Наследники Виннету - Май Карл Фридрих - Страница 13

Как я уже рассказывал, окно, у которого мы сидели, выходило к реке. Как только я закончил рассказ о встрече с Энтерсами, мы увидели, что на мосту появились братья, возвращавшиеся в отель. Кельнер тоже их увидел и пояснил:

— Это ваши соседи! Что-то рановато они сегодня. Может, всему виной письмо, которое они получили? Узнаю, в чем дело.

Нам было на руку его любопытство. Через несколько минут кельнер вернулся и сообщил:

— Они уезжают! Сначала в Буффало, а оттуда ближайшим поездом — в Чикаго. Тем же маршрутом, что и индейские джентльмены. Жаль, очень жаль! Они платили только наггитами!

Вскоре мы увидели, как братья Энтерс покидают отель. Вся их поклажа состояла из одной кожаной сумки. Осведомляться, где и как они проведут время, у меня не было оснований. По крайней мере в ближайшие дни мы с ними не встретимся.

— Мы тоже скоро едем? — спросила жена.

— Да, завтра утром, — ответил я.

— И куда же?

— Хм! Если бы я был один, то отправился бы в турне до самого Тринидада прямо сейчас.

— Думаешь, я не выдержу?

— Малыш, это довольно утомительно!

— Не для меня! Если уж я решилась, то не отступлю! Подожди.

Она сходила в офис и принесла расписание. Мы взглянули на него.

Нам не стоило показываться ни в Чикаго, ни в Ливенворте. Путешествие в удобных американских вагонах не обещало быть обременительным, тем более что можно было следовать не через Ливенворт, а через близлежащий Канзас-Сити.

— Мы поедем без пересадок! — заключила Душенька. — Я сама позабочусь о билетах.

Когда она говорит таким тоном, то знает, чего хочет. Итак, уже следующим утром мы сидели в заказанном по телеграфу купе пульмановского вагона 18 и следовали навстречу ожидающим нас, как мы надеялись, не слишком опасным приключениям. Вместо того чтобы описывать эту долгую, но интересную поездку, я хочу лишь сказать, что мы прибыли в Тринидад в отличном настроении и нас вместе с двумя чемоданами быстро доставили в отель Синего Макша.

Еще в поезде я обратил внимание Душеньки на то, что с момента высадки в Тринидаде ей придется на долгое время отказаться от львиной доли «цивилизации». Разумеется, я был прав. Расположенный прямо между прерией и горными цепями Тринидад отнюдь не выглядел обширнее, чем в те времена, когда я увидел его первый раз. Он оставлял желать лучшего.

Когда я на вокзале осведомился о мистере Паппермане, один из служащих сухо ответил мне:

— Его больше нет!

— Что? — удивился я. — Он приказал долго жить?

— Да нет. Он-то жив.

— Но вы говорите, что его больше нет?!

— Нет их обоих вместе: отеля и Паппермана. А по отдельности они здравствуют! — Служащий глупо осклабился и продолжил: — Мистер Папперман продал его, по крайней мере должен был продать! Во всем виновато его злополучное имя!

С этим он удалился, а мы направились к отелю.

Последний не заслуживал права называться отелем. Любая захолустная гостиница в немецкой деревеньке выглядела приветливее и чище, но мы уже условились и должны были остановиться здесь. И потом, ради старого приятеля я не пошел бы ни в какой другой дом. Мы получили две смежные комнаты, тесные, бедно обставленные, но чистые. Эти так называемые номера имели одно большое преимущество: оба их окна выходили, как здесь говорили, «в сад». Когда мы выглянули в «сад», то увидели следующее: два ветхих стола с тремя еще более ветхими стульями; дерево, почти лишенное листвы, которое, похоже, из кожи вон лезло, чтобы походить на липу или тополь; четыре куста неизвестного происхождения и, наконец, торчащие пучки травы. За каждым столом сидело по человеку; их лица мы могли видеть только сбоку. Один держал в руке стакан пива, но не пил, поскольку тот был пуст. У другого была сигара, но он ее не курил — та давно погасла. Они сидели отвернувшись друг от друга. Это были хозяева. Тот, что с пустым стаканом, как мы узнали позже, — новый. Оба выглядели не очень счастливыми и, похоже, раскаивались: один — что продал отель, другой — что купил и теперь ума не мог приложить, каким способом выжать из заведения хоть какую-нибудь прибыль.

— Послушай, — заговорила Душенька, — тот, что справа, кажется, твой друг Папперман. Левая половина его лица синяя!

— Да, это он, — кивнул я, не сводя глаз с Макса. — Постарел и поседел! Но выглядит еще крепким. А теперь смотри внимательно! Я расшевелю его, да еще как! Только не показывайся!

Приблизившись к окну, но так, чтобы оставаться под прикрытием стены, я сунул в рот указательный палец и издал резкий боевой клич сиу. Результат сказался тотчас. Оба хозяина молниеносно вскочили со стульев, а Синий Макш крикнул:

— Сиу идут! Сиу!

Они осмотрелись, но, не обнаружив ни одной живой души, а тем более врагов, уставились друг на друга.

— Сиу? — повторил новый хозяин. — Хотел бы я знать, откуда им взяться здесь, в центре города?!

— Это были сиу! — настаивал Папперман.

— Чепуха!

— Полегче! Я знаю, что говорю! Я знаю даже, чей это клич. Это сиу-огаллала!

— Да не выставляй себя на посмешище! Если бы те…

Новый хозяин не закончил фразы, ибо я издал клич второй раз.

— Если это не настоящий огаллала, то пусть мою кожу разрежут на ремни у столба пыток! — раззадорился Папперман.

— Тогда скажи мне, где он прячется!

— Почем мне знать? По-моему, кричат сверху.

— Да уж не снизу, это точно! Чья-то глупая шутка, не более!

— Нет, дело серьезное! Это самый настоящий сигнал!

Я повторил клич еще раз.

— Слышишь? — вскричал Папперман, вертя головой. — Это не шутка. Либо это в самом деле сиу-огаллала, либо старый вестмен моей породы, который знает, как подражать воинственному вою этих краснокожих, чтобы самому провести их. Кто-нибудь из моих давних приятелей увидел меня здесь и хочет дать знать, что…

Тут из задних дверей раздался женский голос:

— Быстрей сюда! Быстрей! Я не знаю, что мне стряпать!

— «Стряпать»? Разве они не хотят просто выпить? — отозвался новый хозяин.

— Нет. Им обед подавай!

— Иностранцы, что ли?

— Да, двое!

— Слава Богу, наконец-то! Где же они?

— В третьем и четвертом номере! Семейная пара!

Тут Паппермана осенило:

— Эти номера прямо над нами! Окна выходят сюда, они открыты! Теперь я понял, где выли!

— Что за чушь! — возразил новый хозяин. — С каких это пор семейная пара воет?

— Смотря какая жена, а то — частенько! Но в нашем случае дело не в жене, а в муже! Кто-то из моих друзей! При этом должно статься…

— Да идите же сюда, в конце концов! — снова перебил его женский голос. — Чужеземцы хотят есть, а у меня нет ни мяса, ни денег.

Обоих как ветром сдуло. Душенька с улыбкой заметила:

— Послушай, твой старый Папперман — парень что надо! Он даже начинает мне нравиться, и я…

В дверь громко постучали.

— Входите! — крикнула она.

Разумеется, на пороге стоял Папперман.

— Пардон! — галантно извинился он. — Я слышал там, внизу, боевой клич сиу-огаллала и хотел… тут мне показалось… и… мистер Шеттерхэнд, мистер Шеттерхэнд! Добро пожаловать! — Он бросился вперед, раскинул руки, словно хотел расцеловать меня, но смутился и лишь схватил за руки.

Папперман долго не мог оправиться от волнения. Говорят, что человек не животное, но сейчас его поведение можно было сравнить с восторгом верного пса, увидевшего своего хозяина после долгой разлуки. У Душеньки навернулись слезы на глаза, и даже я вынужден был сделать усилие, чтобы сохранить внешнее спокойствие.

— Это ведь выли вы, мистер Шеттерхэнд?! — спросил Папперман, едва сдерживая продолжавшую бушевать в душе бурю.

— Да, это был я.

— Я так и знал, я так и знал! Кто же это мог быть кроме вас?

— Да, — улыбнулся я, — уж никак не моя жена.

— Ваша жена? Тысяча чертей! Я совсем растерялся! Даже в прерии или саванне соблюдается хороший обычай сначала приветствовать женщину, а потом мужчину! Пардон! — Он попытался, с грацией медведя, отвесить элегантный поклон.