Русская революция на Украине - Махно Нестор Иванович - Страница 33

«Я не хочу сказать вам, товарищи, что всем нужно идти к крестьянам. Я хорошо знаю вас, сжившихся с городом, сроднившихся с рабочими. Работайте здесь, но помните, что здесь революция от прямого действия переходит к приказам и указам Ревкома, тогда как в деревне власть Ревкомов дойдет до этого не так легко. Там живет дух революции, здесь — контрреволюции, которую только при хорошем напряжении организационных революционных сил деревни и можно отразить от попытки казнить революцию.

На это мои товарищи из анархистов и их знакомые, сочувствующие левым социалистам-революционерам, говорили мне, что будущее само себя покажет. В настоящий же момент мы видим, что большевистско-левоэсеровский блок с пути рабоче-крестьянской революции не сходит. Он твердо его держится. Трудящиеся массы в большинстве своем это видят и поддерживают его в этом. Следовательно, вести против него агитацию, или подымать бунт, — означало бы расчищать пути для возврата полубуржуазной Керенщины или, что еще хуже, укреплять позицию Украинской Центральной Рады, которая почти совсем уклоняется от борьбы за социальное раскрепощение трудящихся, — это значит совершать преступление против идей революции.

«Мы, — говорили мои товарищи, — скорбим о твоем отношении к большевистско-левоэсеровскому блоку и были бы рады, если бы ты с иной стороны подошел к этому вопросу. Ведь ты же сам все твердишь, что революционеры всегда должны быть там, где народ, чтобы расширять, углублять и развивать революцию. До сих пор и ты и мы делали это. Что же помешает нам продолжать свою работу. Ведь каждый из нас понимает, что, раз большевистско-левоэсеровский блок сделает поворот вправо, или попытается остановить трудящихся на полпути к их цели — к свободе, равенству и вольному труду, — мы тотчас же поведем кампанию против него. И тогда каждому труженику будет видно и понятно, что мы правы, восставая против большевиков и эсеров. Помню, эту позицию больше всего отстаивала Мария Никифорова и ее друзья по совместной в этом городе с нею работе. Она при этом несколько раз подчеркивала имя тов. Карелина, говоря, что перед отъездом из Петрограда она с ним на эту тему много говорила, и он сказал, что это — самая верная позиция, какую мы, анархо-коммунисты, можем занять по отношению к большевистско-левоэсеровской власти.

Однако, эти относительно верные аргументы моих товарищей меня не поколебали. Я был глубоко убежден в том, что блок долго не просуществует. Признаки этого, кроме вышеупомянутых, были еще и те, что Ленин действовал без всякого контроля не только партии левых эсеров, которая была в союзе с партией большевиков, но и со стороны своей партии, творцом и лидером которой он являлся.

В этом обстоятельстве я, организовавший уже крестьян без влияния большевиков и эсеров в Гуляй Поле и в районе, многое усматривал. Я усматривал в этом то, что Ленин задумывает сделать из левого крыла эсеров (среди которых я не видел ни одного члена старого ядра эсеровщины вообще), игрушку в своих, Ленинских, руках…

В то время, как мы обменивались мнениями о большевистско-левоэсеровском блоке и о будущем революции, властнически захватываемой ими, мне комиссар почты прислал телефонограмму, переданную из Гуляй Поля, которая гласила, что в Гуляй Поле приехали агенты Украинской Центральной Рады, которые, объявили себя сторонниками советов, но ведут энергичную агитацию, чтобы солдаты, вернувшиеся с внешнего фронта, организовали в Гуляй Поле и по району гайдамацкие курини. Шовинисты взялись за эту организацию.

Телефонограмма была подписана М. Шрамко. Телефонограмма помогла мне выйти из Александровского революционного комитета и поспешить вернуться в Гуляй Поле.

Сделав официальный письменный, от имени Гуляйпольского отряда, отзыв меня из Революционного Комитета, я пошел в Комитет вручить этот документ, куда следует, и проститься. В Комитете мой отзыв был принят неодобрительно, президиум осудил его, но сдержанным тоном. Когда же я объяснил причину и цель моей, со всем отрядом, немедленной поездки в Гуляй Поле, то председатель Ревкомитета тов. Михайлович позвал меня в особый кабинет и излил мне свою радость по поводу того, что я спешу в район.

