Через пустыню - Май Карл Фридрих - Страница 9

Снова ружья сцепились в беспорядочный узел. Неудивительно, что одно из них вдруг потеряло… ствол. Солдат спокойно нагнулся, поднял упавший ствол, оглядел его со всех сторон и посмотрел сквозь него на свет, дабы убедиться, что дырка, из которой вылетает заряд, еще на месте. Потом вытащил из кармана веревку, сплетенную из пальмового волокна, и бережно привязал к ложу. Потом солдат с огромным удовлетворением на лице привел, наконец-то, оружие в положение, предписанное последней командой.

— Смирно и не болтать!

При этой команде солдаты с показной энергией и силой сжали губы, вскинули головы и стали буквально поедать глазами начальство в ожидании новых приказов. Солдаты уже заметили, что были вызваны охранять троих преступников, и хотели произвести должное впечатление.

Мне стоило немалого труда оставаться серьезным при этих диковинных действиях. Надо отметить, что мое веселое расположение духа удесятеряло мужество моих спутников.

И снова отворилась дверь. Вошел человек, которого мы ожидали. В нем я сразу же узнал убийцу из пустыни.

Не удостаивая нас взглядом, он прошел к ковру, опустился подле векиля и взял раскуренную трубку из рук черного слуги, вошедшего вместе с ним. Только после этого наш знакомец поднял глаза и презрительно посмотрел на нас. Большего презрения невозможно было представить. Тогда заговорил, обращаясь ко мне, наместник:

— Вот этот человек, которого ты так хотел видеть. Он знаком тебе?

— Да.

— Ты сказал правильно. Он знаком тебе, а это означает, что ты его знаешь. Но он не твой друг.

— Я поблагодарил бы его за дружеские отношения. Как его зовут?

— Его зовут Абу эн-Наср.

— Это неверно! Его имя Хамд эль-Амасат.

— Гяур, не смей обвинять меня во лжи, а то получишь на двадцать ударов больше! Моего друга и в самом деле зовут Хамд эль-Амасат. Но знай ты, собака неверного, что однажды ночью, когда я еще был миралаем [41] в Стамбуле, на меня напали греческие бандиты; случайно Хамд эль-Амасат оказался рядом. Он поговорил с ними и спас мне жизнь. С той ночи его зовут Абу эн-Наср, Отец Победы, потому что никто не может противостоять ему, даже бандиты.

Я, не в состоянии сдержать смех, покачал головой и спросил:

— Ты был в Стамбуле миралаем? В каких войсках?

— В гвардии, сын шакала.

Я приблизился к нему на шаг и поднял правую руку.

— Попробуй еще раз оскорбить меня, и я дам тебе такую пощечину, что завтра утром ты сможешь сравнить свой нос с минаретом и сравнение будет в твою пользу. Ты уверяешь меня в том, что был полковником? Можешь рассказывать свои побасенки этим героям-воякам, но только не мне. Понял?

Векиль вскочил с необычайной поспешностью. Подобным образом с ним еще никто не обращался. Это было выше его понимания. Он уставился на меня, словно я был привидением, и пролепетал потом — не знаю, во гневе ли, или во смущении:

— Человек, я мог бы стать даже лави-пашой, что соответствует генерал-майору в армиях неверных, но мне милее было место здесь, в Кбилли!

— Да, ты можешь служить образцом мужества и храбрости. Ты боролся с бандитами, которых твой друг победил, сказав им лишь несколько слов. Значит, он был очень хорошим их знакомым или даже членом шайки. Он совершил в Алжире убийство с ограблением. Он убил человека в Вади-Тарфои. Он застрелил в Шотт-Джериде моего проводника, отца этого юноши. Он хотел и меня погубить. Я преследовал его до Кбилли и вот вижу, что этот человек является другом чиновника, утверждающего, что он находится на государственной службе. Здесь я обвиняю твоего гостя в убийстве и требую, чтобы ты его задержал!

Теперь вскочил и Абу эн-Наср. Он воскликнул:

— Этот человек — гяур! Он напился вина и не знает, что говорит. Он должен проспаться, а потом уже держать ответ.

Это было уже слишком. В мгновение схватил я его за грудки, высоко поднял и швырнул на землю. Он снова вскочил и выхватил нож.

— Собака, ты поднял руку на правоверного! Сейчас ты умрешь!

