Квест империя - Мах Макс - Страница 17

Вернувшись теперь в Питер, который уже не Ленинград двадцать восьмого или шестьдесят первого, и уж тем более не Петербург 1876-го, он вспомнил как раз тот, далекий уже, можно сказать, мифический год, когда он покидал город, Россию и самое Землю навсегда. Тогда он думал, что навсегда. Воспоминания оказались неожиданно отчетливыми и острыми; иногда мучительными, потому что относились к необратимо и неоднократно уничтоженному прошлому, а иногда сентиментальными. Воспоминаний было много. Факты, ощущения, сцены. И среди прочего всплыло вдруг нечто, что, казалось, потеряло для него актуальность уже много лет назад. Не потеряло, как оказалось. Имя. Оно вернулось так естественно и просто, что даже непонятно было, почему этого не случилось раньше, и встало на собственное, родное место. Но вернулось оно вместе с воспоминаниями о детстве и их усадьбе («Ах, Антон Павлович, знали бы вы, какой у нас был вишневый сад!»), кадетском корпусе и… маме. Вот же дичь какая! Человеку полторы сотни лет, а он мать родную вспомнил. «В детство впадаете, уважаемый Виктор Викентьевич!»

Они уже входили в отель, и Виктор отогнал посторонние мысли. Общее впечатление было скверным. Еще не успев проанализировать, что здесь было и как, он понял, что мизансцена ему не нравится. И шагнувший им навстречу Дима Скворцов это ощущение только усилил.

– Ничего личного, – сказал Дима.

Впрочем, девочка его опередила. Дима еще только начинал мямлить эту свою гребаную американскую припевку, а Виктор уже катился по полу, отброшенный, словно кегля шаром, толчком пролетевшей мимо него Лики. Казалось, он катится по этому мраморному полу вечно, и вечность ушла у него на то, чтобы вытащить из-под полы пиджака свой «стечкин».

«Почему именно «стечкин»? А потому что в Базеле у него был «узи»! Ну не мудак ли вы после этого, Виктор Викентьевич?»

Ничего хорошего он от этой встречи не ждал, но такого… Впрочем, жизнь научила его ничему не удивляться и всегда рассчитывать на худшее. Он и сейчас принял ситуацию как данность. Ситуация была скверная, но вполне преодолимая. Их было трое, и если бы дело ограничивалось только полутора десятками ряженых, старательно изображающих привычную жизнь лобби дорогого питерского отеля, они бы справились с этой комиссией по встрече без особого труда. Ну не без труда, конечно, но справились бы. Вот снайперы – целых три снайпера, – расположившиеся на втором ярусе, были почти несовместимы с жизнью, как говорят доктора. И опять же не в снайперах, как таковых, было дело. В конце концов, и Виктор расставил бы снайперов точно так же, как неведомый ему режиссер («Профессионал! Дима-покойник постарался, что ли?»); и он неплохо представлял себе, как жить и выжить после того, как расстрельная команда услышала вожделенное «Пли!». Но как минимум один из этих снайперов был неимоверно быстр. Виктор из последних сил крутился по лобби, все время смещаясь, меняя в случайном порядке направление движения, и то и дело перенося огонь со своих противников вверх, туда, откуда уже пришли три, слишком хорошо выцеленные, пули.

Лика ушла вверх. Виктор с трупом засек ее прыжок, так стремительна была она сейчас. А затем в бой вступил их последний резерв. Оставив за собой в пассаже несколько исковерканных тел и обрушив стеклянную стену, в лобби ворвалась еще одна фурия. Вика была так же стремительна, как и подружка Макса. Мгновенно оценив обстановку, она тоже взлетела наверх, и уже через несколько секунд выстрелы прекратились, и в лобби настала мертвая тишина.

Макс вынырнул из-за колонны и огромными прыжками бросился к лестнице, ведущей наверх, не забыв, впрочем, по пути добить выстрелом в голову раненого боевика. Виктор огляделся в поисках уцелевших комбатантов, никого живого не обнаружил и, подхватив с пола утерянный одним из «актеров» пистолет-пулемет «Ругер», занял позицию за стойкой, контролируя оттуда все пространство лобби. Наверху ощущалось какое-то движение, но спускаться никто не собирался. Время неумолимо утекало. С минуты на минуту к их противникам могло подойти подкрепление; да просто милиция могла проснуться и занервничать, хотя ее, милицию, Дима Дроздов наверняка нейтрализовал надолго. Не дождавшись напарников, Виктор перескочил через стойку, в несколько прыжков добрался до лестницы и, не сбавляя темпа, бросился наверх, перепрыгивая через три ступени за раз. Здесь, наверху, царил полный разгром. Все было залито кровью, но первым делом он увидел Макса и Вику, склонившихся над телом Лики. «Жалко девочку», – устало подумал Виктор, подходя к ним. Макс отреагировал на первое же его движение, плавно и стремительно крутнувшись на месте и выставив вперед ствол неизвестно где прихваченной «гюрзы». Узнав Виктора, он моментально потерял к нему интерес и снова переключился на Лику. Виктор подошел. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что здесь произошло. Девочка себя сожгла. Ему не хотелось даже думать о том, что сейчас происходит у нее внутри, но услужливая память – его новая-старая память – моментально выдала полную раскладку ситуации, как ее описывали в справочнике. Лика была еще жива, и жизнь эта могла продлиться еще долго, три, а может быть, и четыре часа мучительной агонии, но конец был неминуем.

