Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Служили два товарища - Дунский Юлий Теодорович - Страница 3


3
Изменить размер шрифта:

— Так… Очень мило.

Из коридора слышалось хлопанье дверей, быстрый топот каблуков — соседи бежали узнать, в чём дело. Маленький номер сразу заполнился людьми, по большей части офицерами.

— Кого это?.. Что случилось? — спрашивали они друг у друга.

Стрелявший объяснил:

— Это Серёжка Лукашевич… Я в темноте не узнал.

В номер торопливо вошёл загорелый плечистый полковник. За ним шла девушка — сестра милосердия.

— Поручик Брусенцов! Что здесь происходит? — недовольно спросил полковник. — Кто стрелял?

Брусенцов встал было с постели, потянув за собой простыню, которой прикрывался. Но простыня была одна на двоих. Ойкнув, женщина рванула её на себя, и Брусенцову пришлось снова сесть. Так, сидя, он и отвечал полковнику:

— Стрелял, естественно, я… — Он со злобой поглядел на тяжёлый австрийский пистолет. — В комнату кто-то ворвался и заорал: руки вверх!.. А у меня под подушкой пистолет. Я и выстрелил… А это, оказывается, Лукашевич, адъютант Миронова… Что, зачем — понять не могу!..

— Попрошу имя и фамилию вашей дамы, — сказал полковник.

Брусенцов, несколько смутившись, повернулся к женщине:

— Как тебя зовут?

Та подняла на полковника испуганные глаза:

— Ксана… Нестеренко Ксения.

— Вы подтверждаете слова поручика?

— Да. Всё так точно и было, как они рассказали. Тот с револьвером зайшол, а они…

— Да не револьвер это, — с досадой перебил кто-то из офицеров. — Зажигалка… Он пошутить хотел.

— Вот и пошутил, — сухо сказал полковник. И велел женщине: — Одевайся и можешь идти… А вам, поручик, тоже советую одеться. И, пожалуйста, сдайте мне оружие. Вы под домашним арестом.

Брусенцов молча отдал полковнику пистолет.

Сестра за это время успела с помощью двух офицеров перевернуть Лукашевича на спину и расстегнуть на нём китель. Теперь она поднялась с колен и сказала:

— По-моему, он умер… Пульса нет.

Никто не перекрестился, не снял фуражку — как-то обстановка не располагала.

— Сестра, — попросил полковник. — Может быть, вы побудете с ним? До прихода врача?

Сестра покорно кивнула.

…Прапорщик лежал уже не на полу, а на постели Брусенцова. Рядом сидела сестра милосердия. Сам Брусенцов, в английском френче и бриджах, шагал по комнате, скрипя сапогами. Больше в номере никого не было.

— Ну что вы на меня смотрите, как… как сова из дупла, — раздражённо сказал Брусенцов. Сестра, действительно, смотрела на него с непониманием и страхом. — Молчим?.. Понятно. Убить мерзавца презрением.

Тогда сестра отвела глаза и сказала:

— Может быть, вы уйдёте? Вы уже своё сделали.

— Куда это я уйду? Я здесь под домашним арестом… Мой дом — моя крепость.

— Такие люди, как вы… — сказала сестра дрожащим голо» сом, — опозорили белое дело… Из-за таких нас ненавидят.

Поручик поглядел на её милое расстроенное лицо и буркнул:

— Много вы понимаете…

Он, видимо, хотел этим ограничиться, но не выдержал и заговорил снова:

— Да, по-идиотски убил приятеля… Так ведь время идиотское!.. Все с ума посходили! — Он вдруг усмехнулся. — И вы тоже сумасшедшая. Тут покойник лежал, вам бы плакать или молиться, а вы про белое дело рассуждаете… Ну что ж, очень мило. Давайте про белое дело…

Брусенцов поглядел на неё опять, и она в первый раз заметила, что глаза у поручика серо-синие, цвета сабельной стали.

— А вы знаете, — сказал он, — что через месяц ни вас, ни меня и вообще никого из наших тут не будет?.. Против нас стотысячная армия. Сто тысяч голодных и злых пролетариев. Да они эти неприступные укрепления зубами прогрызут!..

Сестра подняла к лицу дрожащую ладошку, будто загораживаясь от Брусенцова.

— Какой вы всё-таки скверный человек… Вы боитесь — и вам надо, чтобы все боялись. Чтобы потеряли надежду… Зачем? Что я вам сделала?

— Вы мне? Ничего.

Поручик взял из вазы на подоконнике виноградинку, положил в рот. Потом спохватился и переставил вазу поближе к сестре.