При этих словах он бросился на меня. Я остановил его метким ударом. Он рухнул и остался неподвижно лежать.

— Взять его! — приказал векиль солдатам и указал им на меня.

Я ожидал, что солдаты немедленно схватят меня, однако, к своему удивлению, обнаружил, что происходит нечто вроде маневров.

Унтер-офицер выступил перед «строем» и скомандовал:

— Положить оружие!

Все одновременно нагнулись, положили ружья на пол, а потом приняли в прежнее положение.

— Направо!

Солдаты повернулись направо и теперь стояли в затылок друг другу.

— Взять человека, находящегося посреди комнаты! Марш!

Они, словно находились на плацу, подняли левую ногу, фланговый чеканил: «Левой — правой, левой — правой!» Солдаты обошли вокруг меня и остановились по команде унтера, взяв меня в кольцо.

— Схватить его!

Двадцать рук, ровно сотня грязных смуглых пальцев, протянулись ко мне сзади и спереди, слева и справа и схватили меня за бурнус. Происходящее было тем комичнее, что я мог бы освободиться одним движением из их рук.

— Ваше высочество, мы держим этого человека! — сообщил верховный главнокомандующий храброго войска.

— Больше не отпускайте его! — приказал со строгим выражением на лице наместник.

Сотня пальцев впилась еще основательнее в мой бурнус, и как раз это чопорное восточное достоинство, с которым все совершалось, достоинство, несшее в себе что-то комическимарионеточное, стало виною тому, что я громко рассмеялся.

Во время этих событий Абу эн-Наср снова поднялся. Его глаза сверкали гневом и жаждой мести, когда он прошипел векилю:

— Прикажи его расстрелять!

— Да, он должен быть расстрелян. Однако прежде я выслушаю его, потому что я справедливый судья и не могу никого приговорить, не предоставив обвиняемому возможности высказаться.

— Этот гяур, — начал убийца, — шел с проводником и со своим слугой через шотт. Он наткнулся на нас и спихнул моего спутника в трясину, в которой тот утонул.

— Почему он это сделал?

— Из мести.

— Почему он хотел мстить?

— Он убил одного человека в Вади-Тарфои. Мы как раз проезжали мимо и хотели его задержать, однако он улизнул от нас.

— Ты можешь поклясться в правдивости своих слов?

— Клянусь бородой Пророка!

— Этого достаточно!.. Ты слышал эти слова? — спросилменя векиль.

— Да.

— Что ты можешь возразить на это?

— Что он негодяй. Это он убийца. В своем обвинении он просто переменил действующих лиц.

— Он поклялся, а ты — гяур. Я верю не тебе, а ему.

— Спроси моего слугу. Он — мой свидетель.

— Но он служит неверному. Его слова ничего не стоят. Я прикажу созвать большой совет оазиса, который услышит мои слова и решит твою судьбу.

— Ты не хочешь мне верить, потому что я христианин, и тем не менее оказываешь доверие гяуру. Этот человек армянин, а следовательно, тоже христианин, а совсем не мусульманин.

— Он поклялся Пророком!

— Это низость и грех, за которые его накажет Бог. Если ты не хочешь меня выслушать, я обвиню его перед советом оазиса.

— Гяур не может обвинять правоверного, и совет оазиса не может причинить Абу эн-Насру ни малейшего вреда, так как у него есть надежный паспорт, — следовательно, он один из тех, кто стоит в тени государя, то есть находится под высочайшей защитой.

— И я один из тех, кто ходит под защитой моего короля. И у меня есть надежный паспорт. Ты положил его в свой карман.

— Он написан на языке гяуров; я осквернюсь, если прочту его. Твое дело будет изучено еще сегодня, но прежде вы получите свои колотушки: ты — пятьдесят ударов, твой слуга — шестьдесят, а проводник — двадцать. Отведите их вниз, во двор! Я спущусь следом!

— Уберите руки! — сразу же приказал унтер.

Сотня пальцев мгновенно отпустила меня.

— Взять ружья!

Герои бросились к оружию и мигом разобрали его.

— Окружить их!

В один миг они взяли в кольцо меня, Халефа и Омара. Нас вывели во двор, посреди которого квадратом стояли скамьи. Было ясно, что они предназначались для тех, кто должен был получить палочное наказание.