«О господи! – подумал он, глядя на несчастную девочку. – Ну чего же ты медлишь, Макс! Она же заслужила хотя бы милосердия».

Он уже хотел сказать об этом Максу (что-нибудь нейтральное, типа «пора, ребята»), но его опередила Вика, гладившая длинными своими пальцами мокрый от пота белый лоб Лики.

«А кстати, почему она не кричит?» – запоздало удивился Виктор.

– Две минуты, – сказала Вика сквозь плотно сжатые зубы.

Виктор не стал спорить. Если Вика говорит «две минуты», значит, две минуты. Он оглядел пространство вокруг них и сразу же увидел Хельгу. Хельга лежала всего в трех метрах от Лики. Рядом с ней валялся сломанный пополам ВСК[16]. Сама Хельга была тоже сломана, но заинтересовало Виктора другое. Он присел рядом с Хельгой и приподнял ее голову. Морщины уже почти исчезли с ее лица, кожа выглядела гладкой и упругой, исчезли жировые отложения на шее и подбородке. Виктор встал и быстро прошелся по помещению. Олафа он нашел быстро. Тот лежал на спине, сжимая в левой руке такую же игрушку, что и Хельга. Грудь его была разорвана.

«Это не пуля, – понял Виктор. – Это его кто-то из наших дам своими нежными ручками разделал».

Виктор не стал приседать и осматривать Олафа. Тут была та же картина. Все то же, все так же. Они оба зашли в процессе «возвращения» гораздо дальше, чем он. А ведь Виктор принимал свои таблетки регулярно и начал первым. Или нет? Они начали еще до того, как прозвучала тревога? Но у них не было таблеток! НЗ – это ведь НЗ, и весь НЗ хранится у координатора. Значит, фокусы в стиле Макса? Химия с алхимией, близнецы-сестры? Или есть еще кто-то?

– Пошли! – Вика уже стояла на ногах. Рядом с ней стоял Макс, положивший Лику себе на левое плечо.

«Ну да. Так он сможет стрелять с правой», – отметил Виктор.

Немаленькая Лика казалась сейчас маленькой и… мертвой. Если бы не глаза, широко распахнутые глаза, глядящие в ад.

– Надеюсь, вы знаете, что делаете, – сказал он.

– Не надо лишних разговоров, Виктор. Веди! – Вика была, как всегда, спокойна.

Ну что ж, теперь начиналось самое интересное. У него был припасен козырь.

«Сюрприз, однако», – подумал Виктор и двинулся в глубь здания.

Старики хорошо знали, что делали, и когда вопрос касался секретности, не было такого средства, которое было бы им доступно и при этом не задействовано. Они исходили из старой, как мир, но от того не ставшей ошибочной, теории, что все яйца не кладут в одну корзинку. Никакие мозговые блоки не могут полностью гарантировать сохранения тайны; ведь если кто-то придумал, как ставить блоки, другой может придумать, как их снять. До сих пор не придумали? Великолепно, но, возможно, проблема решается в данную конкретную минуту. А значит, продолжает действовать другое не менее древнее правило: каждый должен знать только то, что ему положено знать. Информацию, с которой знакомы слишком много людей, сохранить в тайне невозможно. Поэтому только Смотрящий знал, что такое на самом деле Порог. Он один знал, где находится резервный борт. И только он один – координатор – знал, как до них добраться, точно так же, как и точные процедуры доступа. Но даже Смотрящий, которым с пятидесятого года являлся Виктор, не знал, что будет, если он неожиданно умрет, унеся тайну с собой. Его самого назначили координатором во время посещения Земли официальным представителем Легиона. Рутинная инспекция, так сказать, но через пару дней после этого умер прежний координатор. Ну а если смерть наступила неожиданно? Каков механизм дублирования? Ответов на эти вопросы Виктор не знал. Это было вне его компетенции, но, главное, совершенно неважно сейчас. Важным было то, что тропа, которую оборудовали Олаф и Хельга, актуальной более не являлась. В запасе оставались, однако, еще шесть входов. О том, что за Порог, чем бы он ни был на самом деле, ведет больше одной тропы, знал только координатор. Но сейчас на выбор тропы влиял не только фактор опасности уничтожения или захвата их группы. Теперь действовал еще один фактор. Время. Виктор Не знал, что сделала Вика и как она это сделала. Сейчас было не время задавать вопросы, но раз Лика лежит на плече у Макса, значит, у нее появился шанс. Виктор не был сентиментальным. Просто не мог им быть. Сентиментальным он быть перестал еще сто лет назад. Не фигурально, а реально. Война не приемлет сантиментов, но Макс был его другом, – «И сколько у тебя осталось таких друзей, добрый человек?» – а Лика была членом команды, и раз у нее появился шанс, не использовать его Виктор просто не мог. За Порогом есть кое-какие лекарства, и еще кое-что можно добыть, и если Лика проживет достаточно долго, чтобы дожить до прорыва на борт…