Украсть у президента - Гриньков Владимир Васильевич - Страница 81

– Ты на что вообще намекаешь? – неприятно удивился Паша.

А Корнышев уже дозрел.

– Едем! – скомандовал он. – К тебе домой возвращаемся!

– Нет, ты погоди, – хмурился Паша, явно ожидая разъяснений.

Корнышев понял, что Паша не двинется с места до тех пор, пока ему все подробно не объяснят. Но Корнышев не знал, как все это объяснить.

– Паша, родной! – сказал он. – Ты вряд ли что-либо поймешь! Только время потеряем! Ну что я тебе могу рассказать? Сказать, что такое я в интернете прочитал? А прочитал я там, Паша, что я – это не я, а другой совсем человек! Ты хоть знаешь, что все это значит? Что я, может быть, совсем не русский, а какой-нибудь грузин, и еще я думаю, что я офицер, а на самом деле я два года назад пирожками на базаре торговал, ну а если глубоко совсем копнуть, так я и не мужчина вовсе, а женщина!

– Прикалываешься! – определился, наконец, посмурневший лицом Паша.

И добавил с видом оскорбленного человека:

– Ладно, поехали.

Вернулись в Пашину квартиру, где их встретила растревоженная Лена. Был уговор, что Паша спрячет Корнышева, и Корнышев с Леной уже распрощался – и вдруг приехал снова.

– Что-то случилось? – спросила Лена.

– Пустяки, – сказал Корнышев. – Ничего серьезного. Просто расспросить тебя хотел кое о чем. Ты откуда меня знаешь, Лен?

У нее округлились глаза.

– Ты давно меня знаешь? – спросил Корнышев.

– А ты как думаешь? – растерянно улыбнулась Лена.

– Ты отвечай, а не шути, – попросил Корнышев.

– Ты это серьезно?

– Конечно.

– Слава, мы учились с тобой вместе.

– Ты уверена?

Лена нервно хрустнула пальцами.

– Слава, ты меня пугаешь.

– У тебя паспорт есть?

– Какой паспорт?

– Обычный. Общегражданский.

– Есть.

– Покажи!

Еще больше растерявшаяся Лена посмотрела на мужа, посмотрела на Корнышева, вышла в другую комнату и вернулась с паспортом.

Корнышев внимательно изучил документ. Ничего подозрительного. Паспорт как паспорт. И выдан он еще два года назад. И уже потертый немного. Место жительства. Москва. Адрес. Совпадает. Семейное положение. Зарегистрирован брак. С гражданином. Почти двадцать лет, как расписались. Дети. Двое…

– У тебя ведь дети, – сказал Корнышев. – Ты мне говорила.

– Да.

– А где они? – посмотрел с прищуром Корнышев.

– То есть как это – где? – не поняла Лена.

Корнышев повел рукой вокруг.

– Почему их здесь нет? Где они?

– На даче. Что происходит, Слава?

– Ты уверена, что ты меня знаешь много-много лет?

– Он на самом деле – совсем не он, – с сарказмом произнес Паша, поняв, что пора прийти на помощь своей окончательно запутавшейся жене. – Он грузин. И вообще женщина.

Корнышев никак на это не отреагировал.

– У тебя есть фотографии? – спросил он у Лены.

– Какие?

– Давние. Где мы еще учились. Где есть ты и где есть я.

– Да.

– Неси! – потребовал Корнышев.

Лена принесла альбом с фотографиями, пролистала страницы, нашла нужное фото. Этот снимок был Корнышеву знаком. Мальчишки и девчонки стоят в несколько рядов, замерли, глядя в объектив.

– Вот ты, Слава, – сказала Лена. – А вот я.

Корнышев всматривался в лица на фотографии так внимательно, как не смотрел никогда прежде. Да, это он. Он, по крайней мере, всегда считал, что это он. А вот Лена. Очень похожа на себя сегодняшнюю. Не так уж сильно изменилась. Это действительно они. В это можно поверить. Если не задумываться о том, что существует такая штука, как фотомонтаж.

– А это вот кто? – спросил Корнышев, ткнул пальцем в изображение вихрастого мальчугана.

Лена всмотрелась.

– Вася Киселев, – сказала она.

– Кличку его помнишь?

– Киса.

– А жил он где?

– На Гастелло. Он и сейчас там живет, кстати. Я видела его недавно. Ты меня проверяешь, что ли? – осенило Лену.

– Да.