— Ешьте виноград.

Она молча отпихнула вазу. Но Брусенцов, занятый своими мыслями, даже не заметил этого.

— Люди готовы поверить в любую чушь. Только правде никто не верит… У вас у всех одна надежда — Крым. Отберут его, и куда вы денетесь?.. Господа офицеры пойдут в дворники, дамы — на панель… Присутствующие исключаются.

Дверь распахнулась, и вошёл офицер, тоже поручик, в черкеске. За ним шли двое солдат. Офицер поклонился сестре, а Брусенцову сказал:

— Саша, поздравляю. Ты под следствием.

Он глянул на покойника и сочувственно поцокал языком.

— Жалко, жалко мальчишку… А?.. Во цвете лет… Ну, пошли.

Бруснецов снял с вешалки шинель и полевую сумку. Потом спросил поручика:

— У вас на конюшне стоит мой Абрек. Скажи Петренке, чтоб смотрел за ним. И пускай проезжает каждый день.

— Слушаю и повинуюсь… Гляди, что у меня есть. Улыбка Антанты.

Поручик в черкеске показал на свои газыри. В них были напиханы сигары. Одну штуку он вытянул и предложил Брусенцову:

— Бери… На губе пригодится.

Сестра спросила:

— Простите, а где же доктор?

Офицер не знал, но галантно ответил:

— Мадемуазель, он будет с минуты на минуту.

Уже в дверях Брусенцов остановился.

— Да! Ещё одно дело… Милосердная сестрица, где я вас найду? По какому адресу?.. Мы с вами не доспорили.

Сестра закусила губу и промолчала.

— Нет уж, вы ответьте. А то ведь я не уйду — Брусенцов уселся на стул посреди комнаты. — Будет грандиозный скандал.

— Будет, — с готовностью подтвердил поручик в черкеске. — Он не пойдёт. Нижние чины откроют огонь… К чему лишние жертвы?

— Хорошо, — сказала сестра и почему-то улыбнулась. — Я живу на Корабельной улице. Адмиральский переулок, крайний дом.

— Не знаю, но отыщу.

И Брусенцов двинулся к двери.

Деревня Жуковка

5 ноября 1920 года

Аэродром красной авиации размещался на выпасах за деревней. Самолётов было три, вернее, два с половиной: один — бескрылый, как кузнечик, — находился на ремонте.

Андрей Некрасов стоял возле этого самолёта и с грустным интересом смотрел, как в отдалении, за лётным полем, авиаторы хоронят товарища.

На могильный холмик водрузили пропеллер, командир сказал какие-то неслышные Некрасову слова. Пятеро лётчиков вынули револьверы, выстрелили в воздух — и в это время плечо Некрасова тронула чья-то рука.

Андрей обернулся и увидел незнакомого человека — щуплого, в кавалерийской шинели чуть не до пяток.

— Здоров! — сказал человек. — Ты, что ли, съёмщик?

— Ну я. А вы кто?

Человек в шинели не понял, к кому относится это «вы», и даже оглянулся через плечо, не стоит ли кто сзади. Потом сообразил и улыбнулся:

— Я-то? Карякин я, Иван Трофимович, сын собственных родителей. Прислан тебе на подмогу. — Он поправил на боку наган. — Охранять тебя и вообще для компании… — Тут Корякин замялся и, поскольку был человек честный, добавил: — Ну, и если что подсобить, таскать тяжести твои — это тоже можно. Есть такое распоряжение… Так что давай дружиться.

Он протянул Андрею руку, и тот с удовольствием пожал её: иметь помощника было хорошо. Карякин поглядел на могилку, возле которой всё ещё толпились лётчики.

— Это чего? — осведомился он.

Андрей объяснил:

— Авиатора хоронят.

— Не нашего? С которым лететь?..

— Да нет, — усмехнулся Некрасов. — Наш пока живой.

Тогда Карякин обратил своё беспокойное внимание на имущество Андрея — зачехлённую камеру, штатив, железный сундучок с плёнкой.

— Это всё наше?.. Сила! — одобрил он. — Я всякую такую механику уважаю. Я ведь сам механический человек. Жестянщик, рабочая косточка… А ты из каких?

— Вот происхождение у меня того… Я как бы попович, — сказал Андрей, смущённо улыбнувшись. — Меня дядька воспитал, священник…

Сказал — и тут же пожалел о своей откровенности. Лицо у Карякина сделалось нехорошее, злое.

— Поп воспитал? А зачем же ты в Красной Армии очутился?.. Мобилизованный?