлучны были и их лошади. Они всегда находились рядом, вместе щипали траву, а когда вынуждены были терпеть общество других своих собратьев, отходили в сторонку, жались бок о бок, пофыркивали и ласкались друг к другу.

Едва перевалило за полдень, четверо всадников покрыли уже значительное расстояние, и не только по мягкой траве, ибо толстый слой дорожной пыли лежал на одежде людей и телах животных. Все же никто не показывал своей усталости — ни люди, ни кони. Если даже они и были утомлены, об этом можно судить лишь по молчанию, с которым ехали всадники. Первым долгую тишину нарушил Хромой Френк, трусивший рядом с Олд Шеттерхэндом и обратившийся к нему на своем излюбленном диалекте :39

— Стало быть, заночуем сегодня у Элк-Форк? Сколько еще до нее?

— Будем там под вечер, — ответил охотник.

— Только под вечер? Увы! Кто это вытерпит! Мы в седле с раннего утра! Может, остановимся и дадим передохнуть хотя бы лошадям? Как вы думаете?

— Конечно, остановимся, но только когда проедем прерию. Дальше пойдет широкий лес, там найдем воду.

— Прекрасно! Будет возможность напоить коней и накормить их травой. Но что мы там найдем? Вчера мы съели последний кусок бизоньей вырезки, а сегодня утром глодали кости. С того момента нам на мушку не попался даже воробей, не то что там дичь, а мне просто необходимо что-нибудь съесть, иначе я умру с голоду!

— Не волнуйтесь, дружище! Я уж забочусь о жарком.

— Да? Но о каком? Этот старый луг так пуст, как и мое брюхо, даже жуков — и тех не видно! Где же тут досточтимый голодный вестмен достанет жаркое?

— Я уже его вижу. Ведите моего коня за поводья и отправляйтесь дальше вместе с остальными, но не слишком торопитесь.

— Что? — удивился Френк, недоверчиво качая головой. — Вы уже видите жаркое? Но я вовсе не ощущаю ничего подобного.

Тем не менее, взяв поводья коня Олд Шеттерхэнда, Френк поехал дальше за Дэви и Джемми. Охотник же, спрыгнув на землю, направился в сторону торчащих среди травы маленьких холмиков. Здесь была колония луговых собачек — именно так называются американские сурки, издающие звуки, напоминающие собачье тявканье. Эти существа безвредны и очень занимательны и, что очень интересно, живут по соседству с гремучими змеями и совами. Когда кто-нибудь приближается к ним, они встают на задние лапки, чтобы лучше рассмотреть, а как только заметят что-нибудь подозрительное, молниеносно ныряют в свои норы, и никому уже их не выкурить оттуда. Охотник, который может найти какую-нибудь другую живность, пренебрегает мясом этих зверьков, и вовсе не потому, что оно несъедобно, а просто по предубеждению. Если же зверолов решится поймать такую «собачку», то он и не подумает приближаться к норе, ибо эти создания очень внимательны и таким простым способом поймать их не удастся. Достигнуть своей цели охотник сможет лишь благодаря ужимкам и нелепым движениям, поскольку должен возбудить любопытство зверька. Луговые собачки очень любопытны, потому они не сразу поймут, кто идет к ним и зачем, а будут наблюдать. Олд Шеттерхэнд прекрасно разбирался в повадках зверьков, которые, сидя на своих холмиках, давно заметили его. Он неожиданно начал пританцовывать, то поднимаясь и пригибаясь, то кружа, вращая при этом руками с ружьем подобно ветряной мельнице.

Хромой Френк, ехавший вместе с Джемми и Дэви, наблюдая за сценой, с удивлением произнес:

— Бог ты мой, что это ему стукнуло в голову? Не припадок ли это? Он ведет себя так, будто выпил белламадонны!

— Белладонны, ты хотел сказать, — поправил Джемми.

— Молчи! — приказал малыш. — Белладонна! Что за галиматья! Это называется белламадонной. Уж я-то, уроженец Морицбурга, знаю! Там, в лесу, растет дикая белламадонна. Я, пожалуй, ее тысячу раз видел. Чу! Он стреляет!

Неожиданно Олд Шеттерхэнд два раза выстрелил из ружья. Оба выстрела слились в один. Спутники охотника повернулись в сторону холмиков, а Олд Шеттерхэнд уже подбежал туда, два раза наклонился, что-то поднял и направился к остановившимся всадникам. Положив двух «собачек» в большую седельную сумку, он сел на коня. Хромой Френк не мог скрыть своего разочарования и даже во время езды продолжал брюзжать:

— И это жаркое? Покорнейше благодарю!

— Почему?

— Такого куска мне не проглотить!

— А ты пробовал когда-нибудь что-либо подобное?

— Никогда! Подобное и во сне не приснится!

— Значит, не знаешь, съедобны они или нет. Ты пробовал хоть раз молодого козленка?

— Молодого козленка?! — Френк щелкнул языком. — Естественно! Послушайте, это же само изящество!

— Да что вы, Френк? — засмеялся Олд Шеттерхэнд.

— Клянусь честью! Деликатес, равный которому не отыскать!

— У многих это вызовет лишь улыбку.

— Да, глупцов всегда хватало. Скажу вам, мы — саксонцы — народ с головой и знаем толк в наслаждениях, как никто другой во всей Европе! Положить молодого козленка в здоровенную кастрюлю, добавить головку чеснока и несколько стеблей майорана, все это зажарить до хрустящей коричневой корочки, а потом подать на стол. Это воистину пища богов и богинь с Олимпа! Я знаю это не понаслышке, ибо вся Саксония по воскресеньям и праздникам ест только жареную козлятину, особенно под Пасху, когда подрастают молодые козочки.

— Очень хорошо! Но скажи мне, ты хоть раз пробовал раньше Lapin?

— Lapin? Что это такое?

— Домашний заяц, попросту кролик.

— Кролик? A la bonne heure! 40 Это действительно деликатес! В Морицбурге и окрестностях в мои времена к празднику освящения церкви всегда откушивали крольчатину. Нежнейшее мясо, прямо как масло! Оно просто тает во рту!

— Но найдется много таких, кто высмеет тебя, если ты им такое скажешь.

— А у тех, кто смеется, попросту не все дома! У кролика, который ест лучшую и свежую зелень, должно быть соответствующее по вкусу мясо — это же само собой разумеется! Разве вы будете отрицать?

— Конечно же, нет, но и ты не должен незаслуженно смеяться над песиком прерии. Ты сам увидишь, что его мясо не уступит ни молодой козлятине, ни крольчатине.

— Такого я никогда не слышал!

— Теперь услышал, а еще и попробуешь сегодня. Я говорю тебе, что… Стой, не всадники ли там скачут?!

Олд Шеттерхэнд указал на юго-запад, где вдали показались какие-то фигуры. Расстояние до них было приличным, а потому узнать, кто появился на горизонте — бизоны, кони или люди, пока не представлялось возможным. Охотники неторопливо направились дальше, не спуская глаз с группы. Через несколько минут стало ясно, что это всадники, а вскоре можно было различить их синие мундиры, которые выдали солдат.

Военные, собственно, держали курс на северо-восток, но, заметив четырех всадников, резко изменили направление и галопом погнали к ним коней. Отряд из двенадцати драгунов возглавлял лейтенант. Остановив подчиненных на расстоянии, быть может, тридцати шагов, офицер окинул четырех всадников мрачным взором и спросил: