Предания нашей улицы - Махфуз Нагиб - Страница 31

— Почему ты убежал? Как ты мог так плохо подумать обо мне? Опасаться, что выдам тебя! Клянусь, я не способен предать никого из хамданов, даже Каабильху! Да и кому? Эфенди?! Или Заклату?! Чтоб они все пропали! Они много раз спрашивали о тебе, а я слушал да помалкивал!

— Скажи, разве ты не подвергаешь себя опасности, уйдя из дома? — с тревогой спросил Габаль.

Даабас небрежно махнул рукой.

— Блокада давно снята. Сейчас никто уже не интересуется Кадру и его убийцей. Говорят, это Хода-ханум спасла нас от голодной смерти. Однако мы обречены на вечное унижение. Нет у нас ни кофейни, ни чести. Мы стараемся найти работу подальше от нашей улицы, а возвращаясь домой, пробираемся закоулками, чтобы нас никто не видел. Если же кто-нибудь нарвется на футувву, то обязательно схлопочет пощечину или плевок. Пыль на земле они уважают больше, чем нас, Габаль! Счастливчик ты, что живешь вдалеке!

— Оставь в покое мое счастье, — недовольно проворчал Габаль. — Лучше скажи, не пострадал ли кто еще?

Даабас, игравший камушками, подбрасывая их вверх, ответил:

— Во время блокады они десятерых наших убили.

— О Господи!

— Их убили в отместку за презренного Кадру. Но все они не из числа наших близких друзей.

— Разве они не были членами рода Хамдан? — спросил Габаль, сдерживая гнев.

Даабас, поняв, что сказал глупость, заморгал глазами, губы его беззвучно зашевелились в поисках слов оправдания, а Габаль продолжал:

— А оставшиеся в живых безропотно сносят пощечины и плевки?

Он чувствовал себя виноватым в смерти этих людей, и сердце его ныло от боли. Как раскаивался он за каждый счастливый миг, прожитый им с тех пор, как он покинул свой дом.

— Наверное, ты сейчас единственный из рода Хамдан, кто счастлив.

— Я ни на один день не забывал о вас! — с горячностью воскликнул Габаль, потрясенный словами Даабаса.

— Но ты далек от наших забот и тревог!

— Прошлое всегда со мной!

— Не терзайся понапрасну. Мы уже ни на что не надеемся.

Габаль молчал, задумавшись.

Даабас с тревожным любопытством взглянул на своего собеседника, но из уважения к искренней печали, написанной на его лице, тоже не говорил ни слова. Габаль смотрел себе под ноги и наблюдал за навозными жуками, которые суетливо бегали по песку и прятались под мелкими камешками. Пастух тем временем отряхнул от песчинок свою галабею и надел ее, спасаясь от жарких солнечных лучей. Габаль наконец нарушил молчание:

— Клянусь, мое счастье кажущееся.

— Но ты заслужил его, — вежливо откликнулся Даабас.

— Я женился, нашел себе дело, как ты видел собственными глазами, но по ночам меня мучат тревожные сны.

— Да благословит тебя Аллах!.. А где ты живешь? Габаль не ответил, вновь погрузившись в размышления.

— Жизнь не станет лучше, пока существуют такие негодяи, — вдруг сказал он.

— Согласен, только как от них избавиться?

Тут раздался голос пастуха, звавшего овец. С длинной палкой под мышкой он шел за своим стадом, гоня его домой. Издалека донеслось его пение.

— Где я смогу тебя найти? — спросил Даабас.

— В доме Балкыти, заклинателя змей. Только пока никому не рассказывай обо мне!

Даабас поднялся, пожал Габалю руку и пошел прочь, а Габаль провожал его печальным взглядом.

37

Приближалась полночь. Улица Габалауи была погружена во мрак. Лишь из-под дверей кофеен, закрытых, чтобы внутрь не проникал холодный воздух, пробивались лучи света. В зимнем небе не светилась ни одна звездочка. Мальчишки сидели по домам. Даже кошки и собаки куда-то попрятались. Тишину нарушали лишь унылые и однообразные звуки ребаба — невидимый поэт в который уж раз пересказывал древние предания. Квартал хамданов был окутан мраком и безмолвием. В этот момент со стороны пустыни появились две тени. Они прошли под стеной Большого дома, миновали дом эфенди, держа путь в квартал хамданов, и остановились в центре квартала. Один из путников постучал в дверь. Стук прозвучал в тиши, как удар в бубен. Дверь открыл сам Хамдан, казавшийся очень бледным в свете фонаря, который держал в руке. Он поднял фонарь повыше, чтобы разглядеть лицо гостя, и удивленно воскликнул:

— Габаль!

