Красная площадь - Фрид Валерий Семенович - Страница 11

— Чего ж ты тогда так упирался?.. Свои» русские, не пойду…

— Дурак был. А потом стал умный… Пришел, дали мне батальон, через месяц полк, теперь дивизию. А комиссар у меня…

(Это они ехали вверх по косогору… А когда «даймлер» катился по трескучему, как ксилофон, мостику, разговор был совсем другой.)

— …что Клаузевиц в гробу вертится. Где у нас тыл? Сегодня сзади, завтра спереди… Где фланги? А бог их ведает!.. Но в этом есть своя прелесть. Сейчас я тебе…

(Недовольно фырча, «даймлер» выбирался из оврага. Уже темнело, стало свежо. От холодного ветра Кутасов оделся буркой, другую, запасную, отдал комиссару.)

— …и с тех пор его не видел. Николай Павлыч, а ты кого-либо из наших гренадеров встречал?..

— Никого. Абсолютно никого.

(Совсем уже было темно. «Даймлер» шел медленно, светя карбидными фонарями.)

— …все время хотелось, просто меня сверлило — чтобы об этом знал один человек. Знаешь кто, Дима? Ты!.. На остальных плевать, а ты чтобы знал: Кутасов вернулся, служит верой и правдой.

— Почему именно я?

— Не знаю. Ты.

Автомобиль остановился посреди поля.

— Товарищ начдив, — сказал Петин жалостно. — Мы вроде как бы фактически заблудились… По случаю темноты. Там деревенька маячится — заехать, спросить?

— Шляпа ты, шляпа, — не рассердился Кутасов. — Ладно, заедем. Может, молочка напьемся.

Вдалеке брехали собаки, горели желтые искорки окон. Петин погнал автомобиль к этим огонькам прямиком через поле.

…Возле первой большой избы «даймлер» затормозил. Кутасов, а с ним для разминки и Амелин вылезли из авто и пошли в избу спрашивать.

Стукаясь о какие-то кадки, они пробрались через темные сени.

— Эй, хозяева! Кто живой? — весело спросил Кутасов, толкнул дверь и оторопел.

В горнице было полно погон — колчаковских, синих с белым кантом. Там расположились кавалеристы. Настлали на пол соломы и отдыхали — кто сидя, кто лежа.

Вот тут-то Кутасов и показал комиссару, что такое быстрая сметка военного человека. Он мгновенно сдернул с себя фуражку, зажав большим пальцем звезду над козырьком, и перекрестился на закопченного Николая Угодника в углу горницы.

Амелин тоже проворно скинул фуражку, чтобы не светить красной звездочкой.

— Накурили, надышали, насмердели тут… дегтем каким-то, — капризно сказал Кутасов. — Хороши!.. А почему охранения нет? Почему разлеглись, как коровы? И вообще — почему бордель?! Небось дезертиры?

— Никак нет, — отвечал босой кривоногий вахмистр. Остальные стояли по стойке «смирно» и тоскливо ждали, когда уйдут начальственные бурки. Но Кутасов уходить не собирался.

— Какой части?

— Третий эскадрон отдельного кавполка, ваше… — вахмистр запнулся, не зная, как величать офицера в бурке — благородием, превосходительством?

— А сюда как попали? — продолжал напирать Кутасов.

— Так что делали рекогносцировку. (У вахмистра получалось «рикинисировку».) Пришлось тута заночевать…

— А не врешь?.. Ну-ка быстро: где стоит ваш полк?

— В Покровском стоим…

— Сколько орудий?

— Четыре полевых батареи. По штату.

— Ха!.. Допустим. — Кутасов взял со стола крынку с молоком, обтер венчик ладонью, попил и передал Амелину. Потом продолжил допрос: — А кто сосед справа?

— Сибирская артбригада.

— Кто сосед слева?

— Бессмертный офицерский полк.

— Вот тут я тебя и поймал! Сколько у них броневиков?

— Не могу знать! — Вахмистр переминался на своих кавалерийских, ухватом, ногах. — Наверное, с дюжину будет.

— Ошибся, но не очень… Ну, вольно… Пойдем, Дима.

Он вышел из горницы. Амелин за ним. В темных сенях Кутасов вдруг выругался:

— А, черт!.. Самое-то главное я забыл!

И он пошел назад к колчаковцам. Амелин тоже.

Опять солдаты нехотя встали, опять вахмистр скомандовал «смирно».

— Вот ты говоришь, делал рекогносцировку, — сказал Кутасов, на этот раз добродушно. — Так где же, по-твоему, краснопузики? Где их позиции?.. У меня авто, не наскочить бы в темноте.

