Короли в изгнании - Мах Макс - Страница 42

Принцесса отвернулась от Лики и сделала шаг по направлению к выходу. А Лика замешкалась, соображая, что же ей теперь, собственно, делать, и, как сразу же выяснилось, опоздала с решением, потому что эта история уже завершилась. Закончилась для нее.

Заваленный трупами зал и пламя горящего города за проемами разбитых окон, все это потускнело вдруг, выцвело, потеряв убедительность существующего на самом деле, и стало стремительно терять материальность, присущую даже бездарным декорациям. Мир вокруг Лики стал неверной фата-морганой, а сквозь него уже прорастала новая реальность, сначала едва различимая, как бы просвечивавшая через теряющий вещность мир, а затем набравшая силу и заместившая прежний мир с решительностью Имеющего Право. И Лика оказалась в горном лесу. О том, что исполинские деревья, среди которых она теперь стояла, принадлежат лесу и что лес этот покрывает бесконечным ковром невысокие горные цепи Западного Ахана, никто Лике не сказал, но она об этом откуда-то знала. Просто знала, и все.

Она стояла у подножия одного из великанов Черного Леса, потерявшись между его огромными корнями, и рассматривала сквозь зеленую полумглу титанические стволы – она и видела-то, самое большее, три дерева, – кустарник подлеска, мхи, усыпанные опавшей хвоей, и ни о чем не думала. Ее охватило чувство полного и окончательного покоя. К ней нежданно пришло понимание вечности, с которым ей совершенно нечего было делать. «Вечность, это как?» – спросила она себя, но вопрос был неважный, заданный по привычке, и отсутствие ответа Лику не смутило. А между тем она узнала вдруг, что такое Медленное Время. И как только ощущение этого неспешного плавного потока, устремленного из ниоткуда в никуда, пришло к ней; как только Лика осознала себя внутри Великой Реки, себя, двигающуюся с этой рекой, в ней и сквозь нее; как только знание это переполнило Лику настолько, что, казалось, еще чуть-чуть и непостижимо огромное знание просто разорвет маленькую несчастную девочку Лику – она увидела. Нет, не так. Сказать увидела, значит, ничего не сказать.

Перед ее глазами возник вдруг калейдоскоп видений, настолько стремительных, что она не всегда успевала их рассмотреть, или осознать увиденное, или его запомнить, и настолько отрывочных, казалось, совершенно не связанных между собой, что Лика зачастую просто не понимала, что же такое она видит. А может быть, дело было в том, что в силу ограниченности своего знания Лика просто не все из увиденного могла понять. И все же некоторые из мгновенных образов пробуждали в ней непосредственный отклик. Не разум, оглушенный водопадом впечатлений, но ее душа откликалась на что-то, что не успевало войти в ее сознание, закрепиться там, остаться, чтобы быть осмыслено и понято. Отдельные видения вызывали в ней чувство протеста, другие будили неясные воспоминания, принадлежащие ей и не принадлежавшие ей, заставляли ее гневаться и ликовать, сжимали сердце в тисках тоски или погружали его в негу чистой радости, в счастье, в сияние.

…Закат, отразившийся в клинке меча. Боль. Потеря. Тоска. Горящий лес. «Павшие не возвращаются, королева, но живые…» Весна. Счастье в крови и в пузырьках светлого пенного вина, и в веселой песне ручья, и в ликующей синеве небес… Война, огонь, и сталь, и кровь, заливающая глаза, и агония умирающих легких, не способных сделать еще одно, пусть последнее, усилие… Боль… Снова боль, когда болит душа, умирающая в продолжающем жить теле. Сплетенные в яростном порыве тела. Не борьба, но… Любовь? Макс? Макс, сердце мое! Печаль. Смерть, и кровь, и новая боль. И лица, тысячи лиц, миллионы жизней, бесконечная череда людей и не людей, и… Тишина. Великая Тишина.

Глава 10

СМЕРТНЫЕ ПОЛЯ

Лика снова стояла в коридоре. Как она сюда попала, она не помнила, но, видимо, это было неважно, и Лика об этом даже не задумалась. Просто промелькнула где-то по краю сознания какая-то необязательная мысль и растаяла, как снежинка на ладони. Нет, не так. От снежинки остается мокрое пятнышко, а от этой мысли вскоре не осталось ничего. Была и нет.