– Ты в чем-то меня подозреваешь? – неприятно поразилась Лена.

– Ты меня прости, – попросил Корнышев. – Я оказался в такой ситуации, когда никому не могу верить. Даже себе я не могу верить. Потому что я – это, может быть, совсем не я.

– А кто?

– Я не знаю, Лен.

– Ты меня пугаешь, – сказала Лена, глядя на Корнышева так, как обычно смотрят на людей неизлечимо больных и недееспособных. – Ты не обижайся, Слава, но твои слова выглядят как-то так… непонятно… если не сказать иначе…

– Это выглядит как бред, – согласился Корнышев. – И я бы тоже к этому так относился, если бы своими глазами не видел человека, который отбывает пожизненное заключение за двойное убийство и который сам искренне верит в то, что он убийца. Только он не убийца, Лена. Он совсем другой человек.

– Кто?

– Он один из этих двоих, Лена, которых он якобы убил. Он не убийца, а офицер, но только сам он этого не помнит.

Корнышев ушел из квартиры один. Не позволил Паше никуда себя везти.

– Я сам, – сказал Корнышев. – Я теперь должен быть один.

Он подправил свою внешность, насколько это было возможно, и отправился туда, где он жил много лет. Поехал он на такси, но адрес назвал не свой, а другой, специально выбрав такой пункт назначения, чтобы маршрут пролегал мимо его, Корнышева, дома. На цоколе второго от места его проживания дома Корнышев действительно увидел сделанную белой краской надпись СЛАВА. Он не смог вспомнить, видел ли он эту надпись когда-либо прежде, или она свежая. От своего дома он, как правило, уезжал на машине, и путь его пролегал не здесь. Ничего удивительного в том, что он не помнит эту надпись.

Доехав до названного таксисту района, Корнышев расплатился, отпустил такси и пошел по улице, не торопясь и не медля, сливаясь с общим потоком и вглядываясь в сценки городской жизни, мимо которых московский пешеход, как правило, пробегает, их не замечая. Мамаша с коляской. Слушает музыку через наушники плейера. Малыш в коляске спит. Женщина несет два пластиковых пакета с продуктами. Пакеты совершенно новые и одинаковые – на них название супермаркета. Только что оттуда. Юноша с собранными в «хвост» волосами сидит в «жигуленке», курит. В машину к юноше села девушка. Поцеловались. Уехали. Мужчина с портфелем в одной руке и с черным пластиковым пакетом в другой подошел к мусорному контейнеру, бросил пакет в контейнер, пошел дальше. Откуда-то одновременно вынырнули три помятые личности бомжеватого типа – мужчина с женщиной подошли к контейнеру с одной стороны, а третий, небритый мужичок, зашел с другой стороны и успел первым схватить черный пакет. Парочка вознамерилась восстановить статус-кво. Назревала драка.

Корнышев подошел, когда те трое были уже в полушаге от рукопашной схватки, но его присутствие остановило конкурентов.

– Привет, – сказал Корнышев, обращаясь к более проворному претенденту на мусорный пакет. – У меня к тебе дело. Отдай им эту дрянь, пойдем, поговорим.

Бомж смотрел настороженно. Корнышев выдернул из кармана стодолларовую купюру.

– Можешь заработать, – взмахнул купюрой перед носом у бомжа и снова спрятал деньги в карман.

Настороженности во взгляде его собеседника добавилось. Тот знал изнанку жизни и не обольщался по поводу преподносимых ею сюрпризов. Никогда не бывает в жизни так, чтобы хорошо и гладко. Если тебе кажется, что все нормально, значит, ты просто проморгал замах судьбы и уже в следующее мгновение схлопочешь оплеуху.

– Я тебе говорю, в чем дело, – сказал Корнышев, – а ты сам решаешь, нужно ли это тебе. Договоримся – заработаешь. Не договоримся – до свидания.

– А чего делать? – жадно спросила женщина.

– Я же не с тобой разговариваю, – даже не удостоил ее взглядом Корнышев.

Бомж с мусорным пакетом заволновался.

– Ладно, говори, – сказал он недоверчиво.

Корнышев поманил его пальцем и отошел на несколько метров, увлекая собеседника за собой. Конкурирующая парочка следила за происходящим издалека.

– Я тебе говорю, что делать, – сказал бомжу Корнышев. – И сразу плачу сто баксов. Если не оплошаешь и сделаешь все, как надо, – я дам еще сто. Итого получается двести.