Шарон Крич. Отличный шанс - Крич Шарон - Страница 31

В тот момент опасность мерещилась мне повсюду, я боялась и переживала за всех своих родных, друзей и знакомых. Как ни странно, единственный человек, за которого я тогда не боялась, была я сама.

38. Voci blanche

Пока я ломала голову над тем, видит ли Гутри что-нибудь под снегом, мне вспомнилась его история о двух пленниках, один из которых, глядя из окна тюремной камеры, видел грязь, а другой - небо. Я хотела знать, что мог видеть Гутри. Была грязь, было небо, а между ними, подумала я, были гора и снег…

Еще я подумала о дяде Максе, тете Сэнди, миссис Стирлинг и учителях и как часто они, наверное, переживают из-за нас, нашей безопасности. Я подумала, как мои родители расстались со мной, чтобы я могла воспользоваться своим шансом, и как они должны были беспокоиться за меня, но не показывали виду потому, может быть, что не хотели напугать меня. Они тогда, наверное, все время думали: “Пусть она будет в безопасности, пусть она будет в безопасности!” - но вслух ничего не говорили.

У меня возникло ощущение, словно все мои самые близкие люди находятся там, под снегом, вместе с Гутри, и только я усилием своей воли могу сделать так, чтобы они остались живы.

- Guardate! - Сверху донеслись громкие голоса, спасатели размахивали руками, а из рации стоящего поблизости полицейского раздалось потрескивание.

Мари сжала мои пальцы так сильно, что мне на секунду показалось, она их сломает. Кейсуки прижался головой к моему плечу.

- Я не могу смотреть, - сказал он. - Что они говорить?

Полицейский радостно затряс в воздухе руками.

- Нашли? - спросила я. - Нашли?

Он торжествующе выбросил кулак в воздух.

- Si! - закричал он. - Si!

Они нашли Гутри. А я наконец могла сойти со своего места. Вцепившись в полицейского, я взмолилась:

- Е vivo?

Рация вновь сообщила что-то трескучим голосом;

у полицейского вырвался радостный вопль.

- Si! - выкрикнул он. - Е vivo! Он жив!

Мне показалось, будто мой пузырь взорвался и зигзагами полетел в небо, словно лопнувший воздушный шар.

- Е vivo! Он жив! - закричала я, размахивая в воздухе своим красным шарфом.

Все наши тоже принялись кричать:

- Vivo! Живой! - Мы не могли остановиться, подбегали к совершенно незнакомым людям и обнимали их. Мы превратились в хор voci bianche. - Vivo! Vivo! Vivo!

39. Я верхстою

Гутри погрузили в вертолет и отправили в больницу в Милан, где уже находилась Лайла. На третьем вертолете к ним полетела синьора Палермо в сопровождении полицейского. Остальные участники нашей группы вернулись в хижину у подножия горы и сгрудились вокруг мистера Боннера, стараясь согреться. Мы сидели и держали друг друга за руки, испытывая чувство необыкновенного облегчения. Все ожидали прибытия дяди Макса и тети Сэнди.

Они приехали незадолго до того, как стемнело, ворвались в хижину, дико озираясь, и бросились к нам, когда я помахала им в воздухе варежкой. Я была очень рада видеть их, и все остальные тоже. Присутствие дяди Макса подействовало на нас успокаивающе. У всех словно камень с души свалился, потому что дядя Макс теперь обо всем позаботится, он-то знает, что надо делать!

Однако даже невозмутимый дядя Макс поначалу был чрезвычайно взволнован. Узнав, что Гутри и Лайла спасены, живы и находятся в миланской больнице, он прижал ладонь к груди и некоторое время сидел так, словно не давая сердцу выскочить наружу. Потом обнял меня, а затем по очереди и всех остальных в нашей группе. А тетя Сэнди как обняла меня, так и осталась сидеть, не выпуская. Мне было хорошо.

Она все повторяла:

- Динни, ты - о’кей? А все остальные - о’кей? Ты уверена, что ты - о’кей? Все остальные - о’кей, правда? Динни, ты - о’кей?