Посторонившись, Хамдан пропустил Габаля, и тот ступил в дом, неся в одной руке большой узел, а в другой — мешок. За ним вошла женщина, тоже с узлом в руках. Мужчины обнялись. Хамдан оглядел женщину и, заметив ее живот, сказал:

— Твоя жена?! Добро пожаловать! Идите за мной и не спешите.

Они проследовали длинным крытым коридором в просторный двор. Отсюда поднялись по узкой лестнице в комнаты Хамдана. Шафика прошла на женскую половину, а мужчины вошли в большую комнату с балконом. Новость о возвращении Габаля быстро облетела всех членов рода Хамдан, и многие мужчины пришли поздороваться с ним. Даабас, Атрис, Далма, Лли Фаванис, поэт Ридван, Абдун и другие, знавшие его, горячо пожимали руку Габаля и рассаживались на тюфяках и циновках, с нетерпением и любопытством ожидая его рассказа. И Габаль поведал о том, как он жил на чужбине, и ответил на их вопросы. Собравшиеся обменивались грустными взглядами, и Габаль понял, что они совсем пали духом и решимость покинула их души и истощенные голодом тела. Они тоже рассказали ему о том, в каком унижении им приходится жить, а Даабас выразил свое удивление тем, что Габаль вернулся — ведь он ничего не утаил от изгнанника во время их встречи месяц назад.

— Ты пришел, чтобы позвать нас последовать твоему примеру и переселиться на новое место? — насмешливо спросил Даабас.

— Наше место только здесь! — резко возразил Габаль. Звучавшая в его голосе сила приковала к нему всеобщее внимание. В глазах Хамдана светилось любопытство.

— Будь они змеями, ты бы справился с ними без труда, — заметил он.

Вошла Тамархенна с чаем. Она тоже тепло приветствовала Габаля, похвалила его жену и предсказала, что та родит сына, но тут же поправилась:

— Впрочем, сейчас наши мужчины мало чем отличаются от женщин!

Хамдан прикрикнул на старуху, и она поспешила покинуть комнату. Однако робкое выражение, застывшее в глазах мужчин, свидетельствовало о том, что слова Тамархенны справедливы. Все были подавлены, и ни один не притронулся к чаю. Поэт Ридван заговорил первым:

— Почему ты вернулся, Габаль? Ты ведь не привык терпеть унижения.

Хамдан, в голосе которого звучало торжество, ответил:

— Я же говорил вам много раз: лучше терпеть то, что есть, тем скитаться среди чужих людей, которые ненавидят нас.

— Ты ошибаешься, Хамдан! — прервал его Габаль. Хамдан молча пожал плечами. А Даабас предложил:

— Друзья, давайте дадим Габалю отдохнуть.

Но Габаль сделал знак всем оставаться на месте и сказал:

— Я пришел сюда не отдыхать, а обсудить с вами очень важное дело, гораздо более важное, чем вы думаете.

Все удивленно уставились на него, а Ридван сказал, что надеется услышать добрые вести. Габаль обвел внимательным взглядом всех собравшихся.

— Я, — начал он, — мог прожить всю жизнь в своей новой семье, не помышляя о возвращении на родную улицу. Однако несколько дней тому назад мне вдруг захотелось побродить в одиночестве, несмотря на холод и мрак, и я отправился в пустыню. Неожиданно ноги сами привели меня на то место, откуда видна наша улица. Ни разу после моего бегства я не приближался к нему. Я шел в кромешной тьме, даже звезд не было видно за густыми тучами. Не знаю, как и что, только внезапно передо мной выросла гигантская тень. Сперва я подумал, что это один из футувв. Но потом понял, что человек этот не похож на жителя нашей улицы и вообще ни на кого из людей. Он был огромен, как гора. Мною овладел страх, и я попятился назад, и тут услышал незнакомый мне звучный голос, который приказал: «Остановись, Габаль!» Я застыл на месте, и все мое тело покрылось испариной. «Кто? Кто ты?» — спросил я.

Габаль замолчал. Все мужчины слушали, вытянув шеи и затаив дыхание. Далма не вытерпел:

— Он с нашей улицы?