Она пересекла коридор по диагонали и толкнула следующую дверь, дощатую, окрашенную охрой. Внутреннее ощущение было такое, что идти следует именно сюда. Шаг, еще один, и Лика оказалась внутри большого шатра. Снаружи, за стенками из толстой грубой ткани, по-видимому, была ночь, но здесь в высоких бронзовых подсвечниках горели несколько свечей, и малиновое сияние стояло над углями, рдевшими в железной жаровне.

Лика огляделась. В деревянном походном кресле, стоявшем у центрального столба, дремал человек, одетый в богато изукрашенные доспехи. Конический шлем с поднятым золотым забралом в виде улыбающегося лица, стоял на раздвижном столике рядом со спящим. У мужчины были короткие седые волосы, ничем не примечательное мягкое лицо, струйка слюны, тянущаяся из полуоткрытого рта по нижней оттопыренной толстой губе и стекающая на раззолоченный панцирь. Больше здесь никого не было. Лика уже собиралась выйти из шатра, чтобы посмотреть на других людей, чье присутствие угадывалось по разнообразным приглушенным шумам, доносящимся снаружи, но как раз в этот момент полог над входом качнулся вбок, и в шатер вошел высокий – ему пришлось пригнуться – грузный мужчина в меховом плаще, под которым виднелась стальная кираса. На голове у него был красный шерстяной берет с белым пером, пристегнутым заколкой с изумрудами.

– Ваше величество! – сказал человек хриплым простуженным голосом. – Ваше величество!

Мужчина в кресле что-то буркнул со сна, от чего на губах его запузырилась слюна, и открыл глаза. Он посмотрел на вошедшего мутным взглядом и хотел что-то сказать, но голос изменил ему, и из горла раздалось только какое-то шипение. Тогда он откашлялся, одновременно удобнее устраиваясь в кресле, и зло посмотрев на вошедшего, по-прежнему стоявшего перед ним сгорбившись, чтобы не задевать головой полотняный потолок, спросил:

– Что вам угодно, граф?

Теперь выяснилось, что голос у него высокий и тонкий, и раздражение, отчетливо слышавшееся в этом голосе, звучало несколько комично, как у смешных королей в мультиках. Настолько комично, что Лика хихикнула и тут же испуганно прикрыла рот ладошкой. Но внимания на нее никто не обратил.

– Ваше величество, – хрипло сказал граф. – Пришли кагой – вожди Круга воев. Они хотят с вами говорить.

– Что?! – возмущенно воскликнул король. («Ведь он король, раз ему говорят ваше величество», – подумала Лика.) – В такое время? Который час?

– Два часа после полуночи, – ответил граф. – Сожалею, ваше величество, но вам необходимо с ними говорить. Это Старшие кагой.[41]

– Да? – Король провел ладонью правой руки по лицу, как бы стирая сон. – Ну тогда… Ладно, пусть войдут.

В голосе его по-прежнему слышались раздражение и недовольство, но теперь к ним добавилась еще и капля смирения. Согласия с необходимостью, так, наверное.

Грузный мужчина кивнул, коротко поклонился и исчез за входным клапаном.

Король хлопнул в ладоши, и из-за тканого занавеса, делившего шатер надвое, поспешно появился молодой мужчина в цветастой одежде – что-то сложное, желтое с зеленым и красным, – держащий в одной руке серебряный тазик, а в другой золотой кубок. Через руку, держащую тазик, был перекинут платок из тонкого полотна. Слуга («а кем бы ему еще быть?») подскочил к королю. Тот, поморщившись, взял из тазика мокрую тряпицу и отер лицо и руки. Бросив тряпицу обратно в тазик, король взял с протянутой к нему руки платок и вытер лицо и руки уже насухо. Наконец слуга подал ему кубок, и именно в этот момент чей-то сильный молодой голос возгласил за пологом:

– Кагой Круга воев к его королевскому величеству!

Снова сдвинулся полог, и в шатер один за другим вошли пятеро мужчин, снаряженных к бою, – они были в кольчугах и панцирях, но без оружия. Четверо остановились у самого входа, лишь разойдясь в стороны, чтобы не тесниться, а пятый шагнул вперед и, быстро преклонив колено перед королем, выпрямился во весь рост.