«Ваше, тов. Махно, присутствие в Гуляй Поле теперь больше, чем необходимо» — сказал он мне. «Кроме того, вам кажется известно, что мы по проекту из центра, думаем разбить Александровский уезд на две административных единицы и есть отметка, что одна из них будет организована под вашим, тов. Махно руководством в Гуляй Поле».

Я ответил своему «благодетелю», что это не обольщает меня, что это расходится с моими взглядами на дальнейший рост и развитие революции. — Кроме того, это ведь вопрос будущих ваших успехов — не правда ли? — заметил я т. Михайловичу.

«Но наши успехи обеспечены. С нами все рабочие и крестьяне, они везде уже все держат в своих руках!» — воскликнул мой вчерашний коллега по комитету. «А вы телефонограмму ко мне из Гуляй Поля прочли? Вы поняли, о чем в ней сообщается? — сказал я ему. „Ах, да!“ — Так лучше оставим этот разговор на после, — заметил я ему. — А сейчас распорядитесь, чтобы комендант екатерининской станицы приготовил к 4 часам эшелон для погрузки отряда гуляйпольцев. Сейчас же было отдано об этом распоряжение.

Я поговорил еще с ним и другими членами Комитета, с участием анархистки М. Никифоровой. Говорил я касательно чисто революционно-боевого положения на районе, а затем, распрощавшись со всеми, уехал на станцию. Через несколько минут подъехали к станции члены ревкома на автомобиле и анархистка М. Никифорова на лошади. Они подъехали попрощаться со мной и проводить отряд.

Еще раз перебросились мы парою-двумя словами с ответственными представителями революционного комитета, а затем, отряд спел анархический марш, и мы тронулись в путь.

Глава IX

Упразднение «земской единицы».

Выделение революционного комитета из состава совета.

Добывание средств на революционные нужды

За то время, что я с рядом энергичных революционных крестьян, рабочих-анархистов и сочувствующих анархизму беспартийных революционеров, отсутствовали из Гуляй Поля, последнее обзавелось гостями — агентами Центральной Рады. Гуляй-польскими собственниками-землевладельцами, которые на войне получили чины прапорщиков и теперь были командированы по селам и деревням, чтобы развить идею крайне-шовинистического украинства и его главного оплота — гайдатщины и вильного казачества. Мы приехали в Гуляй Поле ночью, и в ту же ночь мне сообщили солдаты-фронтовики, что у них было общее собрание, на котором агенты Рады выступали и освещали боевую готовность войск Центральной Рады, группирующихся на Подолии и Киевщине. Они призывали фронтовиков организоваться здесь и взять власть в свои руки над безвластным районом. Для помощи этому делу, собранию был подан через именовавшего себя «максималистом» — фронтовика Вульфовича, ряд анонимных записок, указывающих, что существует в Гуляй Поле и на районе какое-то богатое общество, которое может регулярно оказывать организации фронтовиков денежную помощь и т. д. и т. д.

Я решил арестовать «максималиста» Вульфовича. В час ночи я пошел к секретарю группы анархо-коммунистов — тов. Калашникову, с ним вызвал ряд товарищей и, обсудив все, о чем я был информирован солдатами-фронтовиками, мы «максималиста» Вульфовича арестовали. Он запротестовал, заявляя, что обратится с протестом в Группу А-К. Он знал, что я о своих действиях на общественно-революционном посту от времени до времени делаю доклады группе и вместе с нею решаем, не противоречат ли мои действия той нашей общей задаче, которую мы, как группа революционных анархо-коммунистов, поставили перед собой (когда решали, что необходимо нашим членам идти в Советы и Общественные Комитеты, если их трудящиеся избирают). Он был убежден, что мне за его арест влетит. Но я ему заявил, что он арестован до выяснения, от кого он на собрании фронтовиков получал анонимные записки о существующем в Гуляй Поле и в районе обществе, обладающем денежными средствами для организации войск Украинской Центральной Рады. «Максималист» Вульфович больше не протестовал. «Максималист» быстро начал таять и совсем растаял. Он сказал мне, что записки, за час до собрания он получил от гражданина Альтгаузена (дядя известного провокатора, по делу нашей группы, Наума Альтгаузена), хозяина постоялого двора и отеля в Гуляй Поле.