Они стали расспрашивать нас о том, что случилось. Им хотелось знать все в деталях, от начала до конца, поэтому мы начали наперебой рассказывать, и каждый старался добавить каких-то подробностей. Потом дядя Макс поехал в Милан, а за ним на школьном автобусе отправились мистер Боннер, Белен, Кейсуки и Мари. Я тоже хотела с ними, но тетя Сэнди попросила меня остаться с ней, чтобы позвонить родителям Лайлы и Гутри и помочь полицейским закончить их отчет. На ночь нам была забронирована комната в близлежащей гостинице, а на следующий день мы должны были поехать в Милан к дяде Максу на машине одного из спасателей, который сам предложил отвезти нас туда.

Дозвониться до родителей Лайлы и Гутри оказалось непросто. Когда тете Сэнди наконец удалось добиться соединения с номером отца Лайлы в Саудовской Аравии, тот накричал на нее. Ей даже пришлось некоторое время держать трубку подальше от уха. Я слышала, как она сказала: “С ними были сопровождающие”, - а потом: “У нас пока нет такой информации”, и еще: “Я могу дать вам номер телефона больницы”, а затем: “Полагаем, вам следует приехать”, и наконец: “Вот как!”

Положив трубку, тетя Сэнди сказала:

- Кажется, мне надо выпить виски. С ним невозможно разговаривать! Этот человек даже не Пистолет - это крупнокалиберная двустволка!

По словам тети Сэнди, отец Лайлы вышел из себя, узнав, что его дочь “бегает без присмотра по всему миру”. Он пришел в ярость, услышав, что у нас нет врачебного отчета, в котором отражалось бы состояние здоровья его дочери вплоть до последней минуты. Он был в еще большей ярости, так как его жена, судя по всему, сегодня утром уехала в Штаты, и - нет, он не мог приехать в Италию, потому что ему не позволяли неотложные дела.

Тетя Сэнди сказала:

- Еще он велел нам позаботиться, чтобы больше ничего не случилось с его дочерью, чтобы за ней был обеспечен наилучший уход, чтобы мы сами связались с ее матерью, и поскорее, и чтобы мы ежечасно снабжали его отчетами о состоянии ее здоровья. Я уж не повторяю все его ругательства, Динни! Этот человек, без сомнения, большой специалист по ругательствам!

Еще труднее оказалось связаться с родителями Гутри, потому что мы нигде не могли их разыскать. Никто не снял трубку в их доме в Коннектикуте. Тогда тетя Сэнди попыталась дозвониться по двум резервным номерам, которые ей сообщили из школы. По одному из них также никто не отвечал, а на другом был установлен автоответчик. Тетя Сэнди оставила на нем сообщение и продолжала каждые десять минут звонить по всем телефонам.

Тремя часами позже ей удалось переговорить с тетей Гутри, которая сказала, что его отец был в отъезде. Я слышала, как тетя Сэнди спрашивала ее: “Куда-то в Канаду? А вы не знаете, куда точно в Канаду?”, а потом: “А где его мать?”, а затем: “Ах, вот оно что… Простите… Я не знала”.

Она положила трубку и спросила меня:

- Ты знала, что у Гутри нет матери?

- То есть как? - спросила я в свою очередь. - Она умерла?

- Не знаю, - задумчиво произнесла тетя Сэнди. - Все, что сказала его тетя - “у него нет матери”.

Мы улеглись в постель друг подле друга, и я стала думать о Гутри, у которого нет матери. Мне захотелось очутиться в больнице и спросить его, что случилось с его мамой, и еще сказать ему, что мне тоже знакомо это чувство, словно у меня не было мамы. Но я понимала, что мы все же находились в разных ситуациях, что Гутри никогда не увидит свою мать, а моя была по-прежнему жива и когда-нибудь я ее увижу. Возможно.

А потом я вспомнила об отце Лайлы, который ругался по телефону, и о ее матери, убежавшей в Штаты, и вдруг почувствовала приступ острой жалости и понимания по отношению к Лайле. И на меня накатилась какая-то волна любви к моим родителям, несмотря на их, может быть, не всегда разумное поведение, полукочевническое существование и даже характерную для них черту забывать иногда собственного ребенка.

Тетя Сэнди сказала:

- Нам нужен план действий. Мы должны обдумать, что делать дальше. Надо представить себе, как в этой ситуации поступил бы Макс. - Она взяла меня за руку. - Мне их так жалко! Бедные, бедные, бедные ребята!