— Это, васкородь, очень просто, — заторопился вахмистр. — Только по большаку не ехайте, а то как раз угодите… Ихо царство за лесочком начинается.

…Шофер Петин клевал носом над рулем.

— Иван Сусанин! Проснись! — тряхнул его за плечо Кутасов.

Усаживаясь на мягкое кожаное сиденье, Амелин спросил:

— Николай Павлович, ты боялся?

— Я боюсь только мышей и бормашины.

— А я опять боялся… Каждый раз одно и то же. Трясется сердце как овечий хвост… Я смерти очень боюсь, — признался Амелин. Ему было стыдно говорить об этом, но умолчать показалось еще стыдней.

«Даймлер», как назло, не заводился. Только деликатно, по-кошачьи чихал: в баке-то был спирт, а не бензин. Лязгая заводной ручкой, Петин беззвучно ругался. Нетерпеливый Кутасов распахнул дверцу, хотел уже вылезти, помочь шоферу. Но в это время послышалось чмоканье копыт и чей-то удивленный голос:

— Кутасов? Колька?!

Начдив резко обернулся. У избы спешивались трое: два солдата и молодой ротмистр. Это он окликнул Кутасова.

Начдив растерялся только на малую долю секунды.

— Фортунатов? А я тебя ищу, ищу. Садись, едем!

— Куда?

— Все узнаешь. Давай быстро!

Мотор наконец завелся, и Петин занял свое место за рулем.

— А говорили, ты у красных служишь? — сказал ротмистр неуверенно.

— Кто говорил? Назовите! — нашелся Амелин.

— Я не помню…

— Не помните, так нечего болтать! Вы, милочка моя, офицер, а не баба базарная! — И Амелин отвернулся от ротмистра. — А ну садитесь. Некогда мне.

Фортунатов неохотно влез в автомобиль.

— Познакомьтесь, — усмехнулся Кутасов. — Капитан Амелин. Из контрразведки.

— У меня неприятности? — понизив голос, спросил Фортунатов.

— Да нет, ерунда. Через полчаса вернешься.

«Даймлер» мчался галопом по ухабистому большаку. Кутасов и Амелин угрюмо молчали.

— Куда мы все-таки едем? — не вытерпел Фортунатов. Кутасов вздохнул:

— Ладно, сейчас объясню… Видишь ли, я действительно служу у красных.

— Ну вот, всегда ты, — поморщился ротмистр. — Брось дурака валять…

Вместо ответа Кутасов распахнул бурку. На ротмистра глянули бранденбуры и овальный нагрудный знак командира Красной Армии.

Фортунатов дернул из кобуры наган. Но Амелин успел схватить ротмистра за кисть, крутанул что было силы — и револьвер со стуком упал на дно автомобиля. Охнув, Фортунатов стиснул между коленками поврежденное запястье.

— Понял? — назидательно сказал Кутасов. — Это тебе не ваша контрразведка. Это железная рука пролетариата… Познакомься — дивизионный комиссар Амелин. Впрочем, я вас уже знакомил.

— Сволочь!

— Сиди тихо и слушай. Ты в плену… И мой тебе совет — переходи к нам. Большевикам нужны специалисты. Сразу получишь эскадрон, а там видно будет… — Кутасов повернулся к Амелину. — Мы с ним вместе юнкерское кончали. Толковый офицер — я за него поручусь.

— Чем поручишься? Честью? — с невыразимой ненавистью сказал Фортунатов. — Так нет же у тебя ни чести, ни совести. Искариот!.. Ты Родине присягал и предал, продал ее, мразь человеческая!

— Заткнись, Фортунатов. Ты договоришься! — предупредил начдив прыгающим от злобы голосом.

— Вези в чека, ногти рви. Жилы мотай на шомпол! — точно таким же голосом отвечал Фортунатов. — Вот там я буду молчать. Я тебе сейчас скажу… Ты свои тридцать сребреников пропить не успеешь. Военспец! Проститутка!.. Чуть что не так, чуть поскользнешься, они ж тебя шлепнут. Сколько вас таких постреляли на Юге?.. Но я, покуда жив, буду молиться за тебя. Чтоб Господь Бог не дал тебе этой легкой смерти!.. Чтоб ты дожил до нашей победы! Чтоб тебя повесили на одном суку с твоим жидом-комиссаром!..

— Петин! Останови! — рявкнул начдив.

— Вашей собачьей жизни осталось десять дней! — гремел ротмистр, как гром, как протопоп Аввакум. — Гнусь! Мерзавцы! Растрипросукины…

Но Кутасов уже распахнул дверцу «даймлера».

— Вылезай!

Ротмистр выбрался из автомобиля. Он стоял на дороге, под белой луной и орал: