Из Багдада в Стамбул - Май Карл Фридрих - Страница 12

Он вывел ее из загородки, пустил шагом, потом галопом, и я еще раз убедился, что она намного ценнее указанной суммы.

– Уложи на нее седло и закрепи груз.

Он проделал все это, и животное послушно выполнило каждое движение его рук.

– У животного есть какие-то недостатки?

– Ни одного, господин! – уверил он меня.

– Наверняка есть хоть один, и лучше, если ты мне его назовешь. Лошадь предназначена для твоего друга Алло, которого ты ведь не собираешься обманывать!

– Я его не обману.

– Тогда ладно, я сам попытаюсь найти недостаток. Сними груз и надень на нее скаковое седло.

– Для чего, господин?

Этот вопрос подтвердил мою уверенность, что я на правильном пути.

– Для того, что мне так хочется!

Он повиновался, и я попросил его сесть в седло.

– Господин, у меня не получится.

– Отчего же?

– У меня трещина в кости ноги, не могу скакать.

– Тогда я сам проедусь!

По его виду я понял, что моя догадка верна. Лошадь меня подпустила, но, когда я занес ногу, чтобы влезть в стремя, она отступила. Она явно не давала мне сесть в седло, пока я плотно не прижал ее к стене сарая. Мне удалось сесть в седло, но она тут же встала на дыбы, едва не опрокинувшись на спину, и стала совершать такие дикие кульбиты, что, в конце концов, выбросила меня из седла. Я использовал весь свой опыт наездника, чтобы упасть аккуратно.

– Человек, эта лошадь бракованная, она не стоит двухсот пиастров. На ней нельзя скакать.

– Господин, она хорошая. Наверное, она только тебя не переносит.

– Я знаю, как это бывает. Она долго ходила под плохим седлом и под еще худшим всадником – лошадь всегда это помнит. Ее можно использовать лишь как вьючное животное.

– А тебе не нужно такое животное, господин?

– Нет, сейчас нет, только потом.

– Купи ее, ведь тебе больше не попадется лошадь, которая нужна!

– Зачем мне обременять себя животным, которое мне в тягость?

– Давай за сто пятьдесят!

– Сто и ни пиастром больше!

– Господин, ты шутишь!

– Оставь ее себе, в Бане я куплю другую. Пошли, Алло!

Я залез на вороного, и угольщик затрусил за мной с преданным выражением лица. Мы не сделали и пятидесяти шагов, как услышали возглас:

– Давай за сто тридцать, господин!

Я не ответил.

– Сто двадцать!

Я ехал и ехал.

– Ладно, давай за сотню!

Теперь я вернулся и спросил, продаст ли он мне скаковое седло и попону. Он согласился, и я купил у него вполне сносное седло и попону за сорок пиастров. Самое удачное для меня – он взял сумму в старых металлических деньгах, накопившихся у меня в карманах в изрядных количествах. Сложив все на лошадь, я попрощался с курдом:

– Живи долго, хоть ты и хотел обмануть своего друга, продавая ему лошадь за тройную цену.

Тот ответил мне хитрой задумчивой улыбкой. Попрощался с ним и Алло, собираясь сесть на лошадь. Его волосатая физиономия светилась от радости, что у него теперь есть такое богатство. Но курд схватил его за руку:

– Во имя Аллаха, не садись на лошадь! Она сбросит тебя, ты сломаешь шею!

– Этот мужчина прав, – вынужден был признать я. – Садись лучше на моего коня, а я сяду на твою лошадь, чтобы показать, как нужно с ней обращаться.

Алло с видимым удовольствием залез на моего жеребца, который спокойно перенес эту процедуру, ибо я был рядом. Я же подвел лошадь к стене и сел в седло. Она снова рванулась вперед. Я какое-то время выждал, потом натянул поводья и пришпорил. Она попыталась встать на дыбы – не удалось, постучала беспомощно копытами, и дыхание у нее сбилось, из всех пор выступил пот, а с губ крупными клочьями стала падать пена. Она стояла как вкопанная, хотя я врубил шпоры.

– Она покорилась, смотри! – произнес я удовлетворенно. – Теперь смотри, как она поскачет, и не пытайся снова продать другу плохую лошадь! Аллах с тобой!

И я поехал со двора.

– Господин, – обратился ко мне угольщик, – теперь этот черный – мой?

– Нет, – ответил я.

– Почему же?

– Этот черный сбросил бы тебя, если бы меня не было рядом. Ты поедешь на нем только сегодня, потому что завтра эта лошадь станет такой же послушной.

– И она будет моей, когда мы с вами расстанемся?

– Да, при условии, что мы будем тобой довольны.

– О, я сделаю все, что от меня потребуется.

Мы доехали до места, где прятались наши спутники. Все они остались весьма довольны моей сделкой. Только Халеф выразил сожаление.

– Сиди, – сказал он, – Аллах тебе не простит, что ты посадил на своего красавца такую жабу. Ему можно было дать мою лошадь, а я бы взял вороного.

– Оставь его в покое, Халеф! Это обидит его.

– Машалла! Что может обидеть курда, который жжет уголь и выедает грязь между пальцев!

Но все осталось по-моему.

К полудню мы добрались до вершин Бане, и после напряженной скачки перед нами открылся проход на юг. Нам предстояло завести лошадей на невиданные высоты, поэтому сегодня было решено дать им отдых и вернуться чуть назад, в небольшую глубокую долину, края которой густо поросли карликовыми елями. Мы достаточно настреляли дичи, чтобы не ограничивать себя в пище, а после ужина распределили очередность ночной вахты. Здесь, вблизи перехода, эта предосторожность была необходима – воров и разбойников в районе Бане было хоть отбавляй.

Ночь прошла без происшествий, а на рассвете мы уже въезжали в проход – самое подходящее время, чтобы остаться незамеченными.

Дорога вела через голые вершины и каменные пустоши, темные ущелья и спокойные долины, в которых редко когда можно было найти хоть какую-то воду. Все здесь выглядело так, будто в местах этих вообще не появлялся ни один европеец.

Незадолго до обеда мы пересекли поперечную долину. Когда мы уже были на той стороне «перекрестка», Доян встал как вкопанный и бросил на меня умоляющий взгляд. Он заметил что-то подозрительное и просил разрешения покинуть меня ненадолго. Я осмотрелся и не заметил никаких следов присутствия какого-либо живого существа.

– Иди, Доян! – скомандовал я.

Пес тут же исчез в кустарнике. Мгновение спустя раздался крик, а потом звуки, доказавшие мне, что Доян положил кого-то на землю.

– Халеф, подойди!

Мы спрыгнули с лошадей, бросили поводья спутникам и последовали за собакой. Действительно, рядом с колючим кустом лежал мужчина, а собака стояла над ним, ухватив его зубами за пояс.

– Доян, geri![9]

Собака отступила, и незнакомец поднялся.

– Что ты здесь делаешь?

Он глянул на меня, будто размышляя, отвечать ему или нет, а вместо этого вдруг резко прыгнул в сторону и как сквозь землю провалился.

По моему знаку собака бросилась следом. Менее минуты спустя мы снова услышали крик ужаса и рычание пса. Рядом с местом, где в первый раз лежал мужчина, на сломанной ветке висело ружье. Я дал Халефу знак забрать его, а потом мы двинулись дальше и увидели уже знакомую картину. Незнакомец так и не отважился сделать движение и выхватить из-за пояса нож.

– Еще раз позволяю тебе подняться, но предупреждаю тебя: если еще раз побежишь, собака тебя разорвет, – сказал я.

Потом я отозвал Дояна. Чужак встал передо мной в покорной позе.

– Кто ты?

– Я житель Сооты, – ответил он.

– Беббе?

– Нет, господин. Мы враги беббе, ведь мы – джиаф.

– Откуда ты идешь?

– Из Ахмеда Кулвана.

– Это далеко. Что ты там делал?

– Я пас стада тамошнего киаджаса – старейшины деревни.

– И куда направляешься?

– В Сооту к моим друзьям. Джиаф отмечают большой праздник.

Так оно вообще-то и было.

– У джиаф будут гости на этом празднике?

– Я слышал, что туда собирается хан Хайдар Мирлам со своими беджат.

И это совпадало. Этот мужчина, похоже, не был лжецом.

– А почему же ты прячешься от нас?

– Господин, разве одинокий человек не захочет спрятаться от шести всадников? Здесь, в горах, никогда не знаешь, кто друзья, а